Николай Анисин - Кремлевский заговор от Хрущева до Путина Страница 9

Я сдал не паспорт, а корочки журналиста. Мне указали на лестницу, которая вела к двадцатому служебному подъезду. По его вестибюлю плыл пороховой дым. На полу — битое стекло. Под стекляшками там и тут темнела кровь.

Дым пороховой на улице был гуще, чем в вестибюле. Гремели и пушки танков, и пулеметы. Парламент сдался Кремлю. Но стрельба велась. Для чего? Для нагнетания страха в Москве и стране?

Шагая от Дома Советов до станции метро "Баррикадная", я не подозревал, что пальба из танковых орудий транслируется по телевидению. Но именно тогда при вдыхании порохового дыма на Красной Пресне у меня зародилась мысль: статья, которую я напишу о событиях 3–4 октября 1993-г, о будет называться — "Расстрел напоказ".

Утром 5 октября домашний телефон главного редактора нашей газеты "День" Александра Проханова не отозвался. К полудню того дня я, как и положено добропорядочному газетчику, отправился в редакцию. На Цветной бульвар — в здание Издательства писателей, где мы снимали кабинеты. Прихожу. Здороваюсь с вахтером и слышу от него: сотрудников "Дня" пущать не велено. Кем не велено? Директором издательства Анатолием Головчанским.

Звоню ему с вахты. Он разрешает мне подняться в его кабинет и, увидав меня, спрашивает:

— Ты в своем уме?

— Пока не рехнулся.

— Ну а с какой бредовой ноги тебя сюда занесло? Ты соучредитель "Дня" — так? Так. А на всех его соучредителей Министерство печати направило представление — арестовать вас за подстрекательство к бунту против президента Ельцина. В кабинетах вашей редакции проведен обыск, и их опечатали. Все вами купленные компьютеры- принтеры изъяты.

Головчанский посоветовал мне убираться прочь из Москвы. Я совет не принял — не верилось почему-то в возможный арест. И двинул в редакцию газеты "Правда". Ее выпуск также запретили, но редакцию не разгромили. Вместе с товарищем моим, обозревателем "Правды" Александром Головенко, я установил телефоны чрезвычайного военного коменданта Москвы, управления делами столичной мэрии, Генеральной прокуратуры. Звонил по этим телефонам и вопрошал:

— Кто распорядился незаконно опечатать кабинеты редакции "Дня", конфисковать ее технику и заморозить счет в банке?

Выяснилось — вице-премьер Правительства Российской Федерации и министр печати Владимир Шумейко. Генеральная прокуратура отклонила его представление об аресте главного редактора "Дня" и его соучредителей, но закрыла глаза на предпринятые им меры по административному удушению нашей газеты.

Уже собравшись уходить из кабинета Саши Головенко, я вдруг вспомнил, что в моем нагрудном кармане — визитка Сергея Потемкина. Набрал напечатанный на ней номер:

— Алло, могу я перемолвиться с Сергеем Григорьевичем?

Мне ответил милый дамский голос:

— Вы кто и по какому делу?

— Я товарищ Сергея — журналист Николай Анисин.

— Можете оставить номер вашего телефона?

Я продиктовал цифры телефона Головенко. Через пять минут — звонок:

— Николай?

— Да.

— Это Дмитрий. Я однополчанин Сереги Потемкина и работаю в его фирме. Он интересовался, уцелели ли вы в Доме Советов.

— У меня ни царапины. А что с Сергеем?

— Две пули в тканях бедра. Кость задета. Хромать, наверно, будет. Мы вывезли его из городской больницы в подмосковный санаторий — чтоб менты не домогались. Подлечим и за границу восстанавливаться отправим. Наш комбат Потемкин всегда из всех боев выходит живым.

Глава 3 Капкан в миллион долларов

На пятый день после расстрела Дома Советов все пятеро соучредителей "Дня" — Проханов, Бондаренко, Нефедов, Султанов и я — собрались на явочной квартире у метро "Добрынинская" и единогласно постановили: надо готовить нелегальный выпуск нашей запрещенной газеты.

Спустя неделю восемь полос с фотографиями кровавой бойни в Москве и текстами, раскрывающими жуть госпереворота Ельцина, были сверстаны на компьютерах фирмы прохановских друзей. На полосе первой начинался мой репортаж — "Расстрел напоказ". И тут меня повал к себе домой Проханов и тоном, возражения исключающим, сказал:

— Ты был директором школы и занимался финансово-хозяйственной деятельностью. Ею тебе и впредь занижаться в газете. Вот три тысячи долларов — больше найти не удалось. Возьми их и где хочешь и как хочешь напечатай тираж "Дня" и передай его завредакции Тамаре Са- ценко для распространения.

С пачкой валюты в кармане джинсов и с трубкой верстки газетных полос я подался в типографию подмосковного Красногорска. Показал копию свидетельства о регистрации газеты "Согласие". Поведал, что она давно не входила и теперь ее намерены издавать в 100 тысячах экземпляров.

— Отлично, — мне ответили, — с солидным, выгодным аказом вы к нам пришли.

Я рассчитался за заказ. Бумажные полосы "Дня" под [азванием "Согласие" превратили в металлические платины и поставили на печатные машины. Мне оставалось ишь вызвать грузовик и доставить тираж на квартиру Са- денко. Но кто-то из работяг-печатников показал первые образцы продукции начальству, и машины остановили.

Забрав деньги из Красногорской типографии, я пока- ил в Калугу. Потом в Тулу. Затем в Тверь. В типографи- х этих городов меня с заказом на "Согласие" встречали с аспростертыми объятиями. Но как только видели фото и ексты авторов "Дня" — печатать отказывались. Расстрел ^ома Советов обуял страхом должностных лиц Россий- кой Федерациии.

Товарищи нашего главного редактора Александра Проханова вывели его на телефон Виктора Чикина — редактора белорусской газеты "Мы и время". Тот без всяких колебаний дал "добро" на тиражирование "Дня" под шапкой своего издания. И мы с моим другом Василием Прохановым немедленно выехали в Минск.

Василий там заменил на компьютерной верстке первой полосы "Согласие" на "Мы и время" — и уникальный номер чикинской газеты отправился в типографию Белорусского Дома печати. Но там почему-то его выпуск затормозили. Я напросился под вечер на прием к директору Дома. Он, разложив при мне полосы газеты, стал рассуждать:

— Так, я это напечатаю, ельцинское Министерство иностранных дел России направит ноту главе Белоруссии демократу Шушкевичу, и меня пинком под зад выставят на улицу.

— Вы, — из моих уст вырвалось, — как руководитель типографии не обязаны отвечать за содержание печатающихся у вас газет.

— Да, — наморщился директор, — не обязан. Ну а если — нота с угрозой отключить российский газ нашей республике?

При сей его фразе в кабинет заглянул главный инженер:

— Павел Петрович, сегодня, между прочим, родился дорогой комсомол, который нам дал путевку в жизнь.

Директор расправил морщины на лбу:

— А что ж ты не несешь "Зубровку"?

— Как не несу, — возмутился главный инженер, — одна нога здесь, другая — там.

Сорокаградусная "зубровка" разогрела души двух бывших комсомольских секретарей. Они, выяснилось, к тем, кто разрушил СССР, и к тем, кто ныне пытает граждан ублюдочными реформами в якобы независимых республиках, относились так же, как и я. В конце концов, директор провозгласил:

— Орденоносный ВЛКСМ — не лыком шит. Огонь по пакостной демократии. Крамольный для Ельцина "День" печатать в честь Дня комсомола!

Под стотысячный тираж "Дня" с названием "Мы и время" мы с Василием купили целый купейный вагон в скором поезде Минск-Москва. Молодые друзья Виктора Чикина помогли нам перевезти уйму пачек с газетами из типографии на склад в неприметном дворе, а потом — на площадь перед железнодорожным вокзалом. Оттуда тонны пачек наша компания перегрузила в фургон, которому надлежало развозить по перронам продукты для вагонов- ресторанов. Из фургона пачки были перенесены в зафрахтованные купе, и мы с Василием доставили их на Белорусский вокзал Москвы.

Выход запрещенного "Дня" в любом виде ждали и его читатели, и энтузиасты-распространители в разных городах. Поэтому Тамара Сащенко так успешно распродала тираж "Мы и время", что не только окупила все расходы на его печатание и транспортировку, но и одарила коллектив несуществующей де-юре редакции денежным довольствием. Приличным по той поре.

От погрузок-разгрузок в Минске мне и Василию позволили очухаться. Второй нелегальный номер "Дня" под шапкой "Согласие" поехали издавать в Липецк Евгений Нефедов и Александр Лысков. В тот ноябрьский день

1993- го, когда они укладывали тираж в грузовик, я получил свидетельство о регистрации новой нашей газеты — "Завтра". И с ним, набравшись наглости, поперся в центр Москвы — в переулок напротив Государственной консерватории — в бедствовавшую типографию железнодорожного министерства "Гудок". Заключать договор на печатание свежеиспеченной газетенки. Директор типографии обрадовался деньгам, которые я готов был немедленно внести в кассу, договор подписал и нашими публикациями не поинтересовался. И его, сорокалетнего здоровяка, через пару дней после выхода первого номера "Завтра" уволили "по состоянию здоровья".