Пол Клив - Чистильщик Страница 41

Ноги у меня гудят от сегодняшней ходьбы, и, что хуже, пах болит невыносимо. Я сажусь за кухонный стол напротив нее и медленно потягиваю пиво. Как и было договорено, открываю бумажник и вытаскиваю две тысячи долларов наличными. Я снял со счета в банке три тысячи долларов. Две трети я сейчас отдаю Бекки.

Думаю о том, что все равно верну их обратно.

Она сидит напротив и, попивая пиво, дважды пересчитывает деньги, как будто боится, что ее обманут. Пока она изучает каждую купюру, разглядываю ее лицо. Губы ее шевелятся, когда она считает. Потом по ним пробегает улыбка. Я ей уже заплатил, а ей еще ничего не пришлось сделать. Вижу, как про себя она укорачивает эротический сценарий, который был проигран с детективом Робертом Кэлхауном. А еще я вижу, как мысленно тратит деньги. Может, собирается недельку отдохнуть или съездить на Фиджи.

— Приступим? — спрашиваю я.

Она снимает куртку.

— Хочешь прямо здесь?

— Наверху.

Я беру портфель и поднимаюсь наверх. Там я сначала направляюсь в супружескую спальню, потом останавливаюсь, разворачиваюсь и иду в детскую.

— Жарковато тут, — говорит она.

— Я не заметил.

Захожу в детскую.

— Здесь? — спрашивает она, кидая свою сумочку на одну из односпальных кроватей.

— А тебе места мало?

Она встряхивает головой.

— Странновато как-то.

— Странновато, — соглашаюсь я.

Я выбрал эту комнату по двум причинам. Во-первых, чтобы внести некоторое разнообразие. В конце концов, жизнь — это серые будни, ну и так далее. Во-вторых, запах смерти не впитался тут в простыни.

Мы садимся на разные кровати. Она начинает с того, что ложится так, чтобы я мог заглянуть ей под юбку. Белья на ней нет. Наверное, для более быстрого доступа.

— Что ты можешь о нем рассказать? — спрашиваю я.

— О ком?

— О мужчине с фотографии.

— Что ты хочешь знать?

— Все.

Она пожимает плечами. Выглядит как будто разочарованной, хотя я не понимаю, почему. Разве она предпочитает получать деньги за действия, а не за разговоры?

— Ну, он заплатил мне два косаря, чтобы я ему разрешила проделать все, что он захочет.

— А это покупается за две тысячи?

— За две тысячи многое что можно купить, сладенький.

Я тоже так думаю.

— Сколько раз ты его видела?

— Всего раз.

— Когда?

— Не помню.

— Вспоминай.

— Может, месяц назад. Или два.

Для таких женщин время не слишком много значит. Наверное, у нее дома маленький ребенок, за которым присматривает какая-нибудь подружка-наркоманка, которая сумела выйти из игры, но слишком ленива, чтобы вытащить и подругу. Бекки потратит все свои деньги на сигареты и травку и будет сидеть напротив своего малыша в одном из своих платьев из джинсовой варенки и курить. Она будет встречаться с тремя или четырьмя парнями — все с судимостями, за грабеж, хранение наркотиков или нападения. На бедрах у нее появятся растяжки, которые никогда не исчезнут, но вся боль будет заглушаться наркотиками. У нее не останется никаких долгосрочных целей, кроме как выжить и остаться внутри этого пораженного наркотиками мирка. Чтобы очнуться от этого кошмара, в котором она живет, ей придется окунуться в некую реальность, в которую она не верила даже когда была маленькой девочкой. Она была папиной любимицей.

Я знаю таких людей. От них обществу никакой пользы, они лишь занимают место. Выплевывают на свет младенцев не потому, что не умеют пользоваться контрацепцией, а потому, что надеются получить льготы от государства, которых никогда не хватает на то, чтобы нормально вырастить ребенка. Это — мир Бекки. Некоторые просто не могут из него вырваться или не знают, куда бежать. Интересно, осознает ли она, что заперта в нем?

Этой ночью я предоставлю ей возможность избежать жестокости этой жизни.

В этом моя человечность.

31

Детская уставлена всей той яркой веселой ерундой, которой у меня в детстве никогда не было. На стенах развешаны постеры с героями мультфильмов; они гоняются друг за другом с идиотскими улыбками и такими жестами, которые делают их похожими на голубых. Даже по одеялам бегут персонажи из мультиков, возбужденно застывшие на месте. Часы на маленьком голубом столике сделаны в форме клоуна. Глаза его тикают туда-сюда, отсчитывая минуты, прошедшие с того мгновения, как обитатели этой комнаты потеряли свою мать. Но клоун этого не знает. Он продолжает улыбаться, его полные красные губы почти такие же, как у Бекки, а глаза бегают туда-сюда, туда-сюда, разыскивая что-то, чего он не найдет никогда. По полу разбросаны цветные игрушки. Полные плюшевые мишки выглядят так, будто их покромсали игрушечные солдатики и тела их были брошены на этом хаотичном поле битвы. В углу сложены стопки настольных игр. Одна из коробок открыта, и детальки рассыпаны по ковру. Этажерка, в которой больше игрушек, чем книг, придвинута к стене.

Основные цвета в комнате — голубой и светло-розовый. Успокаивающие цвета, по крайней мере, они так считают. Они потратили тысячи долларов на исследования, которые это доказывают. Счастливые цвета — счастливые дети. Лично у меня в детстве стены в комнате были серыми. Повесь я тогда постер — и меня закопали бы живьем. А между тем я совершенно счастлив. Мог бы сэкономить этим исследователям кучу денег, если бы они сначала обратились ко мне.

— Ты считаешь, что в последний раз видела его два месяца назад? — переспрашиваю я.

— Ага, вроде того.

— А ведь ты должна была запомнить клиента, который заплатил тебе две тысячи долларов.

Она пожимает плечами.

— Поди разберись. Я больше запоминаю деньги, чем что-либо еще.

— Как его звали?

— Его имя? А что в имени его?

— Все, — отвечаю я, раздумывая, не пытается ли она процитировать Шекспира. Решаю, что не могу приписать ей подобной эрудиции, и списываю на случайность. Тем не менее чувствую себя тревожно. Может ли шлюха оказаться такой умной?

Она пожимает плечами.

— Он не сказал мне.

— А что он тебе сказал?

— Только то, что он от меня хочет.

— И что он от тебя хотел?

Она пересказывает. С такими подробностями, что я заливаюсь краской.

— И ты дала ему это за две тысячи долларов?

— Ага.

Не могу понять, была ли действительно осуществлена эта сделка. Зато я четко вижу сходство между этой встречей и смертью Даниэлы Уолкер. Тот же почерк.

— Куда он тебя взял?

— По-моему, я только что рассказала.

Я качаю головой.

— Я имею в виду, куда он тебя отвез — к себе домой, к тебе домой, в мотель, куда?

— Ах, это. Ну, это была комната в мотеле. Мы обычно к клиентам на дом не ездим.

— Помнишь название мотеля?

— Одно старенькое заведение на другом конце города. «Эверблю». Слышал?

Киваю. Никогда там не был, но пару раз проезжал мимо.

— Он снял комнату, когда приехал с тобой туда?

— Нет. Она у него уже была заказана. Мы просто подъехали и сразу поднялись в его комнату.

— Он там жил?

— В смысле?

— Ты видела там какие-нибудь чемоданы? Одежду?

— Нет, но я особо не всматривалась.

Наверное, он там все-таки не останавливался. «Эверблю» — настоящий притон, где сдаются комнаты на час как раз для таких, как Бекки, и их клиентов. Бекки как будто разговорилась. Раньше она держалась настороженно, всего опасалась. Теперь она чувствует, что заработает два косаря просто за разговоры, и после подробнейшего описания того разврата, которым они занимались с Кэлхауном, у нее не было причин что-то скрывать.

— Где он тебя подобрал?

— Там же, где и ты.

— Кто-нибудь это видел?

— Никто.

— А сутенер?

— Ты коп или кто?

Я вижу, что этот вопрос она хотела задать с самого начала. Тогда ее остановила жадность, но теперь, когда деньги у нее и, возможно, еще и в придачу раскладной ножик, чтобы их защитить, она может спрашивать все, что пожелает.

— Или кто.

— Если ты коп, то это провоцирование на уголовно наказуемое деяние.

Отлично. Какие мы грамотные.

— Я не коп.

Услышав это признание, она не показывает ни разочарования, ни облегчения.

— Так ты будешь меня трахать или как?

— Пока не знаю.

— Потому что вообще-то за такие вопросы тебе придется доплатить.

— Идет. Два косаря за ответы. Если я захочу секса, доплачу по обычному тарифу.

Похоже, ей такой расклад нравится.

— Так твой сутенер видел его?

— У меня нет сутенера.

— Серьезно?

— Ага. Был когда-то один, но он был настоящим зверем.

— Я думал, девочек, у которых нет сутенера, здорово достают девочки, у которых он есть.

— Этот парень был хуже, чем девочки.

— Так никто не знает, что ты уехала с ним?

— Только он, я и Бог.

Бог. Кхм. Забавно, что она Его упомянула. Как будто Ему есть дело до такого мусора, как она. Как будто Он будет тратить на нее время.