Рик Рид - Епитимья Страница 8

Один из мужчин, тучный, рыжеволосый, подал голос:4

— Думал, что Старик явил тебе свою милость, да, Рич?

Рыжеволосый вернул его в настоящее. Он продолжал:

— Конечно, с моей стороны было эгоистично так думать. Я разговаривал с Джимми, хотел узнать его получше. Думаю, я завоевал его доверие.

Ричард заговорил быстро, торопливо:

— В пятницу, два дня назад, я собирался предать его, злоупотребить его доверием. Я даже не был достаточно честен, чтобы снять его с излюбленного угла улицы и заплатить ему за это. Нет, я собирался взять его к себе домой, на ужин... соблазнить его. Ему тринадцать лет.

Мужчины закивали. Некоторые встретились с ним взглядом. Они знали его вину. И они все понимали. Здесь и только здесь Ричард находил хоть какую-то степень понимания. Он обвел взглядом комнату и увидел их всех: мальчика восемнадцати лет, который участвовал в программе анонимных одержимых сексом в качестве стажера после того, как угодил под арест, — парень звонил по телефону женщинам, жившим по соседству, и пытался вести с ними «грязные» беседы. А также женатый мужчина, пристававший к лучшей подруге своей двенадцатилетней дочери. И еще священник, постоянно одолеваемый гомосексуальными устремлениями везде, где бы ни находился: в книжных магазинах, мужских туалетах универмагов, в банях. А вот — приверженец онанизма. Человек, распутничавший когда-то с группой себе подобных, а теперь боровшийся с желанием путаться с проститутками. И еще другие. Все они знали, что это такое — оказаться во власти желания, во власти сил, относившихся к каким-то запредельным сферам, находившихся за гранью обычного человеческого опыта. И только здесь они имели возможность говорить о своих побуждениях и страстях, не внушая своим собеседникам отвращения.

— Но когда я подошел к тому месту, его не было. В субботу я расспросил кое-кого из тех ребят, что слоняются неподалеку, но оказалось, что никто его не видел. А ведь Джимми всегда находился где-то поблизости... Так вот. Сначала я испытал чувство благодарности. Потом, зная о том, какими вещами этот мальчик занимается за деньги, и людей, с которыми он водится, я встревожился. И вот уже воскресенье, а его до сих пор никто не видел.

Молодой человек (тот, что делал непристойные предложения женщинам по телефону), теребивший бахрому пурпурного переплета, неожиданно поднял голову.

— Но вы не можете себя осуждать. Вы не можете испытывать чувство вины за то, чего не сделали.

Ричард поднял свои бледно-голубые глаза и встретился взглядом с кареглазым юношей.

— Вы полагаете, не могу?

После взаимных объятий и после того, как мужчины прочитали хором «Отче наш», они вышли на продуваемые зимним ветром улицы Чикаго и рассеялась по своим квартирам, осчастливив своим приходом жен и детей. Те же, кто не пожелал расстаться с теплой атмосферой этого своеобразного братства, отправились в кафе за углом — поболтать и найти друг у друга сочувствие и понимание.

В кафе направились многие, но не Ричард Гребб. Он шел по окраинным улицам один, понимая, что сегодняшняя встреча не принесла ему того облегчения, какое принесли прежние собрания одержимых.

Он не чувствовал в душе Бога, как это бывало раньше. Он чувствовал опустошенность и одиночество, на которое был обречен в своей борьбе с демонами страсти.

Оставь, говорил он себе, предоставь это Богу.

Бог, казалось, забыл о нем.

Может, в этом мире нет больше Бога, готового принять на себя мои заботы?

И в тот же миг он увидел вдали знакомую фигурку, к северу от Кенмор-стрит. Джимми!.. У него дух перехватило. И тотчас же он ощутил противоречивые эмоции: радость оттого, что с Джимми все в порядке, и не столь сильное — но до чего же чудовищное — желание, поднимавшееся в нем.

Джимми опирался на чью-то припаркованную машину, и Ричард Гребб никак не мог решить, подойти к мальчику или удалиться.

Однако увидев, как Джимми соскользнул на холодный промерзший асфальт, он поспешил к нему, забыв на время свою усталость и страх перед монстром, которого он называл сексуальной одержимостью.

— Эй... эй! С тобой все в порядке? — Ричард наклонился.

Мальчик лежал на холодном асфальте; он дрожал. Колени его были подтянуты к груди. Он смотрел невидящими глазами, смотрел в никуда. Ричард положил руку ему на плечо, но казалось, глаза мальчика смотрят сквозь него.

— Джимми! Джимми, я отец Гребб. Помнишь? Помнишь меня?

Лицо мальчика было белым, в красных пятнах. Ричард, прежде видевший жертв шока, тотчас же распознан его признаки. Он снял с себя пальто и обернул его вокруг оцепеневшего тела Джимми.

Ричард прижимал мальчика к груди, пытаясь согреть его теплом своего тела. Он растирал ему спину: его руки скользили вверх-вниз и обратно.

Я ничего не сделаю, обещал он себе. Но я должен забрать его домой. Прямо сейчас. Немедленно.

Ричард поставил мальчика на ноги, поддерживая его за плечи.

— Джимми, сейчас мы пойдем ко мне домой. У меня есть свободная комната. Ты можешь остаться там, пока тебе не станет лучше.

Ричард снова и снова обещал себе, что не прикоснется к мальчику. - Но в животе у него началось какое-то брожение, его охватило странное чувство — неужели желание? Всего лишь от прикосновения к этому замерзшему тельцу?

Джимми нетвердо держался на ногах, и казалось, он вот-вот упадет; в конце концов Ричард поднял его и понес на руках — как давно уже мечтал. Он шел по Кенмор, направляясь к ректорскому дому, и ветер ворошил его редеющие волосы.

Глава 5

Она сделала затяжку из деревянной трубочки, втягивая в легкие дымок марихуаны, вновь и вновь творящий волшебство. Джули Солдано жаждала свободы и находила ее в наркотиках. Прежде трое парней из колледжа давали ей марихуану в обмен на услуги, которые она оказывала, — оральный секс. Джули было все равно. Она знала, что наркотик заставит ее забыть их гнусный смех, — они всегда смеялись, уходя от нее. Наркотик заставит забыть, что она в пяти милях от дома и не знает в Чикаго ни души.

И этот жуткий холод на улицах... Джули Солдано надеялась найти приют где-то здесь, среди этого ландшафта, образуемого зданиями и огромным озером. Прошло две недели с тех пор, как ее бабушка, ее «Нана», нашла в ящике комода в ее спальне мешочек с зельем. Две недели с тех пор, как между ними произошло шумное выяснение отношений — ссора, во время которой Джули рассказала о себе все: о том, что она расплачивалась своим юным телом со старшими мальчиками из колледжа, которые давали ей в обмен наркотик. Джули помнила то спокойствие, с которым говорила всю правду о себе, помнила, как Нана смотрела на нее, — смотрела как на чужого человека, хотя растила внучку с колыбели. Но Джули стала ей вдруг чужой... Когда Джули ускользнула из трейлера в Честере, штат Западная Вирджиния, покинув свою сицилийскую бабушку, единственного родного человека, она думала, что ее смуглая итальянская красота (длинные прямые черные волосы и глаза столь темные, что Нана говорила, будто в них «можно утонуть») обманет людей и они сочтут ее старше, чем она была на самом деле. Нана всегда говорила, что она слишком умна для подростка. Да и мужчины, которые пытались подцепить ее в квартале или двух от трейлера, казалось, верили ей, если она говорила им, что ей восемнадцать, а то и девятнадцать.

Но здесь никто не верил. Ни люди в агентствах по найму, куда она обращалась, ни женщины в «Макдоналдсе», ни даже парень, у которого она позавчера вечером пыталась выудить несколько долларов. Большинство из них принимали Джули за то, чем она и была: четырнадцатилетнюю бродяжку, убежавшую из маленького городка без малейшего представления о том, какова жизнь в большом городе.

Теперь, скорчившись в гараже, находившемся на улице, названия которой она не знала, Джули ощущала острую потребность в уюте Честера, где о ней шла молва как о «дикой» и «неисправимой». Она тосковала по теплу трейлера и его запахам: аниса на Рождество, когда Нана готовила «пиццелле», всепроникающему чесночному духу, а также запахам базилика и орегано, которые росли в горшках на окнах, соперничая за доступ к солнечному свету. Цементный пол под ней был настолько холодным, что ее тело онемело, несмотря на то что она плотно запахнула свою куртку и ей посчастливилось найти картонную упаковку от газовой плиты, которую она притащила в гараж и в которой сейчас сидела.

Джули вытянула из трубки остатки дыма и выколотила пепел на холодный пол. Она ощущала привычную легкость и головокружение и теперь уже не вспомнила бы, о чем думала десять минут назад. Мысли ее поплыли. Но все же она мерзла.

Ветер свистел и завывал, задувая в бетонное сооружение. Прибавился и еще один звук — шорох дождя над головой. Джули,.бывало, находила подобные звуки привлекательными, но сейчас они нагоняли на нее тоску.