Хуан Гомес-Хурадо - Тайный агент Господа Страница 18

№ 3643: Играла в бинго в общине. Был вторник. По вторникам играли в бинго. Каждый билетик стоил один цент.

С. Фанабарзра: Что произошло в той комнате?

№ 3643: Ничего. Я ждал.

С. Фанабарзра: Виктор, ты должен рассказать.

№ 3643: НИЧЕГО не произошло, ясно, сэр? НИЧЕГО!

С. Фанабарзра: Виктор, ты должен рассказать. Отец привел тебя в свою комнату и что-то сделал, правда?

№ 3643: Вы не поймете. Я это заслужил!

С. Фанабарзра: Что ты заслужил?

№ 3643: Наказание. Наказание. Меня нужно было сильно наказать, чтобы я раскаялся в плохих поступках.

С. Фанабарзра: В каких плохих поступках?

№ 3643: Во всех плохих поступках. Я очень плохо себя вел. За кошек. Я запихнул кота в мусорное ведро, набитое мятыми газетами, и поджег. Он кричал! Кричал по-человечески. И за сказки.

С. Фанабарзра: Как тебя наказали, Виктор?

№ 3643: Боль. Мне было больно. А ему нравилось, я знаю. Он говорил, что ему тоже больно, но он врал. Он говорил это на польском. На английском он не умел врать, он сбивался. Он всегда говорил по-польски, когда наказывал меня.

С. Фанабарзра: Он тебя трогал?

№ 3643: Он давал мне под зад. И не разрешал оборачиваться. И засовывал что-то внутрь. Что-то горячее, и от этого было больно.

С. Фанабарзра: Часто тебя так наказывали?

№ 3643: Каждый вторник. Когда мамы не было дома. Бывало, когда все заканчивалось, он засыпал на мне. Как мертвый. А случалось, он не мог меня наказать и тогда бил.

С. Фанабарзра: Как он тебя бил?

№ 3643: Шлепал рукой, пока хватало сил. Иногда, после того как он меня побил, он мог меня наказать, а иногда нет.

С. Фанабарзра: А твои братья, Виктор? Отец их тоже наказывал?

№ 3643: Думаю, он наказывал Берию. Эмиля ни разу, Эмиль был хорошим, поэтому он умер.

С. Фанабарзра: Только хорошие умирают, Виктор?

№ 3643: Только хорошие. Плохие — никогда.

Палаццо дель Говернаторато

[Дворец правительства]

Ватикан

Дожидаясь Данте, Паола протирала ковер в коридоре, беспокойно расхаживая взад и вперед. День начался скверно. Не успела она, немного поспав, прийти на службу, как наткнулась тут на глухую стену бумажной волокиты и бюрократических препонов. Начальник итальянской Службы гражданской обороны Гвидо Бертолано проявлял большую озабоченность ростом числа паломников, которые наводнили город. Они буквально заполонили все спортивные центры, колледжи и всевозможные муниципальные заведения, где имелись крыша над головой и свободное пространство. Теперь дошло до того, что люди спали даже на улицах, в подъездах домов, на площадях, в будках банкоматов. Диканти позвонила ему, чтобы попросить помощи в задержании подозреваемого, и Бертолано поднял ее на смех.

— Дорогая ispettora, если бы даже вашим подозреваемым был сам Осама, и тогда мы едва ли смогли бы сделать для вас больше. Не сомневаюсь, что вы в состоянии подождать, пока уляжется вся эта суматоха.

— Не уверена, отдаете ли вы отчет…

— Ispettora… Диканти, так ведь, вы сказали, вас зовут? В аэропорту Фьюмичино разместился парк самолетов первых лиц государств. Во всех пятизвездочных отелях президентские апартаменты занимают коронованные особы. Нет, вы представляете, какая это морока — обеспечить им охрану? Каждые пять минут сообщают о возможных террористических актах и ложных угрозах взрыва. Я стягиваю carabinieri из городов, расположенных в радиусе двухсот километров. Клянусь, ваша проблема может подождать. А теперь, прошу вас, освободите линию. — И он резко бросил трубку.

Будь все проклято! Почему никто не воспринимает ее всерьез? Дело было головоломным, а необходимость держать в тайне суть расследования выливалась лишь в то, что любая просьба инспектора наталкивалась на равнодушие и непонимание. Она просидела на телефоне довольно долго, но практически ничего не добилась. Между звонками она попросила Понтьеро съездить поговорить со старым кармелитом, настоятелем церкви Санта-Мария ин Траспонтина. Сама Паола собиралась встретиться с кардиналом Самало. И теперь, в Ватикане, она беспокойно металась у дверей кабинета камерария, словно тигр, накачанный кофеином.

Отец Фаулер, удобно устроившись на роскошной деревянной скамье из палисандрового дерева, преспокойно читал бревиарий.

— В такие минуты я искренне жалею, что бросил курить, dottora.

— Вы тоже нервничаете, отче?

— Нет. Но вы очень стараетесь вывести меня из равновесия.

Паола поняла намек священника и, перестав описывать круги, уселась на скамью рядом с ним. Она притворилась, что читает отчет Данте о первом преступлении, размышляя тем временем о том, каким странным взглядом одарил ватиканский суперинтендант отца Фаулера утром, когда их представляли друг другу в управлении ОИНП. Данте отвел Паолу в сторону и лаконично предостерег: «Не доверяйте ему». Его слова обеспокоили ее и возбудили в ней любопытство. Она решила при первой же возможности потребовать у Данте объяснений.

Итак, Паола сосредоточилась на отчете. То, что подсунул ей Данте, выглядело форменной отпиской. Едва ли Данте нарочно решил поиздеваться. Впрочем, с него станется. Им с Понтьеро придется самим добросовестно осмотреть место убийства кардинала Портини в надежде за что-нибудь зацепиться. Сегодня же они это сделают. Ну хотя бы фотографии не подкачали. Паола резким движением захлопнула папку. Сосредоточиться не удавалось.

Паоле не хотелось сознаваться, что ей страшно. Она находилась в самом сердце Ватикана, в здании, стоявшем обособленно в центре города. В этом обширном строении насчитывалось более полутора тысяч комнат, включая и покои Верховного понтифика. Одно только изобилие скульптур и картин, заполнявших коридоры, смущало ее и повергало в растерянность. Именно такого эффекта добивались правители Ватикана, на протяжении многих столетий коллекционировавшие произведения искусства и строившие архитектурные шедевры, прекрасно понимая, какое впечатление их город производит на посетителей. Однако Паола не могла позволить себе робости и смущения. Она была на работе.

— Отец Фаулер…

— Да?

— Можно вас спросить?

— Конечно.

— Я впервые встречаюсь с кардиналом.

— Но это не так.

Паола на миг задумалась.

— С живым, я имею в виду.

— И в чем вопрос?

— Как принято обращаться к кардиналу?

— Обычно в обращении используют титул eminencia[47]. — Фаулер закрыл молитвенник и посмотрел ей в глаза: — Успокойтесь, dottora. Он всего лишь человек, такой же, как вы или я. А вы инспектор полиции, возглавляющий расследование, и отличный профессионал. Ведите себя естественно.

Диканти благодарно улыбнулась. Наконец из дверей приемной выглянул Данте:

— Проходите сюда, пожалуйста.

Приемную занимали два письменных стола. За ними сидели два молодых священника, приставленные к телефонам и электронной почте. Они приветствовали вежливым наклоном головы посетителей, которые без дальнейших церемоний прошли в кабинет камерария. Обстановка комнаты отличалась скромностью: ни картин, ни ковров. С одной стороны стоял книжный шкаф, с другой — диван с журнальным столиком. На стене одиноко висело деревянное распятие. И больше ничего.

По контрасту с голыми стенами письменный стол Эдуардо Гонсалеса Самало (человека, державшего в своих руках бразды правления церковью до избрания нового Верховного понтифика) загромождали кипы бумаг. Самало, облаченный в пурпурную сутану, поднялся с дивана и шагнул навстречу гостям. Фаулер с поклоном поцеловал кардинальский перстень в знак уважения и подчинения, как поступают правоверные католики, приветствуя духовное лицо. Паола скромно держалась позади. Она лишь слегка, немного смущенно, наклонила голову. Она давно перестала считать себя католичкой.

Самало принял вызов инспектора как должное, но усталость и печаль сквозили в выражении его лица, а плечи будто поникли под тяжестью незримого груза. Всего несколько дней он пребывал на вершине власти в Ватикане и явно не был от этого в восторге.

— Простите, что заставил вас ждать. В эти минуты у меня состоялся достаточно напряженный телефонный разговор с представителем немецкой делегации. Катастрофически не хватает мест в гостиницах, в городе творится настоящий хаос. И все до одного желают послезавтра находиться в первых рядах на церемонии погребения.

Паола понимающе кивнула:

— Представляю, насколько обременителен весь этот ажиотаж.

Вместо ответа Самало испустил тягостный вздох.

— Вы в курсе того, что произошло, Ваше Высокопреосвященство?