Последняя жертва - Джон Маррс Страница 18

по внешнему виду было бы трудно. Это была женщина, настолько сильно избитая, что жизнь в ней едва теплилась. Голова распухла в полтора раза по сравнению с обычным размером, а волосы на левой стороне были сбриты во время операции по откачиванию жидкости из мозга. Лицо ее походило на гобелен из черно-синих кровоподтеков, темных швов и красных порезов. Воспаленные веки были крепко сомкнуты, а ко рту вела белая трубка, позволяющая ей дышать. Бекка до сих пор невероятно отчетливо помнила звук, который издавала кислородная маска, и неустанное «бип-бип-бип» прибора, следящего за деятельностью сердца. Все они провели много дней в отделении интенсивной терапии, молясь о чуде, которое так и не произошло.

Когда-то Бекка надеялась, что ей никогда не придется делать подобные снимки, но в этом присутствовала некая неизбежность. В глубине души она уже тогда знала, что когда-нибудь это случится. Время от времени, когда начинала сомневаться в выборе профессии, она рассматривала эти снимки, и к ней возвращалась твердость духа.

Неожиданно из открытой двери спальни у нее за спиной раздался голос, заставивший Бекку вздрогнуть. Она быстро сунула фотографии обратно в конверт и спрятала под кровать, подальше от глаз.

— Мамочка, я не могу заснуть, — начала Мэйси.

— А почему не можешь, солнышко? — спросила Бекка, когда дочь забралась на кровать. Бекка присоединилась к ней, и Мэйси свернулась в клубок, положив голову на живот матери.

— Мне приснился плохой сон — про большую собаку, — сказала она. — Она хотела меня укусить, и я испугалась.

— Не волнуйся, я не позволю никакой большой собаке обидеть тебя, — успокаивающе ответила Бекка. — Я никогда не позволю, чтобы с моей малышкой случилось что-нибудь плохое.

Бекке было ненавистно то, что ей приходится лгать Мэйси. На работе она слишком часто видела, как с хорошими людьми случаются плохие вещи. И обещать шестилетней девочке защиту от этого жестокого мира значило выдавать желаемое за действительное. Но она все равно сделала это.

Мэйси почти сразу успокоилась и замурлыкала, когда Бекка стала гладить ее по голове. Постепенно ее дыхание сделалось тихим и ровным — девочка погрузилась в сон. У нее были каштановые вьющиеся волосы и привычка совать в рот большой палец, и она была ужасно рада, когда Бекка вчера вечером вернулась домой с работы.

Хелен, мать Бекки, несколько раз писала ей, спрашивая, в каком часу она придет. Но та не хотела называть точное время или бросать расследование. Она была слишком сосредоточена на своем участии в следствии по делу об убийстве и знала, что старший суперинтендант Уэбстер внимательно за ней наблюдает. Одно неверное движение — и ее отстранят от дела.

К вечеру, когда родительский долг все же взял верх, Бекка оставила Джо за своим столом — изучать видеозаписи, чтобы посмотреть, откуда и куда направлялись оставшиеся два свидетеля, — и вернулась к своей семье. Ей было нелегко переключаться из режима детектива в режим мамы. Она хотела бы позволить себе маленький переходный период — принять ванну с пеной и выпить стакан красного вина, но в дверях ее встретила дочь, которая отказывалась ложиться спать, пока перед сном ей не прочитают три сказки.

Почти весь остаток ночи Бекка дремала, не в силах погрузиться в настоящий глубокий сон. В конечном итоге она сдалась и решила начать день пораньше. Сделала и упаковала обед, который Мэйси должна будет взять в школу, загрузила грязное белье в стиральную машинку, а немытую посуду — в посудомойку. Раздвигая шторы, Бекка надеялась увидеть затянутое облаками небо, сулящее облегчение от жары. Но над лондонским горизонтом вновь поднималось яркое солнце.

Бекка прищурилась, глядя на силуэт, видневшийся в конце улицы. Издали было похоже, что это мужчина, который стоял, прислонившись к перилам и глядя в ту сторону, где находился дом Бекки. Однако с такого расстояния рассмотреть его лицо было невозможно. Почему-то его присутствие обеспокоило Бекку, хотя она не могла сказать точно почему.

— С каких это пор ты стала такой хозяйственной? — спросила ее мать.

— Я не могла уснуть, — ответила Бекка, повернув к ней голову.

— Что ж, если это дает такой результат, будем надеяться, что у тебя почаще будет бессонница. — Хелен запахнула халат, вошла в кухню и включила чайник. Бекка снова посмотрела в дальний конец улицы, но там уже никого не было.

Глава 12

Он широко открыл рот и потянулся, зевая. Зевок был настолько огромным, что закружилась голова. Возможно, виной тому был и кокаин, недавно занюханный с поверхности грязного туалетного бачка, — он не мог точно сказать. Но ему отчаянно нужно было взбодриться.

Сидя за столиком в кафе, где ложки и тарелки были вымыты небрежно, он смотрел через витрину на здание в георгианском стиле[17], выстроенное из грубо обработанного камня, и на автостоянку напротив. Позади него группа строительных рабочих во флуоресцентных желтых жилетах и тупоносых башмаках буйно ржала над подробным рассказом своего товарища о том, что с ним проделывала проститутка в амстердамском квартале красных фонарей во время недавней поездки на выходные. Судя по рассказу строителя, это было лучше, чем все, на что способна его будущая жена. Она воздерживалась от близости с тех пор, как несколько месяцев назад родилась их дочь.

Слушая это хвастовство, он чувствовал, как закипает кровь. Хотелось схватить длинный алюминиевый уровень, лежащий на полу у ног рабочего, и приложить того по голове. Он ненавидел неблагодарность, как и тех, кто не понимал, насколько им повезло, что у них есть любящие их люди.

Он отпил глоток чая с молоком и продолжил смотреть наружу, гадая, сколько еще придется ждать, прежде чем в поле зрения появится третье имя из его списка.

Однако что-то в похвальбе строителя задело его сознание, и перед внутренним взором внезапно встал образ Зои, его девушки. Он понимал, что ведет себя так же бесчестно, как этот рабочий, позволяя ей думать, будто между ними действительно существуют искренние отношения. Однако все было сложно: начавшись как одно, это развилось в нечто совершенно другое. И Зои понятия не имела, что у их отношений есть срок годности — и дата окончания уже близится.

За свои тридцать восемь лет он редко в кого-либо влюблялся, и