Николай Свечин - Банда Кольки-куна Страница 10

– Навряд ли Куницын живет в городе под своей фамилией, – возразил Лыков. – Было бы чересчур глупо с его стороны.

– Опять японский шпион, – скривился генерал-губернатор. – А еще русский! Ладно бы по… ой!

Трепов прикрыл рот рукой и покосился на Ячневского. Тот сделал вид, что не понял.

– Господин Лыков, вы подтвердили мою догадку – напали бывшие солдаты, – сказал он. – Потому им и удался налет, что они знали устав караульной службы. Прошу, ваше превосходительство, отметить это в рапорте государю.

Трепов глянул на коллежского советника и сказал:

– Я со своей стороны не собираюсь беспокоить Его Величество пустяками. В стране каждый день такое творится! Но вот Департамент полиции дважды в месяц строчит отчеты на Высочайшее имя. И государь внимательно их читает…

– Мы тоже промолчим, – торопливо заявил сыщик. – Рядовое происшествие, чего шум поднимать.

– Рядовое или нет, а этого мерзавца нужно изловить, – строго велел генерал-майор Свиты. – Иначе он нам всю армию развратит. Сегодня же будет в приказе. Вам ясно, господа?

– Ясно, ваше превосходительство, – хором ответили сыщик с жандармом.

– А о чем, кстати, велась агитация? – сощурился Герасимов.

– Что воевать не надо, – припомнил Ячневский.

– Ну, это сейчас все говорят. А еще?

Поляк внимательно посмотрел на жандарма и добавил:

– Что царя тоже не надо. И министров, и вообще господ. А нужен крестьянский режим, чтобы мужики сами собой управляли.

– Ого! Что-то новое. Даже эсеры до такой глупости не додумались.

– А еще, – продолжил Ячневский, – агитатор призывал солдат моего полка начать восстание. Мол, только армия сможет сломать хребет царизму. Надо создать тайную революционную организацию, в которую включить все полки столичного гарнизона. И сейчас, когда царь вооружил простой народ, самое время к этому приступить.

Лица у слушателей вытянулись. Все долго молчали, потом Герасимов спросил с недоверием:

– Это вам поручик рассказал? Лежал с ушибленной головой, но все запомнил?

– Нет, – с ледяной вежливостью ответил полковник. – Я провел собственное дознание… Поверхностное, конечно, зато по горячим следам. И записал то, что услышал от солдат, подвергшихся агитации.

Трепов встал, все остальные последовали его примеру.

– Приказываю создать особую группу для поимки этого мерзавца Куницына. И всей его шайки. В группу включить Петербургское охранное отделение, Департамент полиции и военную прокуратуру.

– А также сыскную полицию, – подсказал Алексей Николаевич.

– Да, и ПСП[33] тоже, – согласился диктатор. Потом обвел всех суровым взглядом и добавил: – Старшим назначаю коллежского советника Лыкова.

Подполковник Герасимов расправил плечи и пробормотал:

– Слушаюсь.

Прямо с Мойки офицеры и Лыков отправились на Малую Охту. По дороге они разговорились.

– Агитатор потому вел свою агитацию в Новочеркасском полку, – предположил сыщик, – что это единственный в столичном гарнизоне армейский полк. Все остальные части – гвардейские. Там и условия службы лучше, и традиции, да и надзор строже.

– У нас тоже славные традиции, – обиделся Ячневский.

– Но согласитесь, что у гвардии привилегированное положение.

– Конечно. Уж там агитаторов сразу взяли бы за ворот.

Герасимов хмыкнул:

– Эх, господа… Поражаюсь вашей наивности. Признаки разложения имеются в Преображенском и Кавалергардском полках, а это лучшие полки гвардии! Преображенцы вообще обнаглели: моих филеров часовые не пускают в казармы, зато агитаторам вход свободный.

– Вот! – обрадовался поляк. – А вы говорите, что ядро заговора у нас, у армейцев. Гвардия и здесь впереди всех!

Казармы 145-го Новочеркасского полка поразили Лыкова порядком и чистотой. Герасимов, который до ОКЖ служил в резервном батальоне, и вовсе опешил.

– Однако у вас строго, – вынужден был признать он. – Со стороны поглядеть, так ажур.

Народу в полку было маловато: все на войне. Но нестроевые чины показывали отличную выправку. Как же они с такой выправкой прошляпили агитаторов? Сыщик с жандармом переглянулись, думая об одном.

Ячневский вызвал тех, кто был в подвергшемся нападению карауле. Люди повторили примерно одно и то же. Шесть или семь человек налетели неожиданно и действовали крайне дерзко. Показали револьверы и ножи. Когда свалили с ног поручика, сразу все и кончилось… Никто из солдат не успел применить оружие. Винтовки у них отобрали, заперли в камере и велели помалкивать.

Еще все подтвердили, что налетчики избегали лишней жестокости. Офицера стукнули аккуратно, а рядовых вообще пальцем не тронули. Фельдфебелю, правда, подбили глаз за то, что не хотел отдавать кобуру с наганом. Ну так это за дело…

Вспомнить приметы никто не смог. Похожи на солдат срочной службы. Один повыше других, он смахивал на матроса. Главный, к которому обратились как к Кольке-куну, наружности самой заурядной. Борода с проседью, да на макушке много седины. Глаза внимательные, спокойные. Голос негромкий, но внушительный – никому и в голову не пришло возразить.

На вопрос, что за агитатора пришли выручать, караульные ответили более обстоятельно. И пересказали все те слова, что Ячневский воспроизвел у Трепова. Дядька был постарше других, но той же солдатской породы. Может, из запасных… Однако говорил убежденно и многих в полку смутил. Три дня говорил! И никто из новочеркасцев его не выдал. Лишь на четвертый день смутьян попался на глаза полковнику и был нехотя, по его приказу, арестован.

Как же налетчики проникли на охраняемую территорию, спросил Лыков. А потом спокойно вышли вместе с арестантом? Да через калитку, что позади гауптвахты, пояснили караульные. Лыков с Герасимовым отправились смотреть на эту калитку. Ну, дверь в заборе, перед ней часовой. Выходит, злодеев впустили?

Ячневский приказал привести того самого часового, который нарушил устав. Он сидел в одиночной камере. Явился детина ростом с каланчу.

– Как же ты их впустил? – задал вопрос сыщик.

– А подошел он и попросил.

– Кто «он»?

– А главный у них, с седой бородой.

– Колька-кун?

– Может, и так. Он не представился.

– А что значит попросил? О чем?

Детина наморщил лоб:

– Эта… Сказал, что товарищ там у них. Хороший, будто, человек. А сидит в темнице.

– И что?

– Эта… Ты, говорит, дай нам его вывести. Обещаю, говорит, что ни капли крови не прольем, все аккуратно сделаем.

– И ты дал?

Часовой понурился.

– Эта… Товарища они выручали. Праведное дело, значит, делали.

– А присяга? Ты же перед иконой присягал!

Детина поднял наивные голубые глаза и пояснил:

– Смутил меня тот человек, ваше высокоблагородие. Сказал: ты мужик, и я мужик. А баре нас лбами сталкивают. Что мы с тобой делить будем? Ты, говорит, землю пахал? Пахал, отвечаю. Вот, а они нет. Соху не сумеют наладить. И чего стоит твоя присяга? Кто тебе ближе, мужики или господа-белоручки?

Подполковник Герасимов сердито прикрикнул:

– Ты ври, да не заговаривайся! Нарушил присягу, нарушил устав караульной службы, теперь оправдаться хочешь?

Часовой обиделся:

– Я как есть говорю, чистую правду.

– А если правду, то быть тебе, дураку, в дисциплинарном батальоне.

– Раз провинился, значит, надо ответ держать, – с достоинством ответил парень.

Тут вмешался Лыков:

– Продолжай. Вот ты поговорил со старшим и пропустил их в калитку. Сам снаружи остался, на посту?

– А как же! Разве я могу пост покинуть? – удивился часовой.

Герасимов прыснул в кулак, но сыщик продолжил расспросы:

– Один остался?

– Не, со мной ихний парень стоял.

– Что за парень?

– Мишкой звать. Тоже из наших, из крестьян. Про японский плен рассказывал, пока остальные свое дело лебастрили. У него еще рука не сгибается после японской пули. Интересно про плен баял!

– Да он идиот… – прошептал на ухо сыщику жандарм. Тот отмахнулся:

– Мишка? А из какого он полка?

– Да они все из одного, который в плен попал.

– Пятого Восточно-Сибирского?

– Может и так, ваше высокоблагородие.

– Что, вы там стояли и лясы точили? Пока твоих товарищей по караулу мутузили…

Парень опять обиделся:

– Пошто вы так говорите, ваше высокоблагородие? Грех это. Старший слово сдержал, никого они не потрепали. Я же знаю!

– А поручику голову зашибли – это что? Фельдфебелю по морде крякнули.

– То начальству, за сопротивление. А нас, мужиков, не тронули.

– Ну пусть. А потом они все вышли?

– Так точно. Зашли вшестером, а вышли, значит, всемером; Мишка восьмой был. Пожали мне руку, спасибо сказали да и двинули по улице.

– Руку пожали? – вскинулся подполковник.

– Так точно. Вежливые… А здорово они нас обклеили!

Лыков еще некоторое время донимал парня, пытаясь получить от него важные подробности. Но тот уже рассказал, что знал, и теперь только повторялся. Кончилось тем, что Герасимов забрал весь караул с собой. В охранном отделении их допрашивали целый день, с той же целью – выяснить детали. Во что были одеты нападавшие, какое оружие использовали, как друг к другу обращались. Приметы говора. Развитые или не очень. Особенно старались разузнать про главаря. Вечером Алексей Николаевич заехал на Мойку, 12, где располагалось Петербургское охранное отделение, прочитал протоколы. Ничего важного в них не оказалось. Вот только вспомнили, что у высокого на руке была татуировка в форме якоря. Значит, действительно моряк!