Максим Есаулов - Попытка к бегству Страница 10

— Ну поймаете вы его, — грустно вздохнул Семен Петрович, — не расстреляете же Посидит — выйдет. Еще родственников сода притащит. Надо же как, — глаза его просветлели от воспоминаний, — ввести к ним пару дивизий. С утра всех тепленькими хвать! Мужиков в расход, а остальных за Урал — работать, страну обустраивать. С ними, «черными», только так и можно.

— Спасибо, Семен Петрович, — Ледогоров поднялся. — Вы нам очень помогли, — выцедил он дежурную фразу и усмехнулся. С портрета на стене на него строго смотрел кумир старика — главный «черный» всех времен и народов.

По Миргородской, поднимая тучи пыли, летели пыхтящие четырехколесные чудовища. Беспощадное оранжевое солнце угадывалось сквозь копоть выхлопных газов. Ледогоров выругал себя, что не додумался идти сквозь вокзал, но снова видеть Семена Петровича не хотелось. Он вздохнул и зашагал в сторону Гончарной улицы.

В какой-то миг ему даже показалось, что этот момент не наступит никогда. Но автобус зашипел, захрипел и, растворив железные оковы, выплюнул его из похожего на сауну салона. Вслед посыпались крупные коренастые женщины с авоськами и компания школьников с магнитофоном и дежурным пакетом апельсинов. Почему все всегда тащат в больницу именно эти оранжевые плоды? Ледогоров глубоко вдохнул горячий, не освежающий воздух, проверил наличие сумочки со стволом, «ксивы», бумажника, пуговиц на джинсах и двинулся в сторону возвышающейся посреди пустыря башни Института Скорой помощи. В холле сновали туда-сюда женщины в белых халатах. Под пустыми вешалками зачем-то в середине лета скучала гардеробщица. Он подошел к окну «Справочной».

— Галустян Рафаэль Михайлович, доставлен ночью двадцать шестого.

Седая женщина в очках скользнула по нему равнодушным взглядом и уткнулась в списки.

— Девятый этаж, третья хирургия, палата девятьсот тринадцать.

— Спасибо.

Солнце било через огромные витринные окна, нагревая и без того плотный больничный воздух. У турникета его схватила за руку маленькая пожилая женщина со злым лицом скандалистки.

— Куда?! А обувь переодеть?

Он показал удостоверение.

— Я по рабочему вопросу.

Она еще больнее сжала его руку.

— Нельзя! У меня указания! Ну и что, что милиция!

На мгновение он позавидовал Семену Петровичу. В его времена было явно проще работать. Высвободить руку оказалось не просто.

— Извините, я же сказал, что у меня служебный вопрос. Мне необходимо опросить…

— Меня не волнует, чего вам надо! — женщина загородила проход. — Без тапок — не пущу.

Она явно принадлежала к разряду людей, видящих в таких скандалах смысл жизни. Мимо прошли двое стриженных спортивных парней в дорогих костюмах и остроносых туфлях. Передний оттер ее плечом и она безмолвно посторонилась.

— А эти? — кивнул Ледогоров.

— Это к главврачу! — нашлась женщина-цербер.

— Тогда я тоже к нему!

Ледогоров сильно оттолкнул ее руками с дороги и прошел к лифту. Она не закричала, не побежала за ним, а, повернувшись, как ни в чем ни бывало, засеменила к гардеробщице.

— Валя! Давай чаю попьем!

В ожидании лифта он пытался понять, сколько еще в этой стране хамство будет универсальным способом общения.

На девятом этаже было пустынно. В холле стоял некогда модный гобеленовый диван. В воздухе висел тяжелый, ни с чем не сравнимый больничный запах. За дверью с надписью «3-я хирургия» скучала за столиком миловидная русоголовая девушка в белом халате.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте. Вы к кому?

— К Галустяну.

Она посмотрела на него внимательней.

— К нам вообще-то без тапочек нельзя.

— У меня особый случай.

— Почему?

— Я киллер. Пришел его добить, а в тапочках убегать неудобно. Шучу. — Ледогоров показал удостоверение.

— Жаль, — она вздохнула.

— Чего жаль? — не понял он.

— Что не киллер. Достал уже. — Она кивнула в глубину коридора. — Девятьсот тринадцатая палата. У него жена.

— Кто? — Ледогоров на секунду задержался.

— Же-на, — девушка скорчила гримаску. — Якобы.

Перед тем, как толкнуть дверь с криво приклеенными цифрами 913, Ледогоров на всякий случай постучал. Первое, что бросалось в глаза внутри одноместной палаты — это огромная куча продуктов на столе. Здесь были и помидоры, и острый перец, и персики, и сулугуни, и лаваш, и тарелочки с шашлыком, и даже бутылка коньяка. Ледогоров мгновенно почувствовал, как рот предательски наполняется слюной. Время обеда давно наступило. Рядом со столом лежал, вздернув на растяжки ногу и руку, огромный бородатый кавказец с пухлым круглым лицом. На стуле возле него сидела крашенная высокая блондинка с синими губами и черными ногтями. На вид ей можно было дать лет двадцать пять, из чего Ледогоров заключил, что ей не больше двадцати. Он давно навидался таких кавказских «жен», заполнивших рынки и торговые зоны у станций метро, готовых на все за дозу, шашлык и колготки, наивно верящих в будущий брак со своим очередным любимым.

— Здравствуйте! — на свет автоматически появилось удостоверение. — Моя фамилия — Ледогоров. Я из уголовного розыска. Веду дело о нападении на вас.

— Вах! Здравствуйте! — Галустян задергался на своих растяжках. — Проходыте, па-жалу ста! Галя, дай стул, да! Кущать будете?

Девица молча встала и, подвинув свой стул Ледогорову, отошла к окну. В палате было приятно прохладно — в углу работал китайский микрокондиционер.

Ледогоров опустился на стул.

— Спасибо, я обедал. У меня к вам несколько вопросов.

Галустян улыбнулся и здоровой рукой похлопал его по колену.

— Э-э, дарагой, па-атом вопросы! Давай щащ-лык кущать, коньяк пить.

По его знаку блондинка засуетилась вокруг стола. Ледогоров тоже улыбнулся и жестом фокусника извлек из-за ремня джинсов пластиковую папку с бланками объяснений.

— Рафаэль Михайлович, к сожалению я тороплюсь. Шашлык в другой раз, а сейчас расскажите еще раз, что с вами произошло.

Галустян разочарованно поцокал языком и жестом остановил приближающуюся с двумя стаканами коньяка девицу.

— Что тут рассказывать, да? — он закатил глаза и выпятил нижнюю губу. — Ехаль на свой машина. Два парня, маладой, просят — падвези рядом. Ми покажем, гаварят. Я что? Минэ нэ жалко! Садытесь, гаварю. Дэнэг минэ нэ надо! Просто хате л помощь сдэлать, пани-маэшь? Прыехалы, а они пыстолеты минэ — раз! — Галустян ткнул указательным пальцем себе в лоб. — Виходы из машина! Я гаварю — стрэляй, сабака! Убэй минэ! Нычего нэ палучиш! И давай я с ними драца! Оны в минэ — бах! А я с ными дерус! Они сновы — бах! А я деру с! Оны все выстрэлили и бежать!

Он шумно выдохнул, видимо, тяжело переживая собственный героизм.

Ледогоров пожалел, что у него нет диктофона.

— Где они вас остановили?

— Главный проспект, — Галустян замялся и вопросительно посмотрел на девицу.

— Невский, — подсказала она низким хриплым голосом.

— Да, Нэвскый, гдэ лошадь на мосту.

— Аничков мост? — Ледогоров едва не прыснул со смеху.

— Да, — Галустян кивнул и откинулся на подушку. — Извиныте, я по-русски плохо гаварю.

— Ничего.

Ледогоров бегло писал объяснение, хорошо понимая бесполезность этой работы. Даже если Галустян даст весь этот бред на протокол допроса, подписавшись под ответственностью за дачу ложных показаний, даже если поймать его на противоречиях и доказать, что он врет, то все это можно засунуть себе в задницу. Ответственность эта существует лишь на страницах уголовного кодекса. Для того, чтобы привлечь к ней, в реальности необходимо, чтобы решение об этом принял суд, а как же дело попадет в суд, если и врут, чтобы этого не произошло. Ладно, это свидетели и потерпевшие. Обвиняемым и подозреваемым закон позволял вообще лгать безнаказанно, мотивируя это правом на защиту. Ледогоров вообще слабо понимал, почему преступник имеет законное право выкручиваться, и это никак не ущемляет права тех, кого он обворовал, ограбил или убил. По его, Ледогорова, разумению, каждому осужденному, находившемуся до приговора «в отказе», следовало набавлять срок за дачу ложных показаний. Причем лет пять, не меньше.

— Как они выглядели?

Галустян вытянул губы трубочкой и нахмурился. Видимо, еще не успел сочинить.

— Маладые, свэтлые, — сказал он наконец, — в чорном одэты.

— Оба с пистолетами?

— Да. Оба.

Ледогоров написал еще несколько строчек, потом перевернул листок.

— Так. Вернемся к началу. Где прописаны?

— Тбылиси. Руствэлли чатырнадцать, кавартыра сорок.

— А в Санкт-Петербурге?

Галустян снова обратил свой горячий взор к блондинке. Она встрепенулась.

— Дыбенко восемь, сто один.

Ледогоров наконец повернулся к ней.

— А вы кем приходитесь?

Она высоко подняла голову.

— Жена.

— Можно вашу фамилию, имя и отчество?

— Воротникова Галина Романовна.

— Давно замужем?

Глаза Ледогорова откровенно смеялись. Она скривила губы.