Выжига, или Золотое руно судьбы - АНОНИМYС Страница 7

Спустя пять минут Мазур уже поднимался на крыльцо крепкой беленой избы и, стукнув для проформы кулаком в дверь, вошел внутрь. В сенях стоял письменный стол, за которым восседал коротко стриженный насупленный старшина.

– К кому? – буркнул он, не глядя на гостя.

– Старший лейтенант Мазур, вызван в особый отдел радиограммой, – объяснил старлей.

Старшина насупился еще больше, открыл лежавшую перед ним тетрадку и повел пальцем по странице. Дошел до фамилии Мазура и, не меняясь в лице, пробурчал:

– Второй кабинет.

Первым кабинетом оказалась проходная комната, в которой сидела за столом и подкрашивала глаза хорошенькая медсестра. Она стрельнула глазками в сторону Мазура, но тот, видно, ей не показался. Сделав презрительную мордашку, медсестра как ни в чем не бывало продолжала краситься.

Из первой комнаты двери вели и в другие помещения, на каждом висел свой номер. Увидев табличку «2», старлей подошел к двери вплотную и стукнул. Изнутри раздалось хмурое «войдите!», и Мазур вошел.

Обстановка в комнате была не бог весть какая. Обшарпанный шифоньер, лавка, пара стульев, несгораемый шкаф в углу, ближе к окну – стол под зеленым бильярдным сукном. За столом, склонив голову над бумагами, сидел брюнет в форме НКВД с погонами капитана.

– Старший лейтенант Мазур по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал Мазур, стараясь, чтобы голос его звучал бодро и решительно, как у совершенно ни в чем не повинного человека.

– Ну, здравствуй, старший лейтенант Мазур, – сказал брюнет и, оторвав взгляд от бумаг, медленно поднял на него лицо.

Андрей вздрогнул и обмер. Секунду он и человек с погонами капитана глядели друг на друга, потом на губах Мазура заиграла такая сияющая улыбка, что, казалось, озарила не только лицо старлея, но и всю мрачную обстановку вокруг.

– Вот черт! – сказал старший лейтенант. – Не может быть! Мишка, чертяка!

И он бросился обнимать брюнета, сидевшего за столом. Но тот выставил перед собой руку и даже немного отстранился назад.

– Не Мишка-чертяка, – строго сказал он, – а товарищ капитан… А еще лучше – гражданин капитан.

Лейтенант застыл, улыбка медленно и как-то растерянно сползла с его лица.

– Уже и гражданин, – повторил он недоверчиво. – Шутишь, да? Мы же сто лет с тобой не виделись…

– Да, не виделись. И еще бы сто лет не видеться, – с неожиданной досадой проговорил тот, кого он назвал Мишкой.

На самом деле человека за столом звали Михаил Олегович Елагин, он был капитаном НКВД и старинным, с детских еще лет, приятелем Андрея. Оба выросли в одном ленинградском дворе на Выборгской стороне, ходили в один детский сад и одну школу и вместе отбивались от уличных хулиганов, засевших, словно пауки, в каждой почти питерской подворотне. На руке у Мазура до сих пор виден был бледный шрам от финки, которой уличный оголец целил в бок Мишке и которую Андрею тогда удалось отбить кулаком.

Увидев брызнувшую из-под лезвия кровь, шпана разбежалась, а Мишка, хныча от ужаса, все же дотащил приятеля до дома и сдал на руки тетке. Луиза Владиславовна, увидев залитого кровью Андрея, не стала ругаться и причитать, даже «пся крев» не сказала, а просто посадила племянника на диван и, обработав рану йодом, споро перевязала ее бинтом. Тетка была медсестрой и видела еще и не такое. Однако, по ее мнению, просто обработать рану было недостаточно, и она, слегка наклонившись над племянником, стала читать заговор. Тетка была не просто медсестрой, но потомственной ведуньей и умела словами останавливать даже самую сильную кровь и заговаривать неизлечимые болезни. Так, во всяком случае, считала она сама, а Анджей не спорил – пусть думает что хочет, лишь бы не злилась. Потому что, когда тетка злилась, тут надо было выносить всех святых. Лицо ее становилось ледяным, словно из мрамора, одни глаза горели чудовищным светом, как у горгоны Медузы – казалось, задержи взгляд, и окаменит, превратит в холодную статую.

И вот теперь Мишка, а точнее сказать, капитан Елагин, сидел напротив Мазура и смотрел на него каким-то странным и одновременно очень знакомым взглядом. Взгляд этот Мазур в конце концов вспомнил: точно так же смотрел на него Мишка, когда ему распороли руку финкой. Во взгляде этом были и страх, и жалость, и невозможность помочь.

Чего, однако, мог бояться капитан из особого отдела и о чем жалеть?

– Садись, лейтенант, – сказал Елагин, кивая на второй стул, стоявший возле стола.

– Мерси, – отвечал Мазур, садясь, а сам подумал, почему это так выходит, что к подполковнику для краткости часто обращаются «товарищ полковник», а старшего лейтенанта для той же краткости зовут просто лейтенантом. Почему и отчего такая несправедливость, товарищи военнослужащие?

Вслух же он этого не сказал, а сказал лишь, что, идя сюда, почему-то сильно волновался. А как зашел и увидел Мишку… в смысле, товарища капитана… тут же все волнение и прошло почему-то.

Товарищ капитан только вздохнул в ответ на эти глупые и даже просто-таки идиотские слова. Судя по всему, старший лейтенант до сих пор не понял, в каких стальных челюстях он оказался. Так, бывает, праздная рыбешка заплывет уже акуле в пасть, уже между ней и миром – частокол острейших зубов, а все ей кажется, что она в чистом море и вольна плыть, куда захочет. Однако вздыхай не вздыхай, а дело само по себе не двинется, дело делать надо, каким бы неприятным оно ни казалось, потому что служба превыше всего, и это не мы придумали, а придумали задолго до нас, притом люди куда более умные и в серьезных чинах к тому же.

– Ну, лейтенант, говори: с какой стати вдруг ты у нас оказался? – Голос друга показался Мазуру каким-то очень неприятным, почти что загробным.

Старший лейтенант только руками развел: а ему-то откуда знать? Это же не он себя в особый отдел вызвал, это он, Мишка… то есть товарищ капитан, его вызвал. Вот пусть теперь и скажет сам, зачем и почему.

– Мы скажем, – с какой-то странной угрозой заявил Елагин, – придет время – обязательно скажем. Ну а ты-то сам какое-нибудь на этот счет имеешь мнение?

Настойчивость Мишки неприятно поразила Андрея. Какое он может иметь мнение, кроме того, что ни в чем не виноват, а, напротив, верно служит родине, каждый день подставляя голову под пули. Вот сегодня, например…

Тут его нехитрую уловку прервал капитан. Про пули, сказал, бабушке своей покойной расскажешь, мы тут, между прочим, тоже не розы нюхаем. И под пулями походили, и с контриками не первый год воюем, да и вообще… Что именно вообще, капитан уточнять не стал, а, видя, что собеседник категорически не желает колоться, открыл лежавшую перед ним папку