А.М. Бэридж - Глаза в глаза Страница 2

Хьюстон поежился:

—  Весьма неприятный тип, гляньте, какие у него глазки!

—  Еще бы! — воскликнул директор. — Наш маленький шедевр. Чувствуете гипнотическую силу в этих острых зрачках? Доктор лечил своих пациентов при помощи гипноза. Должно быть, и своих жертв он тоже гипнотизировал. Было установлено, что ни один из убитых даже не пытался сопротивляться. При субтильности Бурде жертвы должны были хотя бы попытаться отбиться, но нет.

— Он шевельнулся! — воскликнул Хьюстон.

—  Боюсь, что за ночь вам такое померещится еще не раз. Но помните, — директор положил ему руку на плечо, — дверь наверху открыта, если сдадут нервы, вы всегда можете подняться к охране, перекинетесь парой слов, поднимете ваш боевой дух! Жаль, что здесь нельзя прибавить света, но полумрак — постоянный антураж Приюта Убийцы.

3

Оставшись один, Хьюстон покатал кресло взад-вперед, выбирая удобную точку. Просто сидеть и глазеть в пустой угол он посчитал нечестным — ведь героями его репортажа должны были стать именно восковые персоны. В конце концов, он установил кресло так, что вся компания оказалась перед ним, а Бурде — за спиной: у Реймонда не было никакой охоты видеть острые глазки доктора, направленные прямо ему в переносицу. Хьюстон опустился в кресло, подумал: «Ну вот, отсчет начался!»

Тусклый свет падал на фигуры, застывшие в самых разнообразных позах. Особенно угнетающе действовала тишина. Могильная тишина, подумал Реймонд. И воздух тяжел и неподвижен, словно в океанских глубинах. Хьюстон подумал, что надо будет использовать это сравнение в завтрашней статье.

Поерзав, журналист устроился поудобнее и стал вспоминать слова директора: это лишь ивовые каркасы, на которые надели всякие одежды, головы кукол слеплены из воска. Реймонд потянул носом и даже вроде бы ощутил запах воска. Запах был такой умиротворяющий, что Хьюстон совсем успокоился. Но спустя какое-то время появилось чувство легкого беспокойства, оно постепенно нарастало, и Реймонд даже знал его причину. Это все сверлящий взгляд стоявшего сзади доктора Бурде, направленный Реймонду прямо между лопаток. От желания обернуться назад даже заныла шея. «Спокойно! — приказал себе Хьюстон. — Ты начинаешь нервничать, ты не должен оглядываться, если обернешься, значит, ты поддался страху». Но тут же возникла другая мысль: «Нет, для того чтобы посмотреть, нужна храбрость, а ты трусишь... Там стоит обычное чучело, а ты не смеешь даже взглянуть на него». Это препирательство с самим собой кончилось тем, что Хьюстон не просто оглянулся, а, схватившись за подлокотники, с силой развернул кресло и уставился на копию мсье Бурде.

Лампочка висела прямо над головой доктора и хорошо освещала его восковое лицо. Хьюстон вздрогнул. Конечно, это лишь копия чертова маньяка, но она изготовлена столь искусно, что выглядит совсем живой. От этого страшного выражения, слащавого и жестокого, застывшего на неподвижном лице, впору было закричать. Но Реймонд не закричал, долгую секунду он смотрел в острые глаза убийцы и лишь потом отвел взгляд.

— Мертвое чучело с башкой из воска, и больше ничего, — с ненавистью произнес Хьюстон и развернул кресло обратно.

Но это почему-то не успокоило. Более того, оглядев компанию, он обнаружил, что среди них произошли кое-какие изменения. Криппен повернул голову еще дальше влево. Лефруа с Писом сдвинулись ближе, а леди Томпсон обратила свою чарующую улыбку прямо ему. Возможно, это объяснялось тем, что, развернув кресло вновь, Реймонд поставил его немного в другое положение и теперь видел фигуры в несколько ином ракурсе.

— И они еще говорят, что у меня слабое воображение! — со вздохом пробормотал журналист, имея в виду редакторов. Да, прав директор, полное отсутствие воображения пошло бы сейчас только на пользу.

Хьюстон еще раз отвернул кресло, теперь парижский маньяк находился у него с одного бока, остальные убийцы — с другого. Затем достал блокнот и принялся писать: «Могильная тишина. Зловещее молчание восковых убийц. Я — словно на океанском дне, надо мной многокилометровая толща воды. Глаза доктора Бурде — глаза гипнотизера. Если на них не смотришь, эти убийцы начинают дви...»

Он захлопнул блокнот и быстро оглянулся. Какое-то шестое чувство сообщило ему об опасности. Первым в глаза бросился «его благородие» Лефруа, его чванная улыбка словно говорила: «Нет, любезнейший, это не я».

Понятно, не он; разумеется, все дело в нервах. Но стоило Хьюстону отвлечься на леди Томпсон, и Криппен вновь переменил позу. И не только он, другие тоже включились в эту игру. Вон тот неизвестный красавчик — прежде он держал в кармане правую руку, а теперь держит левую!

Реймонд поднялся с кресла. Все, хватит! Он уходит. Боже, он в очередной раз провалил дело!

Но... тут же опустился обратно. Нет, это лишь минутная слабость. Тут дело верное, и он его сделает. Он должен заработать деньги! И этим чучелам он не по зубам! Нервы, нервы, просто расходились нервы!.. Но какая страшная тишина, она и впрямь давит, как многокилометровая толща воды...

Хьюстон опять повернулся вместе с креслом и наткнулся на острый взгляд доктора Бурде. Но это был лишь отвлекающий маневр, Реймонд резко глянул через плечо и чуть было не поймал Криппена на месте преступления: тот собирался подмять руку!

— Слушайте, сволочи, шевельнется кто, зашибу на месте! — прошипел журналист.

И тут же, опомнившись, тяжело помотал головой. Нет, нужно уходить! В конце-то концов, впечатлений на статью он набрался — даже с избытком. А в «Утренних новостях» и знать не будут, что он просидел в подвале лишь полночи. Главное, чтобы репортаж был захватывающим. Но директор музея? Вдруг ему не понравится, что журналист сбежал до срока? Ведь охрана доложит, во сколько ушел ночной посетитель. И тогда — прощай пять фунтов! Нет, уходить нельзя. Как там дома, как Роза? Спит? Или ночь тянется для нее так же мучительно долго, как и для него?

Бедная Роза, сколько ей пришлось вытерпеть? Кто он. Реймонд Хьюстон? Заурядный лондонский журналист, немножко таланта и ни на грош удачи. Однако он живой человек, ходит, дышит, мыслит, а эти уроды, кто они? Да никто! Несколько прутьев, немного воска, два метра тряпья. Изображают из себя убийц, хотят запутать его, не дать написать репортаж, который ему так необходим!

И тут Реймонд увидел, что доктор Бурде переступил на месте раз, переступил другой, слегка присел, выпрямился. Он разминал ноги!

—  Ты!.. — выкрикнул Хьюстон, и голос его сорвался.

В ужасе, не в силах даже шевельнуть пальцем, он смотрел, как француз сделал в его сторону один шаг, и другой, и третий...

4

Доктор Бурде, остановившись возле самого кресла, произнес:

— Добрый вечер! — и, приветливо улыбнувшись, продолжил на хорошем английском языке с легким акцентом: — Это чистая случайность, что мы встретились здесь. Я уж думал, что эту ночь проведу в одиночестве, пока из слов милейшего директора не понял, что вы пришли разделить со мной мое уединение. Нет-нет, не шевелитесь и даже не пытайтесь, господин директор абсолютно прав: я неплохой гипнотизер, говорить и двигаться вы будете лишь с моего соизволения. Нет, я не восковая фигура, хотя любезный директор и назвал мое изображение их маленьким шедевром, я доктор Бурде, живой и настоящий.

Он уселся на подлокотник кресла и принялся растирать бедро.

—  Извините, ноги затекли. Вероятно, вам интересно, какие обстоятельства привели к нашей встрече? В силу некоторых причин я вынужден был поселиться в Англии. И вот не далее как несколько часов назад неподалеку отсюда я столкнулся с полицейским, который внимательно оглядел меня и вроде бы захотел взять у меня интервью, но скромность увлекла меня прочь. Так я попал в этот подвал, но полиция могла появиться здесь в любую минуту. Но вот передо мной явился я сам собственной персоной, и меня осенило. Я крикнул: «Пожар!» — все бросились к лестнице, я же стянул с «доктора Бурде» этот плащ, быстро надел его и, затолкав «шедевр» под помост, занял его место. Но тревога быстро улеглась, вереницы зевак снова потянулись в подвал, так что мне пришлось провести весьма утомительные часы. Лишь изредка мне удавалось перевести дыхание и слегка размять конечности. И все же я чуть не попался. Какой-то глазастый мальчишка закричал, что я пошевелился. Но родители не поверили ребенку и обещали дома надрать уши за то, что он не умеет вести себя в обществе. Надеюсь, они выполнили свое обещание.

Доктор Бурде встал с подлокотника, растер щиколотки и сел снова.

—  Характеристика, данная мне директором, в общем-то верна, хотя выдает некоторую узость его мышления. Вот он сказал: маньяк. А я говорю: коллекционер. Я считаю, что человечество делится на две примерно равные группы: на коллекционеров и на тех, кто таковыми не являются. Эта вторая группа однообразна до уныния, но зато как разнообразна, как живописна группа первая, какое богатство индивидуальностей! Есть банальные собиратели спичечных коробок, спортивных значков, бутылочных этикеток, есть утонченные коллекционеры старинных автографов, монет, орденов, оружия, экзотических бабочек. А вот я коллекционирую глотки.