Инна Тронина - Без семьи и наследников

Инна Тронина

БЕЗ СЕМЬИ И НАСЛЕДНИКОВ

Глава 1

В универсаме жужжала распаренная, взвинченная очередь. То тут, то там вспыхивали кратковременные, но бурные скандалы, которые чудом не заканчивались потасовками. Потом их каким-то образом гасили, но вскоре они возникали вновь, перекидываясь с места на место, как огонь во время сильного ветра. Особенно жарко было у прилавка, где потная злая девица в грязно-белом халате кидала в подставленные пакеты хлеб и булку. Тут же роем носились мухи, норовя сесть на хлеб. Раздатчица отгоняла их рукавом, покупатели – ладонями.

Маленькая горбатенькая старушка в чёрном мужском пиджаке, синем платье в горошек, нитяных носках и домашних клетчатых тапках подошла поближе, поглядела на очередь и махнула рукой. Лицо у неё было красивое и печальное, а седые волосы сияли над головой, как нимб. У кондитерского прилавка, где ей нужно было купить сахарный песок, стояла всего одна женщина. Да и не было во всём универсаме такого столпотворения, как в хлебном отделе. Брали ещё только молоко, кефир и сметану, а на остальное, в том числе и на сахар, ни у кого не оставалось денег.

– Валя, дай пятёрку! – услышала старушка, которая ещё надеялась уйти из универсама с хлебом.

В кулаке она сжимала несколько металлических десяток, которыми ей только что выдали пенсию.

– Какую тебе пятёрку? У меня всего десятка! Мужу нечего на обед дать. Ты думаешь, я Рокфеллер, что ли?

– Валюш, я же отдам! – продолжала уговаривать первая женщина.

– Когда ты отдашь? Ведь не сегодня и не завтра. Мы же с тобой в одном отделе работаем. Когда ты отдашь, мне уже не так нужно будет. Разве твои мужики тоже зарплату не получают?

– А ты думала! Ни зарплаты, ни отпускных – так и пошли все без денег. Но разве им что-нибудь докажешь?

– Ни фига не докажешь! Что я, своего не знаю? Как на Луне живёт, сволочь такая – мясо ему подавай! От себя, что ли, отрежешь?

– Правильно, женщины! – вмешалась ещё одна, стоящая перед Валентиной и её приятельницей. – Помните, мы, дуры, всё боялись, что какая-то стерва мужа уведёт? Ночами не спали, карманы обшаривали… Теперь только и думаю – кто бы его гада, отбил! Так не находится идиотки…

– И сына не женить, – горестно вздохнула приятельница Валюши. – Кому он нужен? Теперь только за брокеров и маклеров девки хотят идти, а простые парни им ни к чему. Вместо мамки нос вытирать да пайку свою скармливать?

– Выгнала бы своего к чёртовой матери, так ведь квартира общая, дача, вещи… Отсудит половину, а мне куда выметаться? В коммуналку? – Щёки Валентины покраснели от жары и злости.

– Я вот развелась со своим бывшим, а до сих пор в одной квартире живу, – призналась третья женщина. – А он к себе в комнату новую бабу водит. Она знаете, что делает? Цитрамон и другие таблетки в аптеке задёшево покупает, а потом около метро «Гражданский проспект» по три рубля продаёт. Так что хоть и при маленьких, но деньгах…

Старушка тяжело вздохнула и направилась к кондитерскому прилавку – поняла, что здесь не достояться. Около раздатчицы тем временем опять послышались вопли.

– Ты куда, куда, морда, набираешь хлеба-то на шестьдесят целковых? Думаешь, другим не надо? Лопнуть тебе, что ли? Все тут стоят не жравши!

– А что мне делать? Не ори, хмырь вонючий, пьяная рожа! Чем я семью кормить буду? Хоть шестьдесят рублей на три дня истрачу, а не тыщу. На хлебе с водой сидим, так этого мало! Надо блокадными порциями довольствоваться? А на дачу что брать? Я тебя, козла, спрашиваю! Вот, бабы, всё похудеть хотели, в столовой гарнира к котлетам не брали. Похудели, спасибо родному правительству!

– Девушка, у вас по хлебу мухи ползают, – обратился кто-то к раздатчице. – Вы что, не видите?

– Да пошли вы к такой-то матери! – истерически закричала раздатчица. – И с мухами слопаешь, куда денешься! Засрали весь газон – и мужики ваши, и собаки. Оттого и муж тучи. Что я-то сделаю? Гадить надо, где положено, и ссать тоже!

– Не грубите, девушка, зачем же так? – увещевал её какой-то интеллигент. – Совсем озвереем, друг на друга начнём бросаться.

– А разве не озверели уже? – ехидно спросила раздатчица. – То-то вчера здесь драка была – с кровью и трупами. Америки вам захотелось? Супермаркетов? Жрите свою Америку, с мухами в придачу! Благородные больно! Гласность им нужна и демократия… Прессу жуйте, вон как раз «Смена» валяется…

Продолжая швырять хлеб, она мотнула головой на газету, которая лежала под ногами покупателей.

Антонина Фёдоровна Латынцева перевела дыхание и бочком протиснулась к кондитерскому отделу. От жары стучало в груди и в висках, в глазах то и дело тускнел свет. Она старалась прийти в себя – тут свалишься, и никто не заметит. Какое кому дело до старухи, если дома дети голодные плачут? Меньше народу, как говорится, больше кислороду. Да и стыдно было Латынцевой звенеть в кармане десятками, когда у работающих людей и на полхлеба не остаётся.

Сегодня и вообще было бы лучше не выходить, так кто песочку принесёт? Антонина Фёдоровна печально посмотрела на двухсотрублёвые коробки с окаменевшими шоколадными конфетами. Почему-то вспомнилось, как таким же жарким июньским днём выходила замуж. Это было в сорок первом году, и вскоре Стёпу Латынцева забрали на фронт. Он погиб под Ленинградом при прорыве блокады, а вдова так и осталась одинокой. Работала бухгалтером на заводе, жила скромно. Да и много ли надо одной-то? Ребёночек сразу не получился, да и умер бы, наверное, в блокаду. И потом как-то не сложилось, хоть и понимала, что в старости будет очень трудно.

Двадцать три года назад Антонина вступила в кооператив. Тогда он был дешёвый – тысяча шестьсот первый взнос. Построила однокомнатную квартиру, где и жила до сих пор. Четвёртый этаж при жеребьёвке вытянула, хороший – хоть в этом повезло. Код на двери, лифт, мусоропровод – всё, как у людей. Двор зелёный, рядом – Муринский ручей. Есть, где погулять, посидеть на скамейке. И денег хватает даже сейчас, потому что не привыкла много тратить.

За пенсией не пришлось стоять ночью – и то радость. Умница заведующая почтовым отделением, дай Бог ей здоровья – порвала те дурацкие списки, из-за которых только одна путаница. Каждый составит, а потом получит свою пенсию и уходит; начинают по новой писать. А теперь там живая очередь. Пришёл пораньше – и вот, пожалуйста. Насыпали десяточек звонких полные карманы…

Рядом раздалось громкое бессмысленное бормотание. На подоконнике сидела одетая по-зимнему черноглазая старуха с круглым распухшим лицом. От её пыльного пальто и съеденного молью линялого платка так разило мочой, что Латынцеву чуть не вырвало. Мухи роем носились вокруг старухи, словно та была уже мёртвая.

– Тёть Маш! – крикнула раздатчица кассирше. – Опять она тут!

– Ах ты, сволочь такая! Я думала, уже подохла!

Кассирша защёлкнула ящик с деньгами, схватила железную палку с крюком на конце и бросилась к старухе.

– Выметайся отсюда, вонючка проклятая, сил уже нет никаких… Так шмонит от тебя, что блевать хочется! Стащить опять что-то хочешь? Не выйдет! Уже от таких, как ты, прилавки поставили. Вшей сейчас на людей натрясёшь, лихоманка тебя возьми!

Кассирша прямо при покупателях начала колотить бабку палкой.

– Тут продукты, а она, зараза, рядом шляется. Эй, мужики, помогите её выкинуть. Зимой били-били, думали, прикончили, а она опять… Видать, с Рождества одёжу не снимала!..

Двое добровольцев выбежали из хлебной очереди, потому что желали вернуть кассиршу на рабочее место. Они схватили бабку под мышки и с размаху выбросили её на крыльцо, откуда послышался пронзительный визг.

– Совсем люди животными стали, – тихо сказала Латынцева, доставая из сумки полиэтиленовый пакет под сахарный песок. – Нет бы слово доброе… Не от счастья великого человек до такого дошёл.

– Вот вы бы, бабуля, и забрали её к себе домой, – предложила молодая дама в очках, стоящая позади Латынцевой. – Я эту тварь уже который раз здесь вижу. Сколько достойных людей ушло в мир иной, а вот такие, наверное, и там не нужны. Ведь ей, конечно, и пенсию платят, причём повышенную. Хвасталась ведь, что инвалид войны. Это она придуривается, а сама всё прекрасно понимает. На жалость бьёт, театр устраивает. Много таких, умных, развелось. У самой, небось, денег полный матрас – на что угодно спорить готова. А из любви к искусству чего не кривляться, когда делать нечего?

– Давайте мешок! – крикнула продавщица, которую грузчик звал принимать товар.

Она ладонью погребла к себе шесть металлических десяток с тремя мятыми трёшками, взяла алюминиевый совок и предупредила:

– Бабуль, за новый пакет доплатить нужно. А ваш рваный, всё просыплется.

– Не может быть! – удивилась Латынцева.

Она была исключительно аккуратна, всегда проверяла мешки перед походом в магазин. Только вот сегодня не заметила прореху, как видно – погода тяжёлая, и в голове шумит.