Андрей Баранов - Война и Мир – 1802 Страница 8

– Говорят сэр Павел даже снюхался с Наполеоном и по образу и подобию перехода старика Суворова через Альпы намерен устроить совместный с французскими собаками поход на Индию дабы потревожить наши колонии. Мы должны устранить его немедля!

Подобные разговоры разносились по курительной замка, но дальше шепота дело не шло. Черный Барон, который почему-то начал говорить с акцентом и временами путал слова, с жаром убеждал всех что царь-реформатор – это самое эффективное орудие англичан против русских козней, что страна под его началом не протянет и двух лет, что лучше чем он никто не сумеет развалить ее финансы, экономику и политику, а далее остатки России как спелый плод сами свалятся им в руки, поэтому Павла надо спасать и спасать всеми способами, оберегая от заговоров и покушений недовольных россиян. Хитроумная логика этих рассуждений была доступна не всем, однако часть почтенных джентльменов с внешностью и повадками бульдогов, подымив сигарами и выпив на круг несколько бочонков превосходного скотча с ними согласилась.

Разумеется ничего этого ни граф Г., ни Морозявкин ни даже хитрая Лиза не знали. Но даже и граф, наезжавший в столицу лишь временами, почувствовал что в воздухе носится какое-то состояние тоски и лихорадки, как писали об этом впоследствии современники. правда сделались менее вороватыми, однако же царское правосудие угрожало всем, и это заставляло население очень нервничать и волноваться.

Однако же набежавшее облако сомнений и раздоров, как это часто водилось на Руси, потонуло в зимних праздниках. Веселие тут издревле было питием, как говорил об этом еще Петр Великий, Рождество, святки, колядки и прочие развлечения как-то незаметно подкрались к утомленным путникам. Впрочем, они и не особенно сопротивлялись – понятно было, что приключения, начавшись, еще нескоро закончатся. С самого начала стало ясно что на постоялом дворе долго не продержаться и надо искать какое-то более постоянное пристанище. Некоторое время поломав голову над этим, граф с другом Вольдемаром остановились в своих поисках на симпатичном домике, который расположился в петербургских закоулках, и комнаты в котором сдавались внаем милой домохозяйкой-немкой, впрочем вполне обрусевшей.

На прелести домохозяйки однако же обращал внимание в основном Вольдемар, придававший немалое значение этому аспекту жизни, и немедленно начавший не только играть обычные любовные шашни, но и строить далеко идущие планы насчет женитьбы, благо невеста была с богатым приданым в виде маленького, но весьма доходного дома.

– Да как ты можешь думать о столь низких материях, когда решается судьба отчизны? – гневно вопрошал граф у приятеля, когда они оставались наедине.

– Ну не скажи, без решения этого вопроса и всех остальных было бы не решить – люди бы просто вымерли! – Морозявкин никогда не забывал о простых радостях жизни.

– Ты неисправим, – произнес наставительно граф Г.

– Так это у тебя, знаешь ли, под боком всегда куча служанок и горничных, внучек и жучек и еще бог знает кого, для удовлетворения твоих сиюминутных желаний, а нам, простым смертным, приходится все добывать самим, в поте лица своего. Вот симпатичная барышня, одинокая, кровь с молоком, бюст как у статуи Венеры Милосской, но к счастью не безрукая и с приданым – как же не обратить на нее внимание?

– Да какие внучки! У меня и детей-то нет… наверное. И что же, она отвечает тебе взаимностью? – спросил граф с некоторой иронией в голосе.

– А как же! – самодовольно ответил мусью Вольдемар. – Чего бы ей и не ответить такому красавчику как я? Я парень первый сорт, ведь так?

– Только слегка подержанный и поезженный, – ответствовал граф, стараясь сохранить объективность.

Морозявкин собрался уже было обидеться, но в это время домохозяйка как раз постучалась в дверь перед тем как войти самой.

– Ах, герр Морозиффка, я вас так любить, но когда же вы заплатить за фатера? – начала она еще с порога.

– Ну вот, опять начинается за рыбу гроши! Ради чего же мы сменили место дислокации? И тут стяжательство… Гретхен, – обратился он к розовощекой фрау, смотревшей на него как на непослушного младенца, – я отдам все… натурой!

– Что это есть значит, отдать натурой? – поинтересовалась Гретхен с недоумением, не забывая впрочем прикрывать декольте ладошкой от нескромных взглядов, как благовоспитанная дама.

Морозявкин пообещал объяснить это нынче же ночью, однако граф Г. решил прервать затянувшуюся шутку, тем более что экономная немка все равно не приняла бы взамен денег никаких, даже самых пылких ласк. Проявив аристократическую щедрость, он как обычно заплатил и за себя, и за товарища, чем заслужил незапланированный поцелуй от Гретхен, заставивший Морозявкина скривиться как будто у него заболел зуб.

– Не хмурьтесь, герр Морозиффка! Посмотрите, ведь за окном наш славный праздник – Das Weihnachten, Рождество!

Граф Г. и Морозявкин, следуя совету, смотрели в окно, за которым пролетало и Рождество католическое, и тут же православное, и сам новый год, и веселые святки, стояли на своих местах украшенные еловым и сосновым лапником питейные заведения, что также было заведено великим Петром, впрочем у Гретхен в доме была целая нарядная елка – немецкие переселенцы чтили рождественские традиции. Так что приятели постоянно были заняты, одни кутежи сменялись другими, попойки, гулянки, катанье на санках, потом надо было ловко посылать подальше приходивших колядовать, так как на всех, по уверению домохозяйки, не хватило бы никаких домашних припасов, ни гусятины, ни конфет, ни пирогов.

– К черту зиму! – стал наконец повторять Морозявкин, очевидно богохульствуя, – мне надоели все эти святочные песни и восхваления! У меня в глазах рябит от рождественских фонариков! Скорее бы весна!

И весна не замедлила явиться. В Санкт-Петербурге правда весна приходила долго и неохотно, так как сырой северный морской воздух никак не хотел прогреваться. Однако же постепенно и сюда добралась предвесенняя капель, и солнце стало выше, и воздух начал теплеть. Дома, расположившиеся правильными линиями, начали стряхивать с себя седые сугробы и представать в том виде, в котором их задумали архитекторы. Небо стало чуть синее, зажурчали первые ручьи, приятели очнулись от зимней спячки и начали постепенно разминать свои застоявшиеся за зиму члены.

Но члены разминали не только они. Заговорщики и царские враги тоже не дремали. Граф Николай Зубов, брат князя Платона Зубова, фаворита Екатерины, грубый человек богатырского сложения, прозванный за свою внешность «Алексеем Орловым фамилии Зубовых», сидел в кресле в одном из многочисленных имений родича и перекатывал в своих мощных мускулистых руках массивную золотую табакерку.

– Придушил бы гниду! – говори он с ненавистью в голосе, имея в виду очевидно священную особу государя императора. – Или по башке вот этим вот предметом… либо кистенем… ну что там под руку попадется! Даже не знаю что и выбрать.

– Дойдет до дела, братец, там уж и выберешь! – утешал его младший брат Павел, красавец, бывший фаворит Екатерины, поднявшийся когда-то до высот самого Потемкина, отправленный было в отставку императором, но вернувшийся в Петербург благодаря хлопотам наивного графа Кутайсова, возжелавшего с ним породниться. – Главное – ввязаться в драку, а там посмотрим!

– И то дело, да уж поскорее бы, невтерпеж! – энергично произнес брат Николенька, и отложив табакерку и схвативши лежавший рядом кинжал, ловко метнул его в парсуну, сиречь портрет Павла I, привешенный к стене в качестве мишени. Кинжал пробил холстину портрета насквозь и глубоко ушел в деревянную стенку. Метатель самодовольно взбил густые бакенбарды.

Между тем в северную столицу вернулся уже и князь Куракин. Генерал-губернатор Пален сдержал свое обещание и при очередной встрече с государем замолвил словечко за опального вельможу.

– А, милейший князь Александр Борисович? Да, помню, как не помнить…Друг детства! А почему вы столь неожиданно упомянули о нем, граф? – интересовался Павел Петрович весьма подозрительно.

– Да как-то вспомнилось само собой, – почтительно отвечал государю генерал-губернатор. – В Петербурге стало сейчас весьма пустынно. К сожалению многие верные, истинно преданные и вполне безобидные ныне удалены от трона…

– Так ли? Мне кажется, Петр Алексеевич, что и сейчас в столице слишком много подозрительных господ! Они возвращаются один за другим, а вы смотрите на это сквозь пальцы. Я получил известие, что против меня задуман заговор!

– Это абсолютно невозможно, государь, ведь нужно, чтобы я в нем участвовал, – пояснил генерал-губернатор, и улыбнулся весьма искренне и добродушно.

– Значит все это ложь? Хотел бы в это верить. Вы меня успокоили. Ну что ж, что касается судьбы князя, то я напишу ему, что он может вернуться… Я и впрямь соскучился. Кроме того, Ростопчин мне уже несколько надоел. Мне кажется что он не вполне на своем месте.