Сергей Зверев - Золотые эполеты, пули из свинца Страница 8

Обгоревший мужчина остановился как вкопанный, поднял на Сергея пронзительный взгляд, коротко кивнул:

– Да. Но я не припомню, чтобы встречался с вами.

– Владимир? – неуверенно сказал поручик. – Я Сергей Голицын. Ну, как же: в 1913 году, на среднем Дону… На войсковых учениях… Вспомнили?

Мужчина в рваной шинели на мгновение замешкался, затем отрицательно покачал головой:

– Нет. И не мог вспомнить: я не участвовал в тех маневрах, а зовут меня Анатолий. Но я знаю, за кого вы меня приняли – за Владимира, это мой сводный брат. Увы, он пропал без вести полтора месяца тому назад. Простите, господин поручик, но я не располагаю временем для разговора с вами: мне срочно нужно увидеть командующего фронтом.

В некоторой растерянности поручик вернулся к скамейке.

– Я обратил внимание на человека, с которым вы разговаривали. Тут волей-неволей обратишь. Досталось же ему, ожоги жуткие, – сказал Гумилев, почти дословно повторяя мысленную реплику Сергея. – И кто же он такой?

Выслушав ответ Голицына, Николай Степанович призадумался.

– Надо же, – сказал он наконец, – то ли мир тесен, то ли прослойка тонка… Представьте, князь, я ведь был знаком с Анатолием Щербининым, правда, шапочно. Году этак в 1909-м или 1910-м он несколько раз заходил в «Собаку». Репутация у него, помнится, была скандальная: отчаянный гуляка, записной дуэлянт, картежник… Кстати, сочинял весьма остроумные стихотворные пародии и эпиграммы. Я тоже от него пародии удостоился, мне она очень понравилась, удивительно точно был схвачен мой стиль. И, вспоминаю, я краем уха слышал то ли от Кузмина, то ли от Городецкого, что у этого талантливого шалопая есть старший сводный брат…

– Так это он? Анатолий Щербинин? – жадно спросил Сергей. – Вы его узнали?

Гумилев только плечами пожал:

– В чем-то похож. А в чем-то – совсем другой человек. Что вы хотите, князь, прошло целых шесть лет, из них три года войны. Людям свойственно меняться. Да еще эти жуткие ожоговые шрамы… Поговорить бы с ним!

– А что ж, – отозвался Голицын, – и поговорим. Несколько попозже. Заинтересовал меня этот человек.

5

Два мощных паровоза, обшитых стальными листами, тащили за собой тяжелую тушу австрийского «командного» бронепоезда по рельсам железнодорожной ветки Львов – Ковель. Бронепоезд двигался по направлению, перпендикулярному линии фронта, постукивал колесами на стыках, медленно приближаясь к передовым позициям. На холмы и перелески Галиции опускался тихий майский вечер. Искры, вылетавшие из паровозных труб, ярко вспыхивали на фоне потемневшего неба.

Блиндированный штабной вагон бронепоезда делился на отсеки, одним из которых был походный кабинет начальника австрийского Генерального штаба, барона Франца Конрада фон Гетцендорфа.

В войсках семидесятитрехлетний фон Гетцендорф пользовался популярностью. Особыми полководческими талантами барон не блистал, но был снисходителен и добродушен, осторожен, аккуратен, не увлекался националистической риторикой, унижающей мадьяр, чехов и словаков, а иногда даже проявлял неожиданное остроумие.

Император Франц Иосиф тоже благоволил своему бессменному начальнику Генерального штаба. Престарелый монарх был весьма невыразительным человеком бюрократического склада мышления, недаром при переписи населения в Вене он записал себя в анкете как «самостоятельного чиновника». Однако Франц Иосиф питал почему-то слабость ко всему военному, обожал носить мундир, самолично ревностно следил за тем, чтобы солдаты тщательно застегивались на все пуговицы и до блеска начищали сапоги… Несмотря на свою военную манию, австрийский император ни разу не выиграл ни одну войну.

Конрад фон Гетцендорф соответствовал представлениям Франца Иосифа об идеальном офицере: рост под два метра, плечи развернуты, грудь колесом, пышные седые усы и орлиный взор. Что же до блистательных военных побед, так не всем же быть Мольтке и Клаузевицами!

Не приходится и говорить, что когда нагрянул 1914 год, сам Франц Иосиф и его верный начальник Генштаба вовсе не противились войне, запамятовав свой неудачный военный опыт. Как раз наоборот.

Надо сказать, что благостная Вена, столица вальсов, весь тот мир и спокойствие начала века, о которых с таким умилением вспоминали позже, на полях сражений, были не чем иным, как отраженным теплом пламени, вспыхнувшего яркими языками перед тем, как погаснуть. Многое предвещало конец двуединой империи и Габсбургского дома: судьба брата императора Максимилиана, который дал согласие на коронацию в качестве мексиканского императора и закончил свою жизнь под пулями военного трибунала, и прежде всего судьбы двух наследников – Рудольфа, покончившего с собой, и Фердинанда д’Эсте, смерть которого в Сараево послужила поводом для чудовищной бойни.

В войсках, в народных массах, в аристократических и придворных кругах – словом, во всех слоях общества Франца Фердинанда д’Эсте терпеть не могли. Конрад фон Гетцендорф хорошо знал Фердинанда, долго служил под его началом и вскоре после убийства эрцгерцога – таков был официальный титул наследника австро-венгерского престола – прославился на всю империю примечательной фразой, так охарактеризовав своего покойного шефа: «Он был невыносим потому, что был несчастен».

Сегодня в своем передвижном штабе фон Гетцендорф принимал высокого гостя – Верховного главнокомандующего австрийскими войсками эрцгерцога Фридериха, который сел на командный бронепоезд в Лемберге, куда специально приехал на встречу с начальником Генерального штаба из Кайзер-Эберсдорфа, венской императорской резиденции.

Везло старому вояке фон Гетцендорфу на эрцгерцогов! И, что характерно, один другого лучше…

Фридерих, который был на четверть века моложе фон Гетцендорфа, обладал типичной для Габсбургов внешностью: немного скошенным лбом с хорошо выраженными надбровными дугами, массивной нижней челюстью с тяжеловатым подбородком, прикрытым аккуратно постриженной бородой. Волосы, изрядно поредевшие на лбу и висках, припорошены ранней сединой. Его темно-серые, чуть навыкате глаза казались странно неподвижными, какими-то стеклянными. Не красавец, конечно, однако выглядел солидно.

К сожалению, по глубокому убеждению фон Гетцендорфа, эрцгерцог и Верховный главнокомандующий разбирался в искусстве войны, как кошка в алгебре. Говоря совсем уж откровенно, фон Гетцендорф считал наследника австро-венгерского престола самоуверенным титулованным болваном…

Поэтому беседа их складывалась непросто. Разговор вертелся вокруг возможного русского наступления по всему Юго-Западному фронту. Зря Брусилов с Калединым надеялись, что небывалая концентрация их войск останется без внимания противника; австрийские разведывательные службы тоже не зря свой паек ели.

Фридерих напирал на то, что у австрийцев даже сегодня, в условиях глубоко эшелонированной обороны, недостаточно сил, чтобы противостоять дикой азиатской орде:

– Русских слишком много… И мы ничего не сможем с ними поделать в случае наступления! Они завалят наши траншеи трупами и пойдут дальше, нацеливаясь на Лемберг…

Франц Конрад фон Гетцендорф с легкой усмешкой заметил:

– А вот наши союзники в Берлине предложили попробовать этот минус обратить в плюс.

– Вы о чем?

– Я о концентрации русских… Очень неплохо, если русские завалят траншеи трупами. При условии, что это будут их траншеи, а не наши.

Фридерих удивленно поднял брови:

– Я все же не понимаю…

– Сейчас поймете. Наши берлинские союзники и гм-м… друзья… – фон Гетцендорф сделал многозначительную паузу. Он недолюбливал пруссаков и считал себя в куда большей степени немцем, нежели они. – Так вот, наши друзья полагают, что скопление большого числа людей в одном месте – прекрасная среда для развития инфекций. Если кто-то один заболеет чем-нибудь эдаким, смертельно опасным… Где один, там и два, и сто, и тысяча, и… Понимаете? Русским придется забыть о наступлении.

– Но наши солдаты и офицеры тоже изрядно сконцентрированы на узкой полосе фронта, они окажутся в столь же плачевном положении, – возразил эрцгерцог.

– Отчего же?.. Они надежно отгорожены от русских варваров нейтральными полосами, рядами колючей проволоки, окопами, траншеями и всем прочим. Так что все будет зависеть от того, с какой стороны линии фронта заболеет этот «кто-то». Германский Генштаб предлагает… Как бы это выразиться поделикатнее, слегка помочь судьбе и Господнему промыслу направить действие высших сил в… э-э… нужную сторону. Но если честно, мне не очень-то нравится их предложение!

– Могу себе представить! – поморщился Фридерих, тоже пруссаков не слишком жалующий.

Стоит заметить, что геополитическая ситуация в Европе начала двадцатого века запуталась до последней степени. Власти Австро-Венгрии, в частности, терпеть не могли северного соседа, молодой и нахальный рейх, крепнущий год от года. «Выскочки и плебеи Гогенцоллерны лишили нас, Габсбургов, императорского титула в империи всех немцев!» – так считал престарелый Франц Иосиф, и эрцгерцог Фридерих такую точку зрения всецело разделял. Но…