Валерия Вербинина - Убежище чужих тайн Страница 8

– А ты?

– А что я? – Аделаида Станиславовна вздернула брови. – У меня был муж и двое детей, если ты забыла…

– Это не ответ.

– Ну если уж тебя интересуют подробности, то пожалуйста! Твоя мать никогда не была дурнушкой, а уж среди дам Полтавской губернии и подавно. Скажу без ложной скромности: многие мужчины были не прочь поухаживать за мной, но дальше танцев и флирта дело не заходило. И даже если бы я была настолько опрометчива, чтобы отважиться на роман, Сергей Петрович стал бы последним на него кандидатом.

– Почему, скажи на милость? Раз уж он красавец богач, и женщины были от него без ума?..

– Потому что самые большие ошибки в жизни совершаются, когда ты обращаешь слишком много внимания на внешние признаки и не думаешь о том, что еще есть у человека, кроме них. Конечно, у Сергея Петровича имелось все, о чем обычно мечтают люди, – молодость, красота, богатство, но ведь на самом-то деле мечтают обычно о чепухе, а по-настоящему важно совсем другое. У него не было ни доброты, ни снисхождения к ближним, ни милосердия, зато высокомерия и желания играть другими – сколько угодно. Луиза Леман вбила себе в голову, что она сумеет его переделать и однажды он образумится, остепенится, они поженятся и заживут спокойной жизнью. Понимаешь ли, – добавила Аделаида, сверкнув глазами, – она мечтала жить с ним, как мы с Костей. Дом, семья, дети, мирные хлопоты. Но она забыла – или не хотела видеть, – что есть люди, с которыми это осуществимо, а другим ничего такого не надо. Среди деревьев тоже есть здоровые и есть гнилые, но никто ведь не пытается гнилое дерево переделать, потому что это безнадежно…

– А ты жестока, – заметила Амалия с улыбкой. – Судя по твоим словам, ты хорошо знала Луизу Леман?

– Я ее знала, о каких-то вещах она говорила со мной довольно откровенно, но меня не интересовали ее заботы, и подругами мы не были. В молодости она пыталась выступать в театре, стать знаменитой актрисой, но у нее ничего не вышло. Семья, по-моему, плохо понимала ее устремления. Их вполне устроило бы, если бы она вышла замуж за какого-нибудь мелкого буржуа и заправляла в лавке… Сергей Петрович, конечно, произвел на нее впечатление. Еще бы – такой блестящий кавалер, не женатый и с деньгами! Она решила, что это ее шанс и она своего не упустит. В результате она оказалась в стране, которую плохо понимала, с человеком, который играл с ней как кошка с мышью, а в конце концов ее убили.

– Вот мы и подошли к главному вопросу, – сказала Амалия. – Кто это сделал и почему? Мы не говорим сейчас об официальном следствии, не говорим о Егоре Домолежанке, который взял на себя чужую вину…

– Полагаю, я могу рассказать тебе все, что помню, – сказала Аделаида Станиславовна. – Другое дело, что мне известно не так уж много. Эту историю обсуждали в обществе на все лады, перемывали косточки ее участникам и так, и эдак, но все равно не удалось точно установить, кто именно убил Луизу Леман. Многое было против Сергея Петровича, но, как я уже говорила, мне трудно представить, чтобы у него хватило духу зарезать женщину, которая его любила. Надежда Кочубей – другое дело. Она ненавидела Луизу, угрожала ей, и, если они поссорились, один бог ведает, что могло там произойти.

– Давай все-таки начнем с того, с чего обычно начинаются все детективные романы, – попросила Амалия. – С обнаружения тела. Как именно это произошло?

Глава 5. 1864

– Я вернусь сегодня вечером, – сказал Константин Тамарин своей жене Аделаиде. – К ужину буду дома, так что ты даже не успеешь соскучиться.

Он говорил и улыбался своей открытой улыбкой, которая придавала его простому лицу особенно привлекательное выражение. Волосы и усы у него были русые, глаза серые и до сих пор, когда он смотрел на свою жену, влюбленные. Люди, которые сталкивались с Константином впервые, довольно скоро составляли о нем мнение как о добродушном малом, который звезд с неба не хватает, но это впечатление если и соответствовало истине, то только отчасти. Он мог быть упрямым, мог быть жестким и, если того требовали обстоятельства, даже жестоким; но Константин остерегался показывать эту свою сторону людям, которыми дорожил, а своей женой он очень дорожил, особенно теперь, когда в семье было двое детей. Старший, названный в честь отца, походил на него как две капли воды, зато младшая, Амалия, больше напоминала мать, и все уверяли, что, когда девочка вырастет, она станет такой же красавицей, как Аделаида Станиславовна. «И такой же вертихвосткой», – обыкновенно прибавлял генерал Тамарин, отец Константина, но только слепой не заметил бы, что генерал обожает и внучку, и внука. Старый военный, известный своим крутым нравом, вынужден был несколько лет назад уйти в отставку и теперь доживал свой век в усадьбе, где, помимо него, жили сын с семьей и два десятка слуг. Сейчас Константин собирался ехать в Полтаву – купить игрушек Косте-младшему и Амалии, которая уже изгрызла все свои погремушки. Он мог бы послать в город кого-нибудь из слуг, к примеру, старого преданного Якова, но предпочитал отправиться туда сам, справедливо полагая, что никто не выберет игрушки лучше, чем он сам; и вообще есть вещи, которые никто не сделает лучше, чем близкие люди.

– Я всегда скучаю, когда тебя нет рядом, – сказала Аделаида, улыбаясь. – Да, кстати: Казимир просил подвезти его к Кочубеям, если тебе несложно.

– Что-то Казимир слишком часто стал к ним наведываться, – заметил Константин с улыбкой. – Уж не из-за Оленьки ли?

Оленька Кочубей была сестрой Виктора Кочубея и жила в соседней усадьбе с братом и его женой. Она считалась завидной партией, так как принадлежала к младшей ветви семьи, которая владела значительной частью земель в округе и задавала тон в губернии; но сама семья была большая, разветвленная и недружная, раздираемая внутренними противоречиями и ссорами из-за имущества. Отец Оленьки был несколько раз женат, и от каждого из браков у него имелись дети. Его братья, родные и двоюродные, больше занимались карьерой, нежели личной жизнью, и смотрели на него свысока, что тоже не способствовало улучшению отношений. Несколько лет назад он вместе с женой выехал на лечение за границу, да так там и остался. Старый князь не приехал даже на свадьбу своего сына Виктора, которую, как утверждали злые языки, устроили тетки жениха и семья невесты.

Аделаида подозревала, что ее брат ездит к Кочубеям главным образом из-за того, что у них на стол подавалось бесподобное вино, а практичная Оленька, хоть и благосклонно внимает комплиментам Казимира, в глубине души считает, что он ей вовсе не пара; но разъяснение всех этих нюансов повлекло бы за собой долгий и, в общем, ненужный разговор, так что жена Константина ограничилась тем, что сказала:

– Главное, чтобы он ездил туда не из-за Нади́н!

Так на французский манер величали жену Виктора, Надежду. Всем было известно, что она изменяет мужу с красавцем соседом Мокроусовым, у которого и без нее хватает любовниц, и сплетни об этом занимали окрестных помещиков куда больше, чем даже разговоры о недавних реформах, предпринятых царем.

Услышав слова жены, Константин улыбнулся и покачал головой. Он жалел Виктора, которого знал с детства, и поведение его жены коробило молодого человека. Повторив, что вернется к ужину, он поцеловал Аделаиду на прощание и удалился.

Стоя у окна, она проводила взглядом коляску, которая выехала за ворота. Аделаида не любила расставаться с близкими людьми: в таких случаях ее мучил необъяснимый подспудный страх, что тот, кто уезжает, может по какой-нибудь причине не вернуться обратно живым и она видит его сейчас в последний раз, – но она никому не любила признаваться в этой фобии, даже себе самой.

«В конце концов, что может случиться на дороге в это время года? Съездит и вернется…»

Июльское солнце залило окрестности расплавленным золотом, еще час или два – и будет тяжело дышать. Из окна Аделаида видела дорогу, которая петляла среди холмов и терялась в лесу. Вот коляска последний раз поднялась на холм – и, спустившись с него, окончательно скрылась из виду.

До обеда Аделаида еще нашла чем себя занять – заглянула в детскую, почитала вслух маленькому Косте, посидела с Амалией, – но уже во время обеда, когда за столом сидели только она и генерал Тамарин, она стала поглядывать на часы, мысленно желая, чтобы поскорее наступил вечер. Отец Константина был человеком, которого до отставки не могли сломить никакие жизненные горести – даже то, что он похоронил жену и четырех детей из пяти; но как только его выставили из армии, он стремительно поседел, весь как-то ссохся и перенес небольшой удар, из-за которого теперь приволакивал левую ногу и ходил с тростью. За окнами почернело, старые сирени зашумели, качаясь: приближалась гроза. Слуга Яков, немолодой, очень прямой и очень худой, бесшумно пробежал вдоль окон, затворяя ставни, чтобы от порывов ветра не разбились стекла.