Максим Есаулов - Собачья работа Страница 10

— Согласен? — Полянский аккуратно переступил через кровавый потек на полу.

— Конечно. — Максаков, поскольку курил на месте происшествия, стряхивал пепел в ладонь. — А кто ее видел, когда она вернулась домой?

— Удивительно, но только ее подруга Ковяткина, чудесным образом проснувшаяся ночью по нужде. Остальные вообще не помнят, чтобы она куда-то уходила. И знаешь, что интересно? Ковяткина. с тетей Дусей последний день ссорились. Один из собутыльников вспомнил, что покойная к мужу Ковяткиной приставала. Он-то сам еще долго ничего пояснить не сможет: из отдела на Пряжку увезли — «белочка» пришла.

Максаков посмотрел в окно. Грязное и сальное стекло. Подобное тысячам других в этом городе. Муторный серый день. Чисто питерская панорама крыш. Еле уловимый невидимый снег. Зима в Ленинграде. Бесконечность в вечности. Изнутри царапало холодком и пустотой.

— Шекспировские страсти. И где эта леди Макбет? В отделе?

— Нет, — Полянский покачал головой, — на кухне. Была нетранспортабельна.

В комнату заглянул Жора.

— А где типа медик?

— Едет еще.

— Может, кто конкретно метнется? А то насухую в таком евростандарте вошкаться не климатит.

Максаков улыбнулся.

— Сейчас организуем. Указания следователя на месте происшествия — закон.

— Могу отдельное поручение выписать, — в тон ему хмыкнул Ефремов.

Снова заголосила «моторола».

— Б… ! Забыл начальнику позвонить! — чертыхнулся Максаков.

— Миша! Ты чего, его специально дразнишь? — Лютиков явно ехидничал.

— Все, Венйаминыч! Звоню! Серж, где здесь телефон?

Григоренко ответил сразу. Максаков глубоко вдохнул.

— Петр Васильевич, это…

— Ты где находишься?! — Шеф был на взводе. — Я сколько должен ждать?!

— На убийстве. Моховая…

— В жопу его засунь себе, это убийство! — Трубка уже просто вибрировала. — У нас «трасса»! Понимаешь? Трасса! Принц республики Лябамба и одиннадцатый заместитель, министра иностранных дел прилетают на концерт фольклорного ансамбля «Свинопасы»! Все обеспечивают трассу, а ответственный — на каком-то убийстве! Ты понимаешь, что будут проверяющие из главка?! Ты вообще соображаешь, чем…

Максаков давно научился отключать слух в разговорах с шефом. Он думал, что, судя по механизму образования, кровавые следы на обоях это брызги, а стало быть, у Ковяткиной явно должны быть следы на одежде и…

— Доложишь немедленно!

На слово «доложишь» пора было включаться. Оно обозначало окончание разговора.

— Есть! — сказал он и повесил трубку.

…необходимо снять с нее одежду на биологию.

— Серега, где эта киллерша?

Полянский вынырнул из пыльного полумрака.

— Пошли на кухню. Там с ней Ледогорыч.

— Он хоть вменяемый?

Максаков любил Сашку Лёдогорова, но последние месяцы тот безбожно пил, стремительно катясь вниз.

— Абсолютно. Он уже неделю как закоддовался.

— Да ну? Сам?

— Сам. Сказал, что надоело.

— Радостно.

— Еще как.

Кухня была просторной и квадратной. Вдоль стен — разнообразные столики и пеналы. Две газовые плиты. Закопченный желтый потолок. Запах лука. Полная потная женщина в коричневом халате резала капусту. Миловидная девушка в зеленом свитере и джинсах курила у окна.

— Вот она — наша фотомодель. Саня, как дела?

— Еще не родила, — высокий рыжеватый Сашка Ледогоров отвлекся от сморщенной всклокоченной тетки в грязной ночной рубашке, восседающей на стуле посередине. — Совсем, тварь, пьяная. Вообще ни во что не врубается.

Максаков отметил, что после продолжительного запоя у Сашки остались лишь щетина и темные круги вокруг пронзительных зеленых глаз.

— Она же вроде блеяла что-то? — Полянский пощелкал пальцами перед глазами Ковяткиной.

— Пока я с соседями разговаривал, где-то надыбала стакан и догналась.

Максаков обратил внимание, что ни женщина в коричневом халате, ни девушка не обернулись, когда они вошли. Милиция и смерть в этой квартире были вещами привычными и обыденными.

— Надо ее в отдел.

— Машину ждем. Ты не на колесах?

— Я на своей. Увольте — весь салон провоняет.

— Это точно.

За их спинами, на месте происшествия, кто-то громко захохотал. Девушка затушила сигарету, насыпала в две яркие цветные кружки кофе и, подхватив закипевший чайник, двинулась к выходу. Максаков посторонился.

— Кофе-то как хочется.

Она окатила его леденящим взглядом серых презрительных глаз.

— Кафе за углом, на Пестеля.

Полянский подхватил Максакова под руку и кивнул ей вслед.

— Я неделю назад ее мужа закрыл, так что насчет кофе ты как-то…

— А я-то откуда… За что взяли?

— Герычем банковал.

Было душно. У Максакова кружилась голова. Он обошел безучастную ко всему Ковяткину и, подойдя к окну, приоткрыл его. Женщина в коричневом халате безостановочно, как автомат, резала капусту. От нее исходил резкий тошнотворный запах пота. Ветер освежил. Расщелина двора тонула в белесой мгле. Снова бесконечно-тоскливо заныло под сердцем. Он сгреб ладонью с железного козырька немного снега и вытер лицо. Не отпускало. Из глубины квартиры снова донеслись взрывы хохота. Возвращаться в плотный, стоячий воздух кухни не хотелось. Ледогоров курил, щурясь куда-то в сторону. Полянский задумчиво смотрел на потолок. Женщина с каким-то ожесточением продолжала кромсать хрустящие под лезвием кочешки.

— Пойду посмеюсь за компанию.

Вязкий, пористый сумрак давил на плечи. По ногам неприятно хлестало колючим сквозняком.

— Открываю я, значит, шкаф, а эти уроды…

Шароградский держал в одной руке откупоренную поллитровку, а в другой — бутылочку «Спрайта». Выражение лица Андронова тоже выражало начальную степень эйфории. Жора Ефремов дымил сигаретой, что-то подсказывая своей практикантке, примостившейся на складной табуретке с протоколом осмотра в руках и таким невозмутимым лицом, словно она сидела на лекции в институте, а не в кишащей тараканами квартире с блевотиной, размазанной по полу.

— Кать, водку будешь? Только стакана нет.

— Буду, — ответила она неожиданно низким грудным голосом и, взяв у Шароградского бутылку, не глядя сделала из нее несколько больших глотков.

Все на секунду умолкли.

— Запьешь? — Саня протянул «Спрайт».

— Нет, спасибо. — Катя так же, не глядя, вернула пузырь и снова углубилась в протокол.

Максаков хмыкнул. Все обернулись.

— Ой, — сказал Андронов.

— Вот именно. — Максаков улыбнулся ласково и приветливо. — Стас, Шура, можно вас в коридор? На минуточку.

— Только в целях установления контактов с прокуратурой, — притворив за собой дверь комнаты, Андронов выставил перед собой ладони. — Скажи, Саня?

— Конечно! Алексеич, не сердись, мы чуть-чуть, для контакта.

Максаков безуспешно поискал выключатель — глаза устали от полумрака.

— Во-первых, я знаю ваше «чуть-чуть», во-вторых, на кухне подозреваемая, с которой еще работать и работать, а вы сейчас доконтактируетесь до бесчувствия.

Входная дверь в квартиру отворилась, и молодой парень с «дипломатом», отряхнув с бобровой шапки жесткий рассыпчатый снег, исчез за одной из приличных дверей. Из другой выплыла высокая статная женщина в недорогом, но элегантном пальто цвета индиго, ведя за руки двух одинаковых малышей в красно-белых комбинезонах. На выходе она вежливо посторонилась, пропуская судмедэксперта Андрея Чанова в зимнем камуфляже с неизменным «дежурным» чемоданом. Квартира продолжала жить своей обычной жизнью. Закаленных жителей питерских коммуналок сложно чем-то удивить. Особенно смертью.

— Так мы пошли?

— Куда? — Максаков в который раз за сегодня с трудом оторвался от собственных мыслей и вернулся к действительности.

— Колоть злодея, — Андронов кивнул в сторону кухни.

— Злодейку, — машинально поправил Максаков. — Сейчас бесполезно, надо ждать, когда протрезвеет.

— Не волнуйся, Алексеич, — Шароградский тронул его за рукав, — сейчас все сделаем в лучшем виде.

Он был невысоким, чернявым, похожим на цыгана, даже манера уговаривать у него была цыганской — торопливой и импульсивной.

— Да, в лучшем виде, — поддакнул Стас Андронов. Он был практически трезвым и чуть насмешливо смотрел на Сашку, которому явно хорошо легло на старые дрожжи.

Из глубины квартиры снова появился Полянский.

— Блин, поссать невозможно, какие-то козлы сортир забили. Тряпку, что ли, туда бросили? Наглухо.

Максаков снова поморщился от сумрака:

— Ты не знаешь, где здесь свет включается?

— Нигде, — усмехнулся Полянский. — Здесь в одной комнате живет Рублик. Местный алкаш. Рублев его фамилия. Он у метро лампочками торгует. Поэтому в прихожей уже давно не вкручивают. Туалет и кухню он не трогает, а прихожую завсегда.

На кухне почти ничего не изменилось. Женщина расправилась с капустой и теперь с такой же неумолимостью робота строгала морковь. В свете тусклой лампочки лицо ее жирно блестело от пота. У приоткрытого еще Максаковым окна курил теперь рабочего вида мужик лет сорока в тренировочных штанах и тельнике. Он тоже не обернулся, когда вошел Максаков, продолжая дымить «Беломором». Ковяткина по-прежнему тупо сидела на табуретке с полуприкрытыми глазами. Ледогоров отвернул водопроводный кран и ловил губами струю воды, гулко ударяющую в испещренную язвами ржавчины жестяную раковину.