Кошки-мышки - Паттерсон Джеймс Страница 16

– И что же дальше, доктор Фрейд? Эти убийцы стали для него образцами для подражания с самого детства?

– Что-то вроде того. Гэри поделился со мной мыслью о том, что, читая обо всех этих зверствах, он мечтал заняться тем же, как только выберется наружу. Его идея фикс заключалась в том, что, выбравшись из темного подвала, он сразу же обретет свободу и власть. Сидя в своем подземелье, он только и думал о том, что совершит, едва выберется оттуда. Кстати, тебе не кажется, что и здесь, и на Юнион Стейшн тоже какая-то подвальная атмосфера?

Сэмпсон продемонстрировал свои великолепные белые зубы. От этого создавалось впечатление, что он относится к вам куда лучше, чем на самом деле:

– Все эти подземные тоннели сродни подвалу из детства Сонеджи, верно? И вот когда он выбирается наружу, то распоясывается и начинает мстить всему миру.

– Я думаю, это неотъемлемая часть того, что происходит сейчас, – согласился я. – Но с Гэри не так все просто. Это лишь одна из черт. Это всего лишь начало.

Наконец мы выбрались на главный уровень Пенн Стейшн. Возможно, этим же путем вышел в город и Сонеджи, прибывший сюда накануне. Все больше и больше я склонялся к мысли о том, что полиция Нью-Йорка полностью права. Сонеджи и есть тот таинственный вокзальный убийца.

Я обратил внимание на толпу отъезжающих, сгрудившихся возле табло с расписанием отправляющихся поездов. Мне казалось, что Сонеджи стоял на том же месте, где сейчас находился я, и вживался в окружающую обстановку – освободившийся из мрака подвала для того, чтобы снова стать Злым Мальчиком! Все еще жаждущий совершать преступления века и удачно воплощать в жизнь свои безумные фантазии.

– Доктор Кросс, я полагаю?

Я услышал громко произнесенное свое имя, как только мы с Сэмпсоном вступили в зал ожидания вокзала. Мне улыбался странно одетый, бородатый мужчина с золотой серьгой в ухе, протягивая ладонь для Рукопожатия.

– Детектив Маннинг Голдман. Очень хорошо, что вы приехали. Гэри Сонеджи был здесь вчера, – в его тоне чувствовалась железная уверенность.

Глава 26

Мы с Сэмпсоном поздоровались с детективом и его молодым напарником, который, как казалось, во всем разделял мнение Голдмана. На Маннинге была голубая спортивная рубашка, три верхних пуговицы которой он расстегнул. В вырезе виднелась полосатая майка и густейшая серебристо-рыжая поросль, доходящая до самого подбородка. Напарник Голдмана облачился с ног до головы во все черное. И если говорить о странных парах, то Оскар и Феликс были мне как-то ближе.

Свое повествование Маннинг начал с того, что нам уже было известно о произошедшем на Пенн Стейшн. Нью-йоркский детектив весь излучал энергию и трещал, как пулемет. Свои слова он подкреплял оживленной жестикуляцией, и, казалось, ни на минуту не сомневался в своих способностях и правильности поступков. То, что он вызвал нас принять участие в расследовании, только доказывало это. Наше появление его ничуть не смущало.

– Нам известно, что убийца поднялся по лестнице от платформы номер десять, точно так же, как только что сделали вы. Мы уже побеседовали с тремя пассажирами, которые, возможно, видели убийцу в поезде «Метролайнер», прибывшем из Вашингтона, – объяснял Голдман. Его смуглый темноволосый напарник хранил мертвое молчание. – Тем не менее, мы не располагаем достоверным описанием внешности преступника. Каждый из троих опрошенных выдвигает на этот счет свою версию, что для меня совершенно непонятно. Может быть, вы хоть как-то проясните ситуацию?

– Если это был действительно Сонеджи, то он – непревзойденный мастер по части грима и переодевания. Ему доставляет удовольствие дурачить окружающих, а в особенности – полицейских. Кстати, известно ли, где он сел на поезд? – поинтересовался я.

Голдман сверился с записями в своем блокноте в черной кожаной обложке:

– Этот поезд останавливался в Балтиморе, Филадельфии, Уилмингтоне, на Принстон-Джанкшн, пока не прибыл сюда. Мы предполагаем, что преступник сел на поезд именно в Вашингтоне.

Я посмотрел на Сэмпсона, потом вновь на нью-йоркских детективов:

– Сонеджи когда-то проживал с женой и маленькой дочерью в Уилмингтоне. А родился и вырос он в пригороде Принстона.

– Этой информацией мы не располагали, – признался Голдман. Я обратил внимание, что, разговаривая, Маннинг обращается исключительно ко мне, словно Сэмпсона и Гроуза вообще не существовало. Это было несколько странновато и производило неприятное впечатление.

– Достань мне расписание вчерашнего «Метролайнера». Того самого, что прибыл в 5:10. Хочу еще раз проверить все остановки по пути следования, – почти гавкнул Маннинг на Гроуза. Молодой детектив тут же бросился исполнять приказ.

– Мы слышали, что у вас тут три жертвы, – заговорил наконец Сэмпсон. Я знал, что последние несколько минут Джон составлял о Голдмане свое мнение, и по тону, каким он обратился к детективу, можно было смело сказать, что Сэмпсон внес Маннинга в разряд «задница номер один».

– Об этом говорится на первых страницах всех газет, – процедил сквозь зубы Голдман. Он продолжал держаться нагло и грубо.

– Причина, по которой я поинтересовался… – начал Сэмпсон, из последних сил сохраняя хладнокровие.

Голдман оборвал его совсем уж хамским жестом, махнув своей лапой чуть ли не перед лицом Джона:

– Лучше я покажу вам место преступления, – детектив по-прежнему обращался исключительно ко мне. – Может быть, это натолкнет вас еще на какие-нибудь соображения относительно Сонеджи.

– Детектив Сэмпсон, кажется, обратился к вам с вопросом, – напомнил я.

– Считаю его вопрос бессмысленным. У меня нет времени на пустопорожние беседы. Давайте пошевеливаться. Сонеджи на свободе в моем городе.

– Вы имеете представление о ножах? Вам часто приходилось видеть жертвы резни? – вновь подал голос Сэмпсон, и я понял, что терпение его исчерпано. Черной горой он навис над Маннингом. А если быть точнее, то мы сделали это вдвоем.

– Да. Приходилось, и неоднократно, – ответил детектив. – И мне известно, к чему вы клоните. Для Сонеджи совершенно нехарактерно то, что во всех трех случаях он воспользовался именно ножом. Что же касается орудия убийства, оно представляет собой змеевидное лезвие исключительной заточки. Он полосовал свои жертвы, словно опытный хирург из Нью-йоркского медицинского Центра. Ах, да! Сонеджи нанес на кончик лезвия цианид. Он убивает почти мгновенно. Я только-только хотел рассказать об этом.

Сэмпсон от неожиданности отпрянул. Использование яда для нас обоих явилось потрясающей новостью. Мы с Джоном прекрасно понимали, что нам следует выслушать все, что сможет рассказать нам Голдман. Сейчас не время было переходить на личности или выяснять отношения.

– Были ли раньше известны случаи использования Сонеджи ножей или ядов? – спросил Голдман, с упорством идиота по-прежнему беседуя лишь со мной.

Я уже начал догадываться, что он просто решил использовать меня, выкачав всю полезную информацию. Меня это ничуть не возмутило: делиться информацией в нашей профессии считалось самым обычным делом.

– Нож? Однажды он зарезал агента ФБР. Насчет яда ничего сказать не могу. Хотя меня не удивило бы и это. С детства Сонеджи стрелял из всевозможных пистолетов и винтовок. Ему нравится убивать, детектив Голдман. К тому же он быстро обучается: мог приноровиться и к ножам, и к ядам.

– Поверьте мне, так оно и случилось. Он пробыл здесь всего пару минут, а в результате – три покойника, – и детектив прищелкнул пальцами.

– Много ли крови было на месте убийств? – я задал вопрос, который не давал мне покоя всю дорогу от Вашингтона.

– Здесь было просто море крови. Он наносил очень глубокие раны, а в двух случаях перерезал горло. А что такое?

– Возможно, именно с кровью и есть какая-то связь, – пояснил я. – Стреляя в Вашингтоне, Сонеджи тоже устроил буквально какое-то кровавое месиво, использовав разрывные пули. И все это преследовало определенную цель. Мало того: на своем оружии он оставил следы моей крови, – открылся я Голдману.