Купеческий сын и живые мертвецы - Алла Белолипецкая Страница 7

Эрик Рыжий — заматеревший и порядком обленившийся кот — своих привычек не переменил. Когда Иванушка выбрался в своей голубятне на приполок — маленький балкончик без перил, устроенный специально, чтобы гонять голубей — то сразу заметил: во дворе, возле нижней ступеньки приставной лестницы, отирается котофей. Теперь-то Иванушка всегда эту лесенку убирал, когда покидал голубятню. Но котяра явно дорожку туда не забыл.

— Пошел, пошел отсюда! — прикрикнул на него Иван с деланной строгостью.

Кот запрокинул голову и смерил хозяина взглядом желтых глазищ. Потом помедлил немного, но всё-таки развернулся и пошел по двору прочь — неспешно, вальяжно. Иванушку он совершенно не боялся, но — всегда выказывал ему послушание, по крайней мере внешне. Кошки — памятливые звери. И Эрик Рыжий явно не забыл, кто спас его от страшной смерти. Так что он выделял Ивана из всех людей в доме: терся о его ноги, ластился, а порой и приносил по утрам задушенных мышей к самой его кровати.

Иванушка между тем насторожил тайник — приготовил сеть с веревкой на случай, если его турманы приманят с собой чужих голубей. А потом выпустил первого голубя: своего любимца — Горыныча, одного из белых орловских турманов. Прозвание свое он получил и за бесшабашную удаль, и за драчливый норов — из-за чего его постоянно приходилось отсаживать в отдельную клетку.

Птица сразу взмыла ввысь, сделала круг, и тут же изготовилась кувыркаться в воздухе. Турман хлопнул крыльями и залещил: плавно проплыл сажень или полторы в воздухе. А потом — у Иванушки, который глядел на это, запрокинув голову, даже дух захватило, пусть он видел такое уже тысячу раз — белая птица сложила крылья. И скрутила себя в подобие кольца, так что хвост коснулся головы, после начала переворачиваться в воздухе, словно живое колесо. С каждым вращением турман приближался к городским крышам. И, хоть начал он кувыркаться чуть ли не под облаками, снижался он как-то очень уж быстро. Вот — до земли осталось пятнадцать саженей, вот — и десяти не осталось

Сердце у Иванушки припустило галопом, и он прошептал:

— Ну, всё, всё, Горыныч, хватит уже!

Он мгновенно припомнил, как пару лет назад отец привез ему в подарок полдюжины бессарабских двучубых турманов. Красивые были птицы, но — слишком уж отчаянные. После того, как два турмана разбились насмерть на глазах Ивана, прокувыркавшись до самой земли, оставшихся он подарил своему приятелю, жившему на другом конце города. И тот сразу же посадил бесстрашных птиц в отсадок: нечего им летать — пускай выводят птенцов для продажи.

Однако с орловцами у Иванушки никогда подобных неприятностей не возникало. До сего дня. Белый турман всё кувыркался и кувыркался — три сажени до земли, две… И лишь когда до пыльного алтыновского двора оставалась расстояние не более человеческого роста, Горыныч развернулся-таки, распустил крылья и, почти с сонной ленивостью взмахивая ими, подлетел к голубятне и вальяжно опустился на крышу у самых ног Иванушки.

Купеческий сын со свистом втянул в себя воздух — до этого забыл дышать.

— Слава тебе, Господи! — Он размашисто перекрестился. — Уцелел.

И мысль о том, что он обещал через час прийти к отцу, начисто выветрилась из его памяти.

2

Книгу в красной обложке Валерьян вернул в замшевую сумку. А горстка камней уже лежала полукругом на земле — возле белой оштукатуренной стены алтыновского склепа, к которому перебежал, согнувшись в три погибели, Валерьян. Духовское кладбище выглядело пустынным, и никто его заметить вроде бы не мог. А имевшееся в склепе единственное круглое оконце, в котором поблескивали многоцветные витражные стеклышки, находилось слишком высоко: на фронтоне, образованном двускатной крышей. Поглядеть в него изнутри было никак невозможно: высота склепа составляла никак не меньше шести аршин. Но Валерьяну всё время чудилось: кто-то за ним наблюдает со стороны старинной церковки с шатровым куполом.

Так что, раскладывая камни возле склепа, Валерьян то и дело воровато оглядывался через плечо. Один раз он услащал громкий пронзительный скрип и весь оледенел, припал спиной к стене склепа: решил, что это взвизгнула петлями дверь усыпальницы — когда оттуда вышел Митрофан Кузьмич. Надоело купцу первой гильдии дожидаться своего сынка-шалопая! Но — нет. Скрип раздался снова, и Валерьян понял: это под ветром подвывает старая засохшая липа.

И вот теперь настало откупорить бутылку с той драгоценной водой, что струилась когда-то из земли рядом с сожженным городом Помпеи. Человек, продавший Валерьяну гримуар (если, конечно, это и вправду был человек), сказал ему:

— Такая вода наилучшим образом подойдет для вашего обряда, синьор. Она вобрала в себя посмертные флюиды тысяч неупокоенных помпейских душ. Стала мертвой водой, фигурально выражаясь.

— А она не… — Валерьян Эзопов пощелкал тогда пальцами, подбирая наиболее подходящее слово, потом нашел его: — …не выдохнется, пока я довезу её до России?

— На этот счет можете быть спокойны! — Прежний владелец гримуара издал короткий смешок. — Раз уже она не выдохлась за те века, что прошли с помпейской катастрофы, что для неё — несколько месяцев?

— Но как я… — Валерьян снова заколебался, боясь задать тот вопрос, который крутился у него на языке.

Однако итальянский букинист и сам всё понял — мгновенно посерьезнел, произнес уже без улыбки:

— Как вы узнаете, синьор, продал ли я вам подлинную книгу о воде и камнях, или просто решил провернуть этакую мистификацию? Да-да, не протестуйте: я знаю, насколько трудно поверить в то, что эта книга обещает. Ну, так вот: если вам не удастся совершить обряд, на который вы рассчитываете, я верну вам денег вдвое больше, чем вы сейчас заплатили мне за гримуар. И вам даже не понадобится для этого приезжать ко мне, сюда. Достаточно будет уведомить меня письмом, можно — прямо из России. Я переведу вам деньги немедленно — в тот банк, который вы мне сами назовете.

И не то, чтобы Валерьян поверил ему тогда абсолютно — он сомневался в действенности гримуара до сих пор. Однако он знал: такие букинисты дорожат репутацией даже больше, чем деньгами. Если бы Валерьян захотел эту репутацию подорвать — продавец гримуара потерял бы несравненно больше, чем получил от своего русского покупателя. Так что — сделка тогда состоялась.

И теперь Валерьян по очереди окропил пресловутой мертвой водой каждый из лежавших на земле камней. А потом еще трижды пролил кладбищенскую землю вокруг, рисуя водой подобие равнобедренного треугольника.

Вода вылилась вся до капли. Но опустевшую склянку