Томас Харрис - Красный дракон Страница 11

— Привет воротилам бизнеса.

— Привет, малыш.

Ты где?

— Здесь, в Атланте, в паршивой гостинице.

— Занят чем-нибудь полезным?

— Не сказал бы. Мне грустно.

— И мне тоже.

— Я хочу тебя.

— И я тоже.

— Расскажи мне о себе.

— Сегодня у меня была стычка с миссис Холпер. Ей взбрело в голову вернуть мне платье, которое она уже надевала. Она принесла мне его с большущим пятном от виски на заднице.

— И что ты ей сказала?

— Сказала, что я продала ей его в приличном виде.

— А она?

— Принялась ныть, что раньше без проблем возвращала купленные у меня вещи, и именно по этой причине делала покупки в моем магазине, а не в других.

— А ты что?

— А я говорю, что я расстроена, потому что Уилл много треплется по телефону.

— Так, понятно.

— Уилли в порядке. Сейчас зарывает в песок черепашьи яйца, которые вырыли собаки. А ты что делаешь?

— Читаю отчеты. Питаюсь всякой гадостью.

— Все время думаешь, наверно.

— Угу.

— Могу я тебе чем-нибудь помочь?

— Пока мне не за что ухватиться, Молли. Не хватает фактов. То есть их до черта, но у меня ничего не выстраивается.

— Ты еще побудешь в Атланте? Ты не думай, я тебя не тяну домой, я просто интересуюсь.

— Не знаю. Как минимум проторчу тут несколько дней. Я скучаю по тебе.

— Хочешь, поговорим о занятиях любовью?

— Я не выдержу. Может, лучше не надо?

— Не надо чего?

— Разговаривать о занятиях любовью.

— Ладно. А думать можно?

— Не возражаю.

— У нас новая собака.

— Черт возьми!

— Похожа на помесь бассета и китайского мопса.

— Очень мило.

— У него такие огромные яйца.

— Меня очень волнует, какие у него яйца.

— Они прямо волочатся по земле, а когда бежит, он, бедняга, их поджимает.

— Не может он этого делать.

— А я тебе говорю, может. Что бы ты в этом понимал!

— Представь себе, кое-что понимаю.

— Ты тоже можешь, что ли?

— Так я и думал, что мы к этому все-таки вернемся.

— Ну и?

— Если тебе интересно, однажды мне пришлось поступить именно таким образом.

— Когда это было?

— Я был сопляком и перепрыгивал через ограду из колючей проволоки. Я очень спешил.

— Почему?

— Я тащил дыню, выращенную, как ты понимаешь, не на собственном участке.

— Так ты убегал? От кого?

— От одного своего довольно скандального знакомого. Его подняли собаки, и он несся за мной с охотничьим ружьем. К счастью, он зацепился за стебель бобов и растянулся, что дало мне небольшое преимущество на старте.

— Он в тебя выстрелил?

— Вообще-то я думал, что да. Но не исключено, что источником звука, оглушившего меня в самый ответственный момент, была моя собственная задница. История об этом умалчивает.

— И ты перемахнул через ограду?

— Спрашиваешь.

Высший пилотаж.

— Тебя с детства тянуло к преступлениям.

— Меня к ним вовсе не тянет.

— Ну да, рассказывай сказки. Я думаю, не покрасить ли нам кухню. Какой тебе цвет нравится, Уилл? Я спрашиваю, какой цвет? Ты тут?

— Тут я, тут. Желтый. Давай покрасим ее в желтый цвет.

— Нет, он мне не подходит. На желтом фоне я по утрам буду казаться зеленой.

— Тогда голубой.

— Он холодный.

— Тогда, черт возьми, выкрась ее в цвет детского поноса… В общем, я скоро буду дома, мы вместе пойдем в магазин и выберем все, что нужно. Заодно дверные ручки, да?

— Давай. Давай ручки сменим. Сама не знаю, зачем я говорю тебе все эти глупости. Послушай, я люблю тебя и скучаю по тебе. И ты все делаешь правильно. Я понимаю, что тебе трудно. Я жду тебя дома, в любое время дня и ночи. Или могу приехать к тебе. Когда хочешь. Вот и все.

— Дорогая моя Молли, дорогая, ложись спать.

— Хорошо.

— Спокойной ночи.

Грэхем лежал скрестив руки за головой и представлял, как они с Молли будут обедать. Крабы и легкое вино. И соленый морской бриз смешивается с тонким ароматом вина.

Но был у него свой бзик: помногу раз пережевывать и обдумывать свои разговоры с другими. И теперь он не мог остановиться. Он рассердился на ее безобидное замечание о том, что его тянет к преступлениям. Глупо.

Грэхем не понимал до конца, что притягивало к нему Молли.

Он позвонил в управление и попросил передать Спрингфилду, что приедет рано утром. На сегодня все дела были закончены.

Глоток джина помог ему забыться.

Глава 6

Копии всех сообщений, так или иначе связанных с делом Лидсов, поступали в кабинет начальника управления. Во вторник в семь часов утра, когда Старина Спрингфилд появился на своем рабочем месте, на столе у него лежали шестьдесят три сообщения. Самая верхняя бумага была обведена жирной красной чертой.

Это была телефонограмма из бирмингемского управления. Позади гаража Джекоби полиция обнаружила кошку, похороненную в коробке из-под обуви, перевязанной веревкой. Трупик животного, завернутый в посудное полотенце, украшал засохший цветок, вложенный между лапами. На крышке коробки детская рука старательно вывела имя кошки. Ошейника на ней не было.

По заключению эксперта, кошку задушили. Ран на коже не обнаружено.

Спрингфилд покусывал дужку очков.

Они там просто наткнулись на свежевскопанный участок и перекопали его вдоль и поперек. Никакой метановой пробы не потребовалось. И снова Грэхем оказался прав.

Старина Спрингфилд лизнул большой палец и приступил к изучению остальных материалов, основную массу которых составляли сообщения о подозрительных машинах, замеченных в районе преступления на прошлой неделе. При этом фиксировались лишь наиболее общие приметы — марка и цвет машин.

Четырем жителям Атланты поступили анонимные телефонные звонки с угрозами проделать с ними то же самое, что проделал маньяк-убийца с семьей Лидсов.

В середине кипы лежало сообщение Хойта Льюиса.

Спрингфилд вызвал дежурного.

— Что у нас по заявлению контролера электросетей насчет этого Парсонса? Номер сорок восьмой.

— Вчера вечером мы пытались связаться с коммунальными службами, шеф. Выясняли, кто посылал на той неделе своих служащих к дому Лидсов. Исчерпывающий ответ получим сегодня утром.

— Быстро сами обзвоните всех. Не забудьте техническую службу, санэпидстанцию, строителей и срочно доложите мне. Я буду в машине.

Он уже набирал номер Грэхема в гостинице.

— Уилл? Жди меня у входя через десять минут. Прокатимся в одно местечко.

В семь сорок пять машина Спрингфилда остановилась в дальнем конце переулка. Они с Грэхемом шли по колее, впечатанной в гравиевое покрытие дорожки. Несмотря на столь ранний час, солнце начинало припекать весьма чувствительно.

— Зря ходишь с непокрытой головой, — заметил Спрингфилд, надвигая ниже на глаза широкополую шляпу.

Заднюю часть двора Лидсов отделял забор, увитый виноградом. Они задержались перед счетчиком, укрепленным на столбе.

— Если он шел этим путем, — рассуждал Спрингфилд, — у него был хороший обзор задней половины.

Прошло каких-нибудь пять дней трагедии, а участок Лидсов уже начал приобретать заброшенный вид. Трава на лужайке росла неровно, поверх нее тянулись к солнцу стрелки дикого лука. На земле валялись сухие ветки. Грэхему захотелось наклониться и поднять их. По застекленной веранде скользили удлиненные тени деревьев. Стоя сейчас вместе со Спрингфилдом в переулке, Грэхем вспоминал, как накануне заглядывал в окно веранды, как вскрывал кухонную дверь. Тогда он хорошо представлял себе картину вторжения преступника в дом. Теперь же, при ярком солнечном свете, он, как ни странно, не мог ее воссоздать.

Ветер покачивал детские качели во дворе.

— А вот, кажется, и тот, кто нам нужен, собственной персоной, — сказал Спрингфилд.

Эйч Джи Парсонс с раннего утра был на ногах. Он вскапывал клумбу в дальнем конце своего двора. Спрингфилд и Грэхем приблизились к калитке Парсонса и остановились перед мусорными контейнерами, крышки которых были прикованы к ограде цепями.

Спрингфилд рулеткой замерил высоту счетчика над землей.

Он располагал подробными данными обо всех соседях Лидсов. О Парсонсе известно, что он уволился с последнего места работы — почтового отделения — по настоянию своего начальства, отмечавшего прогрессирующую рассеянность Парсонса. Не гнушался Спрингфилд и местными сплетнями. Как говорили соседи, жена Парсонса теперь старалась как можно дольше гостить у своей сестры в Мэконе, а сын и вовсе перестал навещать отца.

— Мистер Парсонс! Мистер Парсонс! — окликнул его Спрингфилд.

Парсонс пристроил вилы у стены и направился к заборчику. Он был в сандалиях и белых носках, перепачканных грязью. Красное лицо его лоснилось от пота. «Атеросклероз», — подумал Спрингфилд.