Владимир Брюханов - Смертоносный призрак Страница 8

Ева останавливается, оглядывается, хочет вернуться назад, но затем принимает другое решение и удаляется в прежнем направлении.

Прилично одетый молодой человек издали, с другой стороны улицы, внимательно наблюдает всю эту сцену и направляется вслед за Евой.

Гитлер взбегает по лестнице, пытается вставить ключ в замок, но его руки дрожат, у него ничего не получается. Тогда он давит на звонок – и тот заливается настойчивой трелью. Гесс распахивает дверь, и Гитлер врывается в квартиру.

– Это правда? – спрашивает он.

Гесс сокрушенно кивает головой и закрывает квартирную дверь.

– Где она?

– Ее уже уложили в гроб. Сейчас поднимутся люди из морга, вынесут гроб через черный ход, чтобы публику не привлекать, и увезут, – отвечает Гесс и указывает рукой в сторону комнаты Гели.

Гитлер входит туда, а Гесс, тихонько прикрыв за ним дверь комнаты, остается в коридоре.

Тело Гели в открытом деревянном гробу, положенном на тахту, рядом – крышка от гроба.

Гитлер вглядывается в лицо покойной, задумывается. Затем выскакивает в коридор, отчаянно крича:

– Боже мой, как это могло произойти! Это должно было случиться со мной!

Гитлер выхватывает из кармана пистолет, передергивает затвор и приставляет ствол к виску. Гесс бросается к нему, обеими руками хватает за руку с пистолетом, сначала направляя дуло вверх, а затем негрубо, но решительно вырывает пистолет из руки Гитлера, ставит его на предохранитель и засовывает к себе в карман.

Гитлер закрывает лицо руками и захлебывается в рыданиях. Гесс протягивает к нему руки, успокаивающе кладет на плечи. Гитлер ответным движением прижимается к груди Гесса и продолжает рыдать на его плече; они стоят, обнявшись.

Слышен стук в дверь черного хода. Гитлер и Гесс прерывают объятие. Гитлер входит в свой кабинет, закрывая за собой дверь. Гесс идет открывать дверь на черный ход.

Входят Мария Фишбауэр и оба дюжих молодца.

Гитлер в кабинете прислушивается к тому, как гроб закрывают крышкой и выносят мимо двери его кабинета. На лице Гитлера выражение облегчения.

Слышно, как хлопает дверь черного хода.

Гесс заходит в кабинет. Гитлер снова напряжен – и решительно задает вопросы (Гесс – единственный из соратников, с которым Гитлер на ты):

– Как это обнаружилось?

– Утром она не вышла к завтраку и не отвечала на стук. Винтер открыл дверь отверткой, и слуги увидели ее мертвой на полу, с пистолетом в руке. Он позвонил мне, мы со Шварцем примчались, я сразу затем позвонил Гюртнеру.

Гитлер удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Видел ее кто-нибудь после нашего отъезда?

– Нет, никто, только фрау Винтер то ли видела, но скорее слышала, как фройлен Раубаль после вашего ухода заходила в кабинет. Тогда она не обратила внимания, а сегодня догадалась, что тогда-то, возможно, и был взят пистолет. Больше никто этого не заметил.

– Это твои предположения?

– Нет, старший комиссар криминальной полиции Зауэр дал нам со Шварцем прочесть протоколы, так что это точно. Самоубийство очевидно – вскрытия не будет.

– А когда наступила смерть?

– Точно не ясно, так как прошло много времени, но врач написал, что предположительно вчера между 17 и 18 часами. Рейхерт что-то тоже слышала, но, кажется, раньше, однако о выстреле не подумала.

– А где слуги сейчас?

– Отпустил всех, кроме фрау Рейхерт. И она, видно, сейчас спряталась у себя. Они все очень переживают за тебя!

– Прессе сообщили?

– Да. Сначала Штрассер передал сообщение о трауре в связи с тем, что твоя племянница застрелилась, а потом пришел Геринг и сказал, что лучше было бы, если это подать как несчастный случай. Но было уже поздно.

Пауза.

Гитлер:

– Теперь я знаю, кто мне настоящий друг!

Пауза. Гесс несколько обижен.

Гитлер:

– Моей сестре позвонили?

– Нет, без тебя не решились. Позвонить сейчас?

Гитлер задумывается, затем говорит:

– Не надо, я сам позвоню.

– Зауэр еще просил сообщить, когда вы приедете. Он хотел зайти и задать всем вам несколько вопросов.

– Хорошо. Спустись вниз и отправь сюда Гоффмана, потом пошлем ребят в полицию. Я пока позвоню к сестре в Оберзальцберг.

Гесс явно колеблется. Гитлер это замечает, говорит:

– Да за меня не беспокойся, я уже держу себя в руках. Когда ее выносили, я почувствовал и понял: это – конец, это – навсегда... Остается жить и бороться!..

Гесс все-таки в нерешительности. Гитлер, видя это, говорит:

– Чего там! Ведь и пистолет мой у тебя в кармане, а другого-то нет?

Гесс кивает:

– Унесли. Оставили расписку, обещали вернуть.

Гитлер:

– Ну вот видишь!..

Гесс перестает колебаться, шагает к Гитлеру, они снова обнимаются. Гесс выходит из квартиры.

Гитлер сосредотачивается, его лицо становится скорбным, он снимает телефонную трубку, набирает номер и говорит:

– Это Гитлер. Соедините меня с моей резиденцией в Оберзальцберге!

Пауза. Затем Гитлер жалким, срывающимся голосом:

– Ангела, дорогая, ужасное несчастье. Я вчера уехал. А сегодня мне в Нюрнберг сообщили, что Гели застрелилась. Зачем она так – совершенно не понимаю! Дорогая, только не волнуйся, хотя что это я говорю?.. Сейчас я уже здесь, видел ее в гробу. Приезжай скорее, у меня совершенно нет сил!..

Пауза. Вешает трубку. Взгляд у Гитлера совершенно трезвый, но озабоченный.

Через несколько минут. Гоффман вдвоем с Гитлером в его кабинете.

– Гоффман, – говорит Гитлер, – мы знакомы много лет – и не мне вам что-то объяснять. Вы знаете, какой сейчас напряженный момент и как излишни всяческие скандалы. Вы знаете, что я вас выпроводил вниз, а затем прощался с Гели. Получается, что я последний, кто видел ее живой, а это не очень здорово – возможны инсинуации. Если вас об этом не спросят, сами не вылезайте, но если спросят, то скажите, что мы из квартиры выходили втроем: вы, я и Гели. Она нас проводила и вернулась с лестницы назад.

– Но если кто-то видел, что это не так?

– Меня никто в квартире не видел, когда я проходил в ее комнату по коридору, а потом, распрощавшись с нею, выходил – это я вам гарантирую. Ее – естественно не видели, когда я вас выпускал, но и нас тоже никто не видел. Составили протоколы – их смотрел Гесс – и там ничего такого нет, никто ничего другого не видел. А смерть ее наступила существенно позднее нашего отъезда.

– Тогда – порядок, – говорит Гоффман.

– И предупредите Шауба и Шрека, чтобы они не очень упирали на то, что я вышел позднее вас.

– Постараюсь!

– Отправьте сразу затем Шауба и Шрека в полицию – пусть их там допросят. И пусть передадут какому-то там старшему комиссару криминальной полиции Зауэру, что мы с вами ждем его здесь: нас тоже должны допросить.

15.30 – примерно через час после возвращения Гитлера домой.

Зауэр и Гитлер в кабинете Гитлера.

Гитлер совершенно спокоен. Он и Зауэр не стесняясь в упор рассматривают друг друга. На Гитлере рубашка с сильно опущенными рукавами.

Гитлер рассказывает:

– Моя племянница сначала изучала медицину в университете, но затем поняла, что медицина не привлекает ее, и начала брать уроки пения. Она могла бы уже скоро выступать перед публикой, но чувствовала себя пока не готовой к этому шагу и потому собиралась продолжить обучение у одного профессора в Вене. Я согласился с этим при условии, что ее мать, которая живет в Берхтесгадене, поедет с ней в Вену. Вероятно, это рассердило ее, но внешне я не заметил признаков возбуждения, и когда я уезжал, она попрощалась со мной довольно спокойно. Как-то раз, давно, она сказала... что не хотела бы умереть естественной смертью. Она могла легко взять пистолет, так как знала, где я храню свои вещи. (Пауза). Ее кончина сильно тронула меня, ведь она была единственной родственницей, которая жила рядом со мной...

Зауэр:

– Спасибо, у меня больше нет вопросов.

Заканчивает писать, пододвигает к Гитлеру протокол. Тот читает, не беря бумагу в руки. Быстро берет протянутую Зауэром ручку, стараясь, чтобы не приподнимался рукав рубашки, расписывается.

Зауэр забирает бумагу. Явно удовлетворен.

В то же время Полицейское управление Мюнхена. Крэмер допрашивает по очереди сначала Шауба, потом Шрека.

Шауб:

– Нет. Сам я не видел племянницу шефа, когда поднимался в квартиру.

Крэмер:

– Гитлер и Гоффман вышли вместе?

– Ну, точно не скажу: я был занят – укладывал вещи, но шеф сел в машину последним – дверь ему открывал Шрек, который возился с оконными стеклами – их заносило снегом.

Крэмеру отвечает Шрек.

– Я точно не помню, вышли ли Гитлер и Гоффман одновременно. Я прогревал машину и очищал окна: снег на стеклах таял, но все окна, кроме, понятно, передних – с очистителями, были плотно покрыты каплями воды – ничего не разглядеть. Так что я уж старался. Позднее, по дороге, на ветру было полегче – все-таки стекла обдувались воздухом. Так что точно не скажу. Первым из них, наверное, спустился Гоффман, а за ним – шеф: я ему сразу открыл дверь – и поехали. (Маленькая пауза). Мне понятны ваши вопросы, господин полицай-гауптмейстер. Но у нас все чисто: подъехали вчера в 14.30, загрузились, они там распрощались, выехали мы около 15-ти. Заправились бензином на выезде – там нас видели. Вовремя, по такой погоде, были в отеле в Нюрнберге – там нас тоже все видели, вплоть до отъезда сегодня. Как нас развернули – я уже рассказал. А на обратном пути в Ингольштадте заплатили штраф за превышение скорости – шеф велел гнать. Протокол этот в Ингольштадте наверняка имеется – так что и тут все в порядке: мы катались, и к ее смерти никакого отношения не имеем. В 14.30 сегодня были уже снова здесь.