Александр Звягинцев - Прокурор идет ва-банк Страница 10

Он прищурился и посмотрел в бинокль на дом своей бывшей поварихи. На короткое время замолчал, видно, предался воспоминаниям. Неожиданно рассмеявшись, старик сказал:

— Помню, сколько раз за руку ее ловил, никогда меры не знала! Мясо, масло… волокла сумками неподъемными. Иной раз диву давался, как это бабе тяжесть такая под силу? Ничего, сдюжила!..

Скорина неожиданно развернулся и быстро, так, что Оболенцев едва за ним поспевал, вернулся обратно в беседку. Привычно, словно и не вставал из-за стола, он налил опять по полной кружке, сделал пару глотков и продолжил:

— А как Петьку, муженька ее, первым секретарем в горкоме комсомола сделали, так сразу выплыла на быстрину: сперва пирожковой ведала, потом рестораном «Грот» — это тем, что в ущелье… Налилась, сладкая стала баба, медовая… Сам Липатов на нее глаз положил. И не только глаз…

— Кто такой Липатов? — Оболенцев притворился, что в первый раз слышит эту фамилию.

— Липатов-то? — засмеялся Скорина. — Ну, уж этого вы должны знать! — Старик опять перешел на «вы». — Наш первый секретарь царькома!

— Обкома, что ли? — переспросил Оболенцев.

— Ну! — утвердительно произнес Скорина.

— А откуда это?

— Царьком-то? — переспросил дед и отпил из кружки. — Да в народе так называют.

— Метко! — одобрил Оболенцев.

— Народ — он все видит!.. Недаром говорят: «От трудов праведных не построить палат каменных».

— Да уж! — кивнул головой Оболенцев. — На зарплату Борзовой такой дворец не отгрохать: трехэтажный, с медной крышей, с подземным гаражом…

Оболенцев сделал паузу, но Скорина охотно подхватил эстафету:

— …со своей котельной, сауной-баней, кухней с автоматической подачей пищи в столовую, когда все запахи остаются внизу, а наверху лишь цветы и музыка… Участок в гектар. Цветники и теплицы. У меня просили черенки роз, они знаменитые…

— Дали?

— А чего не дать? — пожал плечами старик. — Деньги платят хорошие…

— Но нетрудовые! — напомнил Оболенцев.

— А это уже ваша забота! — отшутился Скорина. — Садовник покупал, а у меня с ним войны нет.

— Мы остановились на покровительстве Липатова! — напомнил Оболенцев.

— Через его постель Катерина Вторая и стала царицей! — засмеялся Скорина. — Все рестораны и общепит города под ней ходят! Городским трестом командует почище любого мужика. Сила!

— А муж что?

— Чей? — забыл про мужа Скорина.

— Да Борзовой, конечно!

— A-а, Петька! — насмешливо протянул дед и рассмеялся. — И он не внакладе: тож возвысился, третий год как секретарем горкома партии служит.

— И чем он там заведует? Идеологией?

— Идеологией он поначалу командовал, но не справился с хромоногой, — обстоятельно пояснял дед. — Потом его перебросили заправлять общепитом, торговлей и органами всякими, милиция и судьи перед ним на цирлах ходят, почище балерин…

— Берет? — неожиданно спросил Оболенцев.

— Вот чего не знаю, того не знаю! — открестился Павел Тарасович. — Говорят, натурой хапает…

— Борзыми щенками! — рассмеялся Оболенцев.

— Щенки-то ему зачем?

— Это у Николая Васильевича Гоголя есть такая пьеса, «Ревизор»! — пояснил Оболенцев.

— Помню! — кивнул головой дед. — Школьная программа.

— А говорите, «зачем ему щенки»? — усмехнулся Оболенцев.

— Песенка по радио часто передается: «Это мы не проходили, это нам не задавали».

— На вас как на свидетеля можно положиться? — неожиданно спросил Оболенцев.

Павел Тарасович задумался. И думал долго, пока его кружка с вином вновь не опустела.

Оболенцев не торопил его, а тоже молча потягивал вино, какого никогда в жизни не пробовал. «Ванька позавидует! — думал он про себя. — Ему рыбзавод достался: грязь и вонь. А мне такая благодать: и старик симпатяга, и вина такого в магазинах не купишь».

— Скажу вам честно, как на духу, времени, чтобы врать, уже не осталось: если дело будет расследоваться в нашем городе, то все позабуду, что вам тут порассказал, а вот если Москва-а… — протянул он последнее слово.

— Москва из доверия еще не вышла? — усмехнулся Оболенцев, зная, как из Москвы любят спихивать дела обратно, на периферию, и что из этого получается, какие трагедии и новые преступления.

— Надо же во что-нибудь верить! — тихо проговорил Скорина. — Вы небось тоже жизнью рискуете?

— Ну, жизнью вряд ли! Карьерой — возможно.

— Вот видите! — удовлетворенно заметил дед. — Зло не может торжествовать вечно. Сколько веревочке ни виться, а концу быть!

— Значит, если команда приедет из Москвы, я могу на вас рассчитывать?

— Только если вы будете в этой команде! — тоже, в свою очередь, уточнил Павел Тарасович.

— Это почему? Вы меня знаете без году неделю…

— У Майера глаз верный! — перебил его Скорина. — Если он вам доверился, значит, вы — стоящий человек!

— Ну, спасибо! — смутился от похвалы Оболенцев.

— Ну, пожалуйста! — в тон ему отозвался Скорина. — Вина налить еще?

— Пожалуй, хватит. Дел еще много!

— По горло? — усмехнулся дед.

— По горло вина налил в себя! — засмеялся Оболенцев. — А дел — выше макушки!

Оболенцев уже поднялся, чтобы распрощаться со стариком и уйти, как услышал стук хлопнувшей калитки.

Скорина обернулся на стук вместе с Оболенцевым.

К дому по мощенной камнем дорожке шла красивая молодая женщина. Ее светлые до плеч волосы искрились в солнечных лучах. Цвет платья подчеркивал загар, а обрамляющие дорожку кусты роз служили настоящей драгоценной оправой ее красоте.

Оболенцев замер на месте, решив, что ему она померещилась от лишней кружки вина.

— Оленька! — завопил радостно дед, делая отчаянные попытки приподняться. — Какой у меня, старика, день сегодня выдался! Почаще бы, почаще…

Ольга подошла к беседке и, почувствовав пристальный взгляд гостя, несколько смутилась. Скорина тотчас представил ей Оболенцева:

— Оленька!.. Вот познакомься, гость из Москвы!

Женщина смело протянула руку Оболенцеву и представилась:

— Ольга!

— Оболенцев Кирилл Владимирович! — с трудом выговорил он свои почти полные паспортные данные. И тоже смутился. Очень ему понравилась эта женщина.

— Наверняка весьма важный человек! — улыбнулась Ольга.

И ее улыбка сразу согрела оледеневшее после развода сердце Оболенцева.

— Слишком солидно представился? — улыбнулся в ответ Оболенцев.

— Пожалуй, — со значением сказала она. — Надеюсь, я вам не помешала?

— Ну что вы! У Пал Тарасыча такое вино великолепное.

— Мне это известно не хуже, чем вам! — уколола Оболенцева Ольга. — Я все-таки родственница!

— Присоединяйтесь к нам! — предложил захмелевший не только от вина Оболенцев.

«Любовь с первого взгляда!» — подумал он. И ощутил такую радость, какую давно не испытывал.

— Не пью! — отрезала Ольга. Она сама себе удивлялась.

«Что это со мной? — спросила она себя мысленно. — Грублю, смущаюсь от взгляда. И это смятение чувств. Неужто влюбилась, девочка?»

Чтобы скрыть смущение, она обратилась к старику:

— Павел Тарасович, я вам валокордин принесла, ведь кончился?

И протянула деду пузырек с лекарством. Дед взял пузырек и, задержав руку Ольги, нежно и старомодно ее поцеловал.

— Вот спасибо! И действительно кончился.

Он ушел в дом, вероятно, чтобы положить в аптечку валокордин.

Ольга, все еще не глядя на Оболенцева, села на скамеечку и только тогда рискнула посмотреть на него.

— Отдыхать приехали? — спокойно спросила она. Оболенцев утонул в ее глубоких глазах, и до него не сразу дошел смысл сказанных слов. Наконец он опомнился:

— Отдыхать! Конечно, отдыхать!

— А с Павлом Тарасовичем давно знакомы? — ненавязчиво поинтересовалась Ольга.

— Первый день! — как школьник отрапортовал Оболенцев. — Но слышал о нем раньше.

— Надеюсь, что только хорошее! — опять заершилась Ольга. — Плохому все равно не поверю. Это такой человек…

— Очень хороший человек! — подтвердил Оболенцев. — Не ломитесь в открытую дверь, Оленька! Я на вашей стороне.

Голос Оболенцева звучал так нежно и ласково, что, казалось, еще мгновение — и он замурлыкает.

Ольга просто физически ощутила волну энергии, идущую от него, и отчего-то густо покраснела. Впрочем, она-то прекрасно знала — отчего: уже больше года прошло, как она разошлась с мужем, и лишь во сне иногда ощущала объятия неведомого ей мужчины — молодого, красивого, сильного.

Ее темпераментная натура истосковалась по мужской ласке, и много усилий приходилось прилагать, чтобы не пуститься во все тяжкие, чему весьма способствовала обстановка на работе, где некоторые из ее сослуживиц коллекционировали высокопоставленных чиновников как коллекционируют монеты или марки.