Эд Макбейн - Кукла

Эд Макбейн

Кукла

Глава 1

Энни, маленькая девочка, сидевшая на полу у стены, играла со своей куклой. Она говорила ей что-то, внимательно слушала ее ответы. Сквозь тонкую стену до нее доносились сердитые голоса из маминой спальни, но она упорно продолжала болтать с куклой и старалась при этом не очень пугаться этих голосов. Мужчина в маминой спальне уже просто орал. Она не хотела вслушиваться в то, что он говорит. Крепко прижимая к лицу куклу, она целовала ее пластмассовое личико, говорила ей разные ласковые слова и выслушивала ответы куклы. В спальне за стеной в это время убивали ее мать. Тинка, имя, под которым была известна ее мать, получилось путем соединения двух имен – Тины и Карины. Тинка звучало и экзотичней и шикарней. Тинка, вне всяких сомнений, была красивой женщиной – тут уж ничего не скажешь. Она была бы красивой, даже если бы звали ее Бертой, Брунгильдой или даже Белугой. Экзотическое имя только подчеркивало ее красивую внешность, придавало ей какой-то загадочный блеск, содержало намек на тайну и некоторую авантюристичность.

Тинка работала манекенщицей для журналов мод. У нее было отлично вылепленное лицо, которое полностью отвечало требованиям ее профессии – высокий лоб, слегка выступающие скулы, четко очерченный крупный рот, нос благородной формы, чуть приподнятые уголки глаз, умело удлиненные искусно наложенной косметикой, да и сами глаза – зеленые, с крохотными искорками янтаря – были очаровательны. Да, по общепринятым стандартам она, несомненно, могла считаться красавицей. Фигура у нее была типичной фигурой манекенщицы – гибкое тело, тренированное, длинноногое, с узкой талией, с узкими бедрами и плоским втянутым животом. Она настолько привыкла передвигаться, улыбаться, да и просто сидеть со свойственной ее профессии легкостью и изяществом, что даже оставаясь наедине с собой, в своей маленькой гостиной, она инстинктивно выбирала наиболее выигрышные позы, как бы постоянно чувствуя на себе взгляд фотообъектива. Все это давало ей право считаться самой настоящей красавицей.

Однако в данный момент в ней трудно было бы разглядеть красавицу.

Красавицей ее трудно было назвать потому, что мужчина, который, выкрикивая ругательства, гонялся за ней по комнате, теперь, когда он сумел загнать ее в узкий проход между стеной и роскошной двуспальной кроватью, чуть не опрокинув при этом туалетный столик с мраморной доской, с остервенением наносил ей беспорядочные удары кухонным ножом, не обращая внимания на ее мольбы.

Шквал ругательств, которыми он осыпал ее, изрыгался теперь ровным и даже монотонным потоком, не повышаясь и не понижаясь, а нож с той же монотонностью вздымался и падал. Тинка уже вся была залита кровью. Она продолжала выкрикивать имя убийцы, умоляя его оставить ее в покое. Наконец она в последний раз выкрикнула его имя, добавив слово “пожалуйста” и упала на спину, зацепив затылком маленькую картину Марка Шагала, которая сорвалась с гвоздя и, ударив ее по плечу, свалилась на пол. Женщина упала рядом, заливая все вокруг кровью из многочисленных ран, хрипя и задыхаясь. Лоб ее ударился о дубовую раму картины, а белокурые волосы рассыпались по красному и желтому фону картины Шагала, покрыв полотно как бы легким налетом тумана. Последний удар, нанесенный по горлу, довершил дело. Поток крови хлынул на полотно, и хлещущая из раны кровь перетекла через раму и разлилась по ковру.

В соседней комнате девочка по имени Энни сидела на полу, судорожно вцепившись в куклу.

Она шептала ей ободряющие слова, а потом в страхе услышала, как тяжелые мужские шаги пересекли спальню, направляясь в холл. Затаив дыхание, она продолжала прислушиваться к ним, пока не услышала, как открылась, а потом захлопнулась входная дверь.

Она так и продолжала сидеть на полу в детской, когда смотритель дома зашел сюда утром, чтобы заменить прокладку в кране, на неисправность которого миссис Закс пожаловалась ему накануне.

Апрель – четвертый месяц года. Об этом очень важно помнить, особенно, если ты являешься полицейским, иначе это может привести к путанице. Чаще всего эта путаница и сопряженные с ней неприятности объясняются, во-первых, накопившейся усталостью, во-вторых, монотонностью и скукой, а в-третьих, отвращением. Усталость – это постоянное состояние, к которому с годами начинаешь постепенно привыкать. Тебе прекрасно известно, что главное управление полиции не признает ни суббот, ни воскресений, ни прочих законных праздников, и поэтому ты должен быть готов к тому, что тебе придется работать даже в день Рождества, если подошло твое дежурство, а особенно если кому-то взбрело на ум именно в этот день совершить преступление, возможно, даже специально спланировав его на этот день, следуя хрестоматийному примеру – вспомните хотя бы генерала Джорджа Вашингтона, который обрушился на ничего не подозревающих пьянчуг гессенцев. Кроме того, тебе хорошо известно, что работа детектива вообще не подчиняется никаким графикам и поэтому ты уже давно приспособился и вставать, и ложиться в необычные часы, а значит, притерпелся и к тому, что на сон у тебя остается все меньше и меньше времени. Однако невозможно привыкнуть к тому, что преступность постоянно растет, а времени на раскрытие преступлений у тебя остается все меньше и что все меньше находится людей, готовых вступить в борьбу с преступностью. Все это, вместе взятое, и приводит к накоплению усталости. И ты иногда срываешь злость на жене и детях, но ты и сам понимаешь, что все это происходит только потому, что ты устал. Увы, такова жизнь, и если она и позволяет тебе вырвать лишний час, то только для работы, но никак не для развлечений. Вот так-то.

Со скукой и монотонностью дело обстоит несколько иначе, но и они способны добавить путаницы и неприятностей. Казалось бы, раскрытие преступления – одно из самых увлекательных занятий, так ведь? Не верите – спросите у первого встречного. Но оказывается, что и распутывание преступлений может оказаться нудным и скучным, если вы работаете полицейским, которому приходится печатать протоколы и отчеты в трех экземплярах, а при этом вам еще приходится таскаться по всему городу, ведя бесконечные разговоры со старушками в цветастых домашних халатах, просиживая часы в квартирах, где еще витает дух смерти. Да и как заформализованная до предела процедура расследования, которая, подобно бою быков, расписана до мельчайших подробностей, может быть интересной, если любые действия разложены по полочкам и не допускают ни малейшего отступления от раз и навсегда заведенного порядка? Тут даже ночная перестрелка в аллеях парка оборачивается рутиной с неизбежным отчетом в трех экземплярах. Рутина же, наложивши на постоянную усталость, запросто может довести тебя до такого состояния, что ты уже не в состоянии будешь с ходу сказать, январь сейчас стоит на дворе или февраль.

Что же касается отвращения, то ты начинаешь испытывать его только в том случае, если усталость и рутина не помешали тебе сохранить человеческий облик. Некоторым полицейским сохранить его явно не удалось. Но если ты его все-таки сохранил и остался, несмотря ни на что, человеком, то иногда ты просто приходишь в ужас от того, на что бывают способны люди. Ты, конечно, способен понять и простить ложь, потому что в повседневной жизни и сам нередко прибегаешь к ней, чтобы облегчить себе жизнь и вообще, чтобы машина человеческого бытия, которую слишком откровенная правда может привести в негодность, продолжала вертеться. Ты способен понять и кражу, поскольку в детстве, когда тебе было лет пять или шесть, тебе самому случалось стащить особенно приглянувшийся карандаш или игрушечный самолетик. Ты даже можешь понять убийство, потому что где-то в самых затаенных уголках твоей души прячется чувство ненависти, способное подтолкнуть к убийству. Все эти вещи ты, естественно, можешь как-то понять, но тем не менее ты не можешь не испытывать отвращения к ним, если они постоянно обрушиваются на тебя непрерывным потоком, когда тебе на каждом шагу, день изо дня приходится встречаться со лгунами, ворами и убийцами, когда тебе начинает казаться, что все человеческие чувства оказываются приостановленными именно на те восемь, двенадцать или тридцать шесть часов, когда ты сидишь в дежурке или на телефоне. Может быть, ты и примирился бы с появлением какого-то случайного трупа, ведь смерть – это только один из неизбежных эпизодов жизни, не так ли? Но если на твоей памяти эти мертвые тела начинают нагромождаться одно на другое, да так, что ты уже не в состоянии отличить один проломленный череп от другого, то что ж тут дивиться тому, что ты перестаешь отличать апрель от октября?

А сейчас был апрель. Истерзанное тело очень красивой женщины лежало на полу, прислонившись щекой к залитой кровью картине Шагала. Сотрудники криминологической лаборатории обсыпали все кругом тонкой пудрой, пытаясь обнаружить отпечатки пальцев, они шарили специальным пылесосом в поисках волос и остатков тканей, осторожно упаковывали в специальный пакет кухонный нож, обнаруженный на полу в коридоре прямо у двери спальни, записную книжку убитой и кошелек, в котором можно было обнаружить все, что угодно, кроме денег.