Час убийства - Гарднер Лиза Страница 6

Если только протянешь двенадцать недель.

Трое сокурсников Кимберли уже не протянули.

Теоретически Академия ФБР отказалась от прежних армейских методов обращения с новобранцами и перешла к более мягкой, легкой программе. Поняв, как дорого привлекать хороших агентов, бюро теперь рассматривало академию как последнюю ступень обучения для отобранных людей, а не как последнюю возможность отсеять слабых.

Это теоретически. В действительности испытания начались с первой недели. Можешь пробежать две мили меньше чем за шестнадцать минут? Можешь отжаться за минуту пятьдесят раз? Можешь шестьдесят раз присесть? Встречную эстафету приходилось заканчивать за двадцать четыре секунды, по пятидесятифутовому канату следовало взбираться за сорок пять секунд. Начинающие агенты бегали, тренировались, проходили тест на ожирение и старались устранить свои личные недостатки – будь то встречная эстафета, лазанье по канату, пятьдесят отжиманий, – чтобы пройти три цикла тестов на пригодность.

Потом началась академическая программа – занятия по должностным преступлениям, гражданским правам, составлению психологического портрета, контрразведке, организованной преступности и торговле наркотиками; по тактике арестов, маневрированию на машине, внедрению в преступную среду и компьютерам; лекции по криминологии, юридическому праву, работе экспертизы, этике и истории ФБР. Кое-что было интересным, кое-что занудным, и по всем предметам в течение шестнадцатинедельного курса трижды проводились испытания. Притом не обычные школьные тесты – выполнять задания требовалось минимум на восемьдесят пять процентов. Если меньше, ты проваливался. В случае одного провала получал возможность повторного теста. В случав двух тебя рециркулировали – переводили на курс последующего набора.

Слово «рециркуляция» звучало совершенно безобидно. Здесь, как в некоторых компьютерных спортивных программах, не было победителей и побежденных, тебя просто рециркулировали.

Рециркуляция. Начинающие агенты боялись ее, страшились, видели в кошмарных снах. Это зловещее слово произносилось в коридорах шепотом. Тайный ужас перед ней заставлял их тренироваться усерднее морских пехотинцев даже теперь, на девятой неделе; курсанты спали все меньше и меньше, их подгоняли все больше и больше, упражнения становились труднее, требования выше, и каждый день кому-то предстояло получать обвинение в серьезнейшей ошибке дня…

Кроме физической подготовки и академических занятий начинающие агенты тренировались в стрельбе. Кимберли полагала, что тут у нее все пойдет как по маслу. Она в течение десяти лет брала уроки стрельбы из «глока», привыкла обращаться с пистолетами, была отличным стрелком.

Но огневая подготовка не ограничивалась стрельбой стоя по бумажным мишеням. Курсанты учились также стрелять сидя – словно внезапно застигнутые преступником за письменным столом. Помимо того были тренировки в беге, ползании, ночной стрельбе, сложные ритуалы, когда курсанты сначала ползли, затем поднимались и бежали, ложились, снова бежали, потом останавливались и стреляли. Правой рукой, Левой рукой. Перезаряжали, перезаряжали и перезаряжали оружие.

И стреляли не только из пистолетов.

Кимберли познакомилась с винтовкой «М-16», выпустила больше тысячи патронов из дробовика «ремингтон» модели 870 с такой отдачей, что приклад едва не стесал ей правую щеку и не сломал плечо. Потом выпустила больше сотни пуль из автомата «хеклер-и-кох» – правда, это походило на развлечение.

Теперь они проводили занятия на Хоганз-Элли, действовали по сложным сценариям, где только актеры знали, что произойдет в следующую минуту. Обычные тревожные сны Кимберли – что она вышла из дома голой, что внезапно оказалась в классе и выполняет контрольную работу без подготовки – раньше были черно-белыми. После Хоганз-Элли они приобрели яркие, режущие глаз цвета. Ей снились ярко-красные классы, горчично-желтые улицы. Контрольные задания,. заляпанные фиолетовым и зеленым. И бег, бег, бег по бесконечным туннелям, взрывающимся оранжевым, красным, фиолетовым, желтым, зеленым и черным.

Иногда она просыпалась по ночам, подавляя усталые стоны. Иногда лежала с пульсирующей болью в плече. Иногда чувствовала, что Люси тоже не спит. В такие ночи они не разговаривали. Лежали в темноте, не мешая друг другу страдать.

В шесть утра поднимались, и все начиналось снова.

Прошло девять недель, осталось семь. Не выказывай слабости. Не щади себя. Крепись.

Кимберли отчаянно хотела добиться своего. Она была сильной Кимберли с холодными голубыми глазами, как у отца. Была умной Кимберли, ставшей в двадцать один год бакалавром психологии и в двадцать два магистром криминологии. Была целеустремленной Кимберли, твердо настроенной радоваться жизни даже после того, что произошло с ее сестрой и матерью.

Она была скандально известной Кимберли, самой младшей на курсе, и о ней все шептались в коридорах. «Знаешь, кто ее отец, так ведь? Как жаль ее семью. Я слышал, убийца чуть не прикончил и ее. Она хладнокровно застрелила его…»

Сокурсники Кимберли делали много записей на ожидаемых с нетерпением занятиях по составлению психологического портрета. Она ничего не записывала.

Кимберли спустилась на первый этаж. Увидела в коридоре группу болтающих и смеющихся людей в зеленых рубашках – курсанты Национальной академии закончили занятия и наверняка шли в столовую выпить холодного пива. Затем появились синие рубашки, бурно разговаривающие о чем-то. Начинающие агенты тоже закончили занятия и теперь спешили в кафетерии перекусить, перед тем как засесть за книги, отправиться на спортплощадку или в спортзал. Может быть, они наставляли друг друга: бывшие юристы в законах, бывшие морские пехотинцы в огневой подготовке. Начинающие агенты всегда были готовы помочь один другому. Если позволять им.

Кимберли вышла наружу. Жара обрушилась на нее словно удар. Она пошла кратчайшим путем к слегка затененной деревьями спортплощадке и начала бегать.

Боль, Страдание, Мука! – гласили таблички на деревьях у беговой дорожки. – Принимай это. Люби это!

– Принимаю, люблю, – выдыхала Кимберли.

Ее измученное тело протестовало. Грудь сдавливало болью. Она продолжала бег. «Когда все вокруг рухнуло, продолжай двигаться. Выноси одну ногу вперед другой. Новая боль налагается на старую».

Кимберли хорошо знала этот урок. Усвоила его шесть лет назад, когда ее сестра была мертва, мать убита, и она стояла в номере отеля в Портленде, штат Орегон, а дуло пистолета было прижато к ее лбу словно губы любовника в поцелуе.

Глава 3

Едва двадцатилетняя Тина Крэн вышла за дверь своей удушливо-жаркой квартиры, зазвонил телефон. Она вернулась на кухню и ответила раздраженным «алло», утирая пот с затылка. Господи, до чего ж невыносимая жара! Уровень влажности поднялся в воскресенье и не собирался опускаться. Тина только что приняла душ, но ее зеленое платье без рукавов уже липло к телу, по груди струился пот.

Полчаса назад они с Бетси, соседкой по комнате, решили отправиться куда угодно, только бы уйти отсюда. Бетси пошла к машине. Тина дошла до двери, и вот на тебе.

На другом конце провода была мать. Тина поморщилась словно от боли.

– Привет, ма, – сказала она с деланным оживлением. – Как дела?

Взгляд ее обратился к двери. Хоть бы Бетси вернулась, она могла бы жестом показать подруге, что ей нужна еще минута. Увы, та не возвращалась. Тина беспокойно постукивала ногой об пол и радовалась, что мать за тысячу миль, в Миннесоте, и не видит виноватого выражения ее лица.

– Собственно, я уже выходила. Да, вторник. Ма, разные только часовые пояса, не дни.

Это вызвало резкий упрек. Тина взяла с кухонного стола салфетку и провела ею по лбу, салфетка тут же промокла, и она раздраженно тряхнула головой. Провела пальцами по верхней губе.