Арно Делаланд - Западня Данте Страница 7

Эмилио Виндикати был знаменосцем и главным представителем Десяти. Только волей этого человека Пьетро был до сих пор жив и в данный момент находился в шаге от свободы, хотя многочисленные эскапады не единожды толкали его к краю бездны. В молодости он сеял рознь среди своих товарищей по Сан-Самуэле, вызывая врачей, акушерок и священников по ложным адресам к мнимым больным. Или пускал в свободное плавание по Гранд-каналу гондолы патрициев. Эти воспоминания вызвали у Пьетро улыбку. И пусть потом все усложнилось, он никогда не выступал против власти, совсем наоборот. Виндикати был очарован личностью Пьетро, и эта привязанность усиливалась по мере того, как он следил за выходками, подчас невероятными, своего подопечного, которые тот вытворял под псевдонимом Черная Орхидея. Более того, у них бывали общие любовницы, причем мужчины и сами не всегда об этом знали — до того как Пьетро влюбился в Анну Сантамарию. Но Эмилио не сомневался: выходки Виравольты не шли ни в какое сравнение с опасностью, нависшей сейчас над республикой.

— Совет десяти подготовил для меня полицейский отчет, который никоим образом не развеял прискорбные подозрения, Виравольта, — снова заговорил дож. — Но прежде чем позволить вам прочесть хотя бы строчку, я хочу получить гарантии более весомые, нежели ваше хорошее настроение. Я должен быть уверен, что вы не воспользуетесь дарованной вам милостью, чтобы сбежать… или переметнуться к врагу, буде этот враг действительно существует.

Пьетро улыбнулся и облизнул губы. Затем закинул ногу за ногу, положив руку на колено.

«Самое время быть достаточно убедительным».

— Ваша светлость, мессир Виндикати объяснил мне, что милость, о которой вы говорите, будет мне оказана лишь по завершении расследования. Мой процесс еще в стадии следствия, и отвратительный запашок смертного приговора — совершенно несправедливого, по правде говоря, — витает над моей головой. Неужели вы думаете, что я предпочту сбежать, как последний бандит, не разрешив раз и навсегда все свои проблемы с правосудием? Для человека вроде меня вредно мчаться из города в город, спасаясь от агентов, которых, я совершенно уверен, вы непременно на меня натравите. И мне вовсе не хочется всю оставшуюся жизнь проверять, не следят ли за мной и не угожу ли я в очередную ловушку, устроенную мне вашими стараниями.

Дож прищурился, на его губах промелькнула улыбка.

— С другой стороны, ваша светлость, — продолжил Пьетро, — мое заключение под стражу вызвано главным образом обвинением в обладании скверными привычками, которые я повсюду распространяю. Я, безусловно, отдаю себе отчет в своих нравах. И вовсе не намерен притворяться, что благодаря некоему мистическому озарению впредь собираюсь придерживаться обетов какой-нибудь церкви или встать на стезю восторженного искупления. Меня считают легкомысленным, непостоянным и циничным. Это довольно мрачное описание моей личности состряпали мои враги! Я невольно спровоцировал несколько политических кризисов, это так. Но вспомните, ваша светлость: в заключение я попал из-за дел сердечных, и этот повод по большому счету довольно ничтожен для того наказания, которому меня подвергли, как и того, что мне по-прежнему грозит. Всем известно, что сенатор Оттавио сделал все, чтобы меня посадили, используя для этого мыслимые и немыслимые предлоги, и жаждет моей смерти. Поверьте, я весьма сожалею об этом. Потому что больше всего на свете люблю свободу. Возможно, это слово вызовет у вас улыбку, ваша светлость, но у меня есть кодекс чести! И, смею заметить, своя личная этика. Я не убийца. Если мне и доводилось убивать, то только во славу республики, во благо государства, когда я действовал от имени совета или защищался от нападения. Я не меньше вас ненавижу кровавые преступления. Знай я, что кто-то воспользуется моими деяниями во благо республики против меня, то держался бы подальше от некоторых ролей, которые меня заставляли играть! Легко сейчас ставить мне в упрек деяния, за которые прежде превозносили.

Франческо Лоредано внимательно слушал.

Беседа длилась больше часа.

Пьетро отлично осознавал, какие опасения могут быть у дожа в отношении него, и пустил в ход все свое обаяние и красноречие. Мысль снова оказаться причастным к криминальным тайнам республики горячила кровь. Подстегивала его, хотя он отнюдь не обманывался насчет того, что могло его ожидать. Он разделял с Эмилио Виндикати вроде бы нелепые идеи, которые при умелом использовании позволяли заглянуть человеку в душу. Эмилио был прав в одном: он мог полностью доверять своему «узнику» и другу. Пьетро был решительно настроен любым способом выбраться из заключения. Вовсе не горя желанием выставлять в виде гарантии собственную жизнь, он предпочел выдать дожу некоторые сведения, полученные от других узников, чьи откровения слышал в казематах Дворца дожей. Даже сидя в камере — особенно сидя в камере — можно услышать очень многое из того, что представляет интерес для ушей его светлости. Пьетро со всей возможной искренностью предложил в виде залога все, что осталось от его накоплений, собранных там и сям и которые он намеревался приумножить в Венеции. Он подробнейше расписал дожу, насколько республика заинтересована использовать его, Пьетро, после того, как он так долго использовал ее. И в конечном итоге сумел-таки убедить Лоредано, вмешательства Эмилио даже не потребовалось.

— Хорошо, — потер подбородок Франческо, — я полагаю… — Он выдержал паузу. — Полагаю, что мы попробуем осуществить эту операцию.

«Есть!»

Пьетро попытался скрыть облегчение.

— Но, Виравольта, — продолжил дож, — само собой разумеется: все, что вы прочитаете, узнаете или сообщите совету, строго конфиденциально, и нарушенное слово чревато для вас суровыми санкциями. Это тайная миссия, и мы найдем, как объяснить ваш выход из тюрьмы, не вызывая недовольства народа. Вам, Эмилио, предстоит поставить об этом в известность Оттавио и в дальнейшем держать его в узде. Узнав, что Черная Орхидея на свободе, он может попытаться учинить скандал. А нам это нужно меньше всего. Предупредите также Совет десяти, поскольку только его члены пользуются вашим полным доверием. Но у меня есть еще два условия: во-первых, мой ближний совет должен быть в курсе событий. Это не обсуждается, Эмилио. К тому же сие позволит мне оставаться в тени. Во-вторых, я хочу, чтобы глава Уголовного суда также был проинформирован… И, наконец, самое важное: все должны держать язык за зубами.

— Будьте уверены, — кивнул Эмилио.

Франческо Лоредано снова обратился к Пьетро.

— А вы, Виравольта, свободны. Я собственноручно выпишу вам охранное свидетельство для ведения интересующего нас дела. Но помните… — Он ребром ладони коснулся верха своей шапочки. — Над вашей головой висит дамоклов меч. При малейшем промахе венецианские львы обрушатся на вас и порвут в клочья. И я вовсе не стану их останавливать, а, наоборот пришпорю всех своим авторитетом.

Пьетро поклонился.

— Мы с вами отлично друг друга поняли, ваша светлость. — И добавил, улыбаясь: — Вам не придется об этом сожалеть.

И вот теперь Пьетро, как ребенок, скакал через три ступеньки по Золотой лестнице, лучась счастьем. Проходя мимо стража, он коснулся пальцем кончика алебарды, взъерошил солдату бороду и со смехом отвесил поклон.

— Свободен, друг мой! И на сей раз без дураков! Я свободен!

Эмилио догнал его и положил руку на плечо.

— Я буду признателен тебе за это до конца жизни! — сказал Пьетро.

— Да, я понимаю, как ты счастлив. Но не обманывай себя и помни, что эта свобода условна. Знай, я постоянно буду присматривать за тобой, являясь гарантом твоего поведения перед лицом дожа и Совета десяти.

— Да ладно, Эмилио! Я же сказал, что выполню миссию! И я ее выполню. Ты меня знаешь: я закончу это дело раньше, чем все полагают.

— Сомневаюсь, что это будет так легко, Пьетро. Дело очень серьезное. Ты и сам это увидишь не далее как нынче вечером.

— Нынче вечером? Но… Я собирался отметить освобождение кое с кем из моих благородных друзей, которых давно не видел, получить немного ласки от венецианских гризеток и выпить много вина. Естественно, пригласив на этот праздник и тебя. — Пьетро замолчал под серьезным взглядом Эмилио.

Виндикати сжал его плечо.

— Нет, то, что тебе нужно увидеть, не терпит отлагательств. И даже речи быть не может о твоих бывших любовницах. Особенно о той, кому ты обязан заключением… Пьетро… Анну Сантамарию отослали из Венеции.

— И куда же?

— В место, о котором тебе полезнее не знать. Не забывай, у многих патрициев на тебя зуб. Начиная с Оттавио.

Виравольта нехотя кивнул:

— Не беспокойся. Я еще не спятил. Анна… Черная Вдова, как ты ее называл, хотя она вовсе не черная и не вдова! Ее единственное прегрешение в том, что она любила меня… — В его глазах промелькнула печаль. — Как и мое, кстати. Но, мой друг, все это… Все это в прошлом. — Он снова улыбнулся. — Я смогу держать себя в руках, клянусь.