Кэтти Райх - Уже мертва Страница 12

Воображение перенесло меня в прошлое. Я ясно увидела Пита: по-военному жесткого, окруженного накурившимися травы, напившимися дешевым пивом хиппи. Мои аспирантские вечеринки приводили его в страшную неловкость, он ненавидел их, но делал вид, что относится к ним просто с презрением. Одной Гэбби из всех моих однокашников удалось найти с ним общий язык.

Теперь я поддерживаю отношения лишь с несколькими из товарищей по учебе. Они живут в разных уголках Штатов, большинство работают в университетах и музеях. А Гэбби на протяжении всех этих лет общалась со многими, возможно, потому что никто не хотел терять с ней связь.

– Иногда мне звонит Джо. Он занимается преподавательской деятельностью в каком-то местечке в Айове. Или в Айдахо.

Географию Гэбби всегда знала плоховато.

– Правда? – спросила я, желая поддержать разговор.

– Берн продает недвижимость в Лас-Вегасе. Пару месяцев назад он приезжал в Монреаль на какую-то конференцию. С антропологией никак не связан и вполне счастлив. – Гэбби сделала глоток вина. – А волосы у него все такие же. – Она рассмеялась, теперь вполне искренне. То ли вино, то ли моя компания постепенно расслабляли ее. – Ах да! Недавно я получила электронное письмо еще и от Дженни. Подумывает вернуться к научным исследованиям. Ты знаешь, что она вышла за какого-то придурка и бросила классную работу в Рутджерсе? – Обычно Гэбби не так отчетливо выговаривает слова. – Теперь наша Дженни – адъюнкт или что-то в этом роде и ждет, что ей предложат заниматься чем-нибудь эдаким. – Она опять глотнула вина. – Если, конечно, благоверный ей позволит. А как у тебя дела с Питом?

Вопрос застал меня врасплох. До настоящего момента я тщательно старалась избегать упоминаний о своем замужестве. У меня было ощущение, что если я облеку в слова свои мысли о нем, то буду вынуждена взглянуть в глаза правде, а я чувствовала, что еще не готова к этому.

– Он в порядке. Иногда мы разговариваем по телефону.

– Люди порой меняются.

– Верно.

Принесли салаты, и в течение нескольких минут мы занимались добавлением в них специй и перца. Когда я подняла голову, то заметила, что Гэбби сидит неподвижно, держа вилку над тарелкой. Она опять от меня отстранилась, но на сей раз для изучения не окружающих людей, а собственного внутреннего мира.

Я опять подкинула ей тему для разговора:

– Расскажи же о своем проекте.

– Что? А, о проекте... Все отлично. Я уже вхожу к ним в доверие, и они начинают по-настоящему мне открываться.

Она отправила в рот то, что было на вилке.

– Гэбби, я помню, ты рассказывала об этом исследовании, но я ничего не поняла, объясни еще раз, в чем его цель. Я отношусь к физическому типу, ты ведь знаешь.

Гэбби рассмеялась. Между культурной и физической антропологией огромная разница. Наша группа была маленькой, однако весьма разнообразной: одни аспиранты занимались этнологической, другие лингвистической, археологической или биологической антропологией. Я знала о деконструкционизме настолько же мало, насколько Гэбби – о митохондриальной ДНК.

– Помнишь, какие книжки по этнографии заставлял нас читать Рэй? О племени яномамо, о народности семаи? Наш проект практически то же самое. Мы хотим подробно описать мир проституток и для этого изучаем их жизнь, беседуем с ними. Все очень откровенно и правдиво. Кто они такие? Откуда берутся? Почему выбирают именно этот путь? Чем занимаются, помимо проституции? Как помогают друг другу? Каким образом сосуществуют с системой принятых в стране законов? Как относятся к самим себе? Где...

– Я поняла.

Может, на Гэбби так воздействовало вино или разговор о единственной в ее жизни страсти, но она все больше и больше оживлялась. Несмотря на сгустившиеся сумерки, я видела, как пылают ее щеки. В глазах горело отражение фонарного света. Или то был блеск опьянения.

– Общество просто списывает этих женщин со счетов, – продолжала она. – Их судьбы абсолютно никого не волнуют, разве только тех, кто мечтает от них избавиться.

Я кивнула, жуя.

– Большинство людей считает, что эти девочки становятся проститутками, потому что кто-то когда-то над ними надругался, или по принуждению. В действительности же все не так. Многие из них занимаются этим просто ради денег. На рынке труда они никому не нужны, так как ничего особенного не умеют делать, потому и принимают решение поторговать пару лет собственным телом, ведь для них это самый прибыльный бизнес. Продавая гамбургеры, много денег не заработаешь. – Она отправила в рот очередную порцию салата. – Кстати, как и любая другая группа людей, они имеют собственную субкультуру. Больше всего меня интересуют организуемые ими системы взаимосвязи, поддержка, которую они друг другу оказывают, и другие подобные вещи.

Официант принес главные блюда.

– А мужчины, пользующиеся их услугами? – спросила я.

– Что?

Мне показалось, вопрос охладил ее пыл.

– Я говорю о мужчинах, которые этих женщин покупают и, несомненно, играют важнейшую роль в их жизни. С ними вы беседуете?

Я намотала на вилку спагетти.

– Я... Да, с некоторыми, – ответила Гэбби с запинкой, явно приходя в волнение. Последовала пауза. – Хватит болтать обо мне, Темпе. Расскажи, над чем работаешь ты. Над чем-нибудь интересным?

Она смотрела в тарелку.

Переход был настолько неожиданным, что я, совершенно к нему не готовая, не задумываясь, выдала:

– Эти убийства никак не идут у меня из головы.

Я тут же пожалела о сказанном.

– Какие убийства?

Голос Гэбби прозвучал резко, окончание последнего слова смазалось.

– Об одном из них – довольно кошмарном – нам стало известно в прошлый четверг.

Я замолчала. Гэбби не любила вдаваться в подробности моей работы.

– Да ты что?

Она откусила кусочек хлеба и выжидающе уставилась на меня. Наверное, из чувства вежливости.

– Удивительно, что в прессе об этом упомянули лишь вскользь, – продолжила я. – Тело нашли недалеко от Шербрука. Личность пришлось устанавливать. Ее убили в марте или в апреле.

– Но ты постоянно занимаешься подобными вещами, – сказала Гэбби. – Почему именно это убийство не идет у тебя из головы?

Я откинулась на спинку стула и пристально взглянула в ее глаза, размышляя, стоит ли мне рассказывать подробности. Вообще-то Гэбби единственная, с кем я в состоянии их обсуждать. Может, так будет лучше? – подумала я. Но для кого лучше? Для меня?

– Преступник изувечил жертву. Потом расчленил и перенес в лес.

Гэбби молчала.

– Мне это убийство напоминает убийство другой женщины, с ее телом я тоже работала, – сказала я.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вижу одинаковые... – Я старательно выбрала следующее слово. – Одинаковые элементы и в том, и в другом случаях.

– Например?

Она взяла бокал.

– Например, обезглавливание.

– По-моему, такое происходит довольно часто. Женщина становится жертвой, ей разбивают голову, ее душат, разрезают на части.

– Да, – согласилась я. – К тому же я еще не знаю причину смерти второй убитой, ее тело сильно разложилось.

У меня возникло ощущение, что Гэбби сделалось не по себе. А может, я ошиблась.

– Что еще тебе кажется странным?

Гэбби поднесла бокал к губам, но не отпила из него.

– Расчленение обоих тел. А еще...

Я замолчала, вспомнив о вантузе. Я до сих пор не понижала, что он означает.

– Значит, ты считаешь, что и ту и другую женщину пришил один и тот же ублюдок? – спросила Гэбби.

– Да. Считаю. Но не могу убедить в этом кретина, которому поручено расследование дела. Он не желает даже думать о том втором убийстве.

– Не исключено ведь, что эти убийства – дело рук одного из тех психопатов, которые, издеваясь над женщинами, кончают? – спросила Гэбби.

– Да, – ответила я, не глядя на нее.

– Думаешь, он не остановится?

Голос Гэбби опять прозвучал резко, но на сей раз она четко выговорила все слова. Я положила вилку на стол, посмотрела подруге в глаза и увидела в них странно напряженное выжидание. Ее рука слегка дрожала, пальцы крепко сжимали ножку бокала, поверхность вина волновалась.

– Гэбби, прости. Не следовало тебе об этом рассказывать. Гэбби, с тобой все в порядке?

Она расправила плечи и, продолжая пристально на меня смотреть, осторожно поставила на стол бокал, но пальцы разжала и убрала руку не сразу, чуть погодя. Я жестом подозвала официанта.

– Кофе будешь?

Гэбби кивнула.

Мы закончили ужин, побаловав себя трубочками канноли и капуччино. Гэбби пришла в себя, когда мы принялись вспоминать годы учебы, шутить и смеяться над самими собой – над теми, прежними, нами, с длинными прямыми волосами, в джинсах-"колоколах" на бедрах. Над всем своим поколением, последовавшим по пути нежелания подчиняться.

Когда, выйдя из ресторана после полуночи, мы шли по улице, Гэбби возобновила разговор об убийствах.

– Каким он может быть, этот парень?