Дело двух Феликсов - АНОНИМYС Страница 8

Поезд стоял уже пару минут, а двери все не открывались. Впрочем, нет, не так. Двери не открывались в третьем вагоне, возле которого ждал Нестор Васильевич, из остальных же пассажиры выходили как ни в чем ни бывало, вытаскивая на свет божий разнокалиберные тюки, саквояжи и чемоданы.

Загорский разглядел за нечистым дверным стеклом вагона бледную физиономию проводника и нетерпеливо стукнул в дверь. Но тот повел себя странно: отчаянно замахал руками, а потом и вовсе отвернулся.

Прошло еще несколько минут, и на перроне появился милиционер. Он решительным шагом направился к третьему вагону и, оттеснив Нестора Васильевича, вошел внутрь – ему проводник, само собой, не посмел препятствовать, и дверь тут же снова захлопнулась перед носом Загорского.

Спустя еще пару минут явились санитары с носилками, сопровождаемые сухоньким пожилым доктором в слабых очочках. Медиков тоже беспрекословно пустили в поезд, а Загорскому ничего не оставалось, кроме как проводить их мрачным взором.

– Ох, дружище, чует мое сердце, не к добру это все, – сказал Загорский, забыв, кажется, что верного его Ганцзалина не было рядом: несмотря на упорное сопротивление, он был оставлен дома на хозяйстве.

Спустя пять минут двери снова открылись, и из них вынырнули санитары с носилками. Тело на носилках было прикрыто простыней, но при взгляде на него у Загорского дрогнуло сердце – слишком часто он видел этот силуэт рядом с собой, чтобы сейчас ошибиться.

Нестор Васильевич решительно встал на дороге у санитаров, не говоря ни слова, откинул простыню. Синюшные губы, мраморная кожа, трагический изгиб рта… Лицо Загорского сделалось почти таким же белым, как у покойницы.

– Товарищ, – сказал санитар нетерпеливо, – пустите пройти.

– Что с ней? – спросил Загорский у старенького доктора, замыкавшего скорбную процессию.

– Остановка сердца, – отвечал тот, вопросительно глядя на незнакомца, как бы спрашивая: а вам-то что за дело, милостивый государь?

– Причина? – отрывисто сказал Нестор Васильевич, продолжая изучать почти забытое, но такое все еще родное лицо Светланы.

Доктор пожал плечами: вскрытие покажет. Санитары молча обошли Загорского и понесли свою печальную ношу в здание вокзала…

– А, может, она от сердца умерла?

Ганцзалин сидел в кресле напротив хозяина в их каморке в цокольном этаже, глаза его были печальны. Кажется, с возрастом изменился даже он, думал Загорский, глядя на помощника, сострадание все-таки достучалось и до каменного китайского сердца. Как он сказал: не могла ли умереть от сердца? Разумеется, могла. Более того, она, видимо, и умерла от сердечной недостаточности. Другой вопрос, что стало причиной этой самой недостаточности.

Помощник пожевал губами. Причиной? Ну, например, слабость здоровья.

Загорский покачал головой. Во-первых, балет хорошо тренирует сердечную мышцу, да и тело в общем. Во-вторых, не кажется ли ему странным что за несколько дней до гибели Лисицкая послала ему паническую телеграмму? Вряд ли такое совпадение случайно. Во всяком случае он лично в это не верит.

– И кто мог ее убить? – Ганцзалин неотрывно смотрел на хозяина.

Нестор Васильевич пожал плечами – кто угодно. За годы Гражданской войны стало ясно, что жизнь человеческая в России гроша ломаного не стоит. Убить мог брошенный любовник, грабитель, а скорее всего – некий преступник, о котором она не сказала в телеграмме, но который, очевидно, понял, что его раскрыли. Узнав, что Лисицкая собирается обратиться к Загорскому, бандит решил упредить свое разоблачение и убил ее. Не бог весть какая дедукция, к такому выводу пришел бы и гимназист младших классов. А вот дальше начинается конкретика, которая подлежит изучению.

– Надо было с проводником поговорить и купе осмотреть, – озабоченно заметил китаец.

Загорский поглядел на него с легким раздражением. За кого его держит Ганцзалин? Разумеется, именно это он и сделал в первую голову.

Дождавшись, пока из вагона выйдут пассажиры и, войдя внутрь, Нестор Васильевич завел разговор с проводником. Тот был слегка напуган, но в настроении, тем не менее, пребывал боевом, его рачьи глаза смотрели на импозантного седого господина с некоторым вызовом, как бы говоря: видали мы таких!

– Скажите-ка, любезный, кто делил купе с покойной барышней? – спросил его Нестор Васильевич.

Проводник ощетинился: а вы кто такой есть, гражданин, что задаете вопросы? Загорский махнул перед ним удостоверением уголовного розыска города Ташкента. Однако ушлый собеседник сразу разглядел, что удостоверение нездешнее.

– Эва, – сказал, – где Ташкент, а где мы!

– И Ташкент, и Москва находятся на территории СССР, следственно, удостоверение действительно по всей стране, – отвечал Загорский, преодолевая сильное желание ударить строптивца головой о стену. Но тот оказался на редкость жестоковыйным и по-хорошему отвечать на вопросы не захотел. Пришлось сменить тактику.

Нестор Васильевич достал из кармана рубль и показал его проводнику. Тот протянул руку к целковому, но Загорский отвел ее. Сначала, сказал, ответьте на вопросы.

Ответы, впрочем, ситуацию прояснили не слишком. По словам железнодорожника, все билеты в несчастливое купе были выкуплены. Однако внутрь на его глазах зашла только одна дамочка – та самая, покойница. То есть тогда еще не покойница, ну, а потом уже, как водится, покойница. То есть не как водится, конечно, это не к тому, что у них каждый день покойники туда и сюда ездят, а просто…

– Одним словом, – перебил его Загорский, – в купе вошла известная нам барышня и больше никого там не было?

– Почему же не было, кто-то был, – возразил проводник. – Просто не видел я, кто зашел. Проходил мимо, слышу голоса: мужской и женский.

Загорский сделал стойку. Что за голоса, о чем говорили? Ругались, бранились, ссорились, кричали друг на друга?

– Никак нет, – отвечал проводник, – не ссорились и не бранились, а вроде как даже совсем наоборот – гуляли и веселились… Изнутри было запершись. Я постучал, конечное дело, спросил, не надо ли чего – чаю там или просто кипятку, дамочка отвечала, что все в порядке и не беспокоить. Ну, я и не беспокоил.

Тут Ганцзалин перебил рассказ хозяина и сказал, что, Лисицкая, верно, хорошо знакома была с попутчиком, раз заперлась с ним изнутри и веселилась. Это во-первых.

– А во-вторых? – спросил Загорский, слегка улыбаясь.

Во-вторых, преступление тщательно готовили. В купе были только Светлана и ее таинственный попутчик, при том, что билеты в нем были выкуплены все. Из этого ясно, что билеты убийца выкупил заранее, чтобы никто ему не помешал.

– Логично, – кивнул Загорский, – я тоже так решил.

Ганцзалин задумался ненадолго.

– А все-таки проводник должен был видеть убийцу, – наконец сказал он, – при входе в поезд.

Но тут Нестор Васильевич с ним не согласился. Как говорят сознательные пролетарии – не факт. Во-первых, проводник, впуская в вагон, обычно смотрит не на лицо, а на билет. Во-вторых, убийца мог сделать вид, что опаздывает и на ходу вскочить в другой вагон, скажем, в четвертый, а оттуда уже перейти в третий.

Ганцзалин кивнул – мог, конечно, мог. А что показал осмотр купе?

– Осмотр купе показал, что мы имеем дело с опытным и хладнокровным преступником, – строго отвечал Нестор Васильевич. – Судя по всему, ночью Светлана и ее спутник выпивали. Правда, бутылок и стаканов в купе я не обнаружил.

– Спиртом пахло? – живо спросил Ганцзалин.

– Нет, не пахло. Убийца позаботился и об этом: он открыл окно в купе, так что все запахи выветрились. Более того, он тщательно протер все поверхности, на которых могли остаться следы или отпечатки.

– Даже пол?

– Даже пол. Однако… – тут Загорский со значением поднял палец вверх, – накануне вечером в Ленинграде шел небольшой дождь, на улицах было сыро и грязновато. Вследствие чего убийца оставил-таки след, но не в самом купе, а прямо перед ним, в коридоре.

А откуда хозяин знает, что это его след? Ганцзалин глядел скептически. Из всех пассажиров что – один убийца оставил следы?