Луиза Пенни - Убийственно тихая жизнь Страница 11

– Может, англичане хотят сохранить это в тайне – вдруг нам опять понадобится.

По крайней мере, Бену хватило воспитания покраснеть, когда он сказал это. Гамаш повернулся и посмотрел на этого высокого человека: тот привычно сутулился, его длинные чувствительные пальцы свободно держали поводок собаки, которая была просто не в силах от него убежать.

– Вы это серьезно?

– Результаты последнего референдума о суверенитете[19] подошли, как вам известно, к опасной черте. И кампания временами велась просто отвратительно. Не всегда приятно чувствовать себя меньшинством в собственной стране, – сказал Бен.

– Я могу это понять, но даже если Квебек отделится от Канады, неужели вы будете чувствовать в этом какую-то угрозу для себя? Вы же знаете, что ваши права будут защищены.

– Знаю ли? Будет ли у меня право выставить вывеску на моем родном языке? Или работать только на английском? Нет. Язык для меня установит полиция. The Office de la Langue Franзaise[20]. Я подвергаюсь дискриминации. С этим даже Верховный суд согласен. Я хочу говорить по-английски, старший инспектор.

– Вы и говорите по-английски. Как и я. Как и мои подчиненные. Нравится вам это или нет, мистер Хадли, но англичан в Квебеке уважают.

– Не всегда и не все.

– Верно. И полицейских тоже не все уважают. Такова жизнь.

– Вас не уважают из-за прошлых дел. Из-за того, что Квебекская полиция делала прежде. А нас не уважают просто за то, что мы англичане. Это не одно и то же. Вы хоть представляете, как изменилась наша жизнь за последние двадцать лет? Скольких прав мы лишились? Сколько наших друзей, соседей, родственников уехали из-за принятых драконовских законов? Моя мать почти не говорила по-французски. А вот я двуязычный. Мы стараемся, инспектор, но нас, англичан, выставляют на посмешище. Винят во всех грехах. Называют tкte carrйe[21]. Нет. – Бен Хадли кивнул в сторону трех мощных сосен, едва покачивающихся на ветру. – Я верю в личности, а не в коллективы.

«В этом заключается одно из главных различий между англоязычными и франкоязычными квебекцами, – подумал Гамаш. – Англичане верят в права индивида, а французы чувствуют, что должны защищать коллективные права. Защищать свой язык и культуру».

Это был старый и подчас горький спор, правда редко влияющий на отношения между людьми. Гамаш вспомнил напечатанную несколько лет назад в «Монреаль газетт» статью одного колумниста, который заметил, что Квебек действует в реальности, а не на бумаге.

– Ситуация меняется, месье Хадли, – мягко сказал Гамаш, надеясь снять напряжение, сгустившееся над их скамейкой.

Англо-французский спор в Квебеке был поляризующей силой. Гамаш подумал, что лучше оставить его политикам и журналистам, которым больше нечего делать.

– Ой ли, старший инспектор? Неужели мы и в самом деле становимся более цивилизованными? Более толерантными? Менее склонными к насилию? Если бы что-то менялось, вы бы не приехали сюда сегодня.

– Вы говорите о смерти мисс Нил? Думаете, это было умышленное убийство? – Сам Гамаш склонялся именно к этому.

– Нет, не думаю. Но я знаю, что, кто бы ни сделал это с ней, он так или иначе замышлял убийство сегодня утром. По меньшей мере убийство невинного оленя. Это не цивилизованное действие. Нет, инспектор, люди не меняются. – Бен опустил голову и принялся перебирать поводок пальцами. – Может быть, я и ошибаюсь. – Он посмотрел на Гамаша и обезоруживающе улыбнулся.

Гамаш разделял чувства Бена относительно охоты, но насчет людей никак не мог с ним согласиться. В любом случае разговор получился откровенный, а в этом и состояла его работа – вызывать людей на откровенность.

Он был занят все два часа, прошедшие с тех пор, как он покинул Бовуара. Он прошел с Питером Морроу и Беном Хадли в церковь, где Питер сообщил жене о смерти Джейн. Гамаш наблюдал, стоя в стороне у двери: ему было важно увидеть ее реакцию, а вмешиваться он не хотел. Он вышел из церкви и вместе с мистером Хадли направился назад.

У входа в эту очаровательную деревню Гамаш оставил Бена Хадли и зашел в бистро. Найти его было легко по голубым и белым навесам и круглым деревянным столам и стульям на тротуаре при входе. Несколько человек попивали кофе, глядя, как старший инспектор приближается по дороге.

Когда его глаза привыкли к освещению в бистро, он увидел не один большой зал, как предполагал, а два, каждый со своим камином, в которых весело потрескивали поленья. Он увидел разнородные старинные столы и стулья. Перед несколькими столиками стояли кресла, обитые старинной выцветшей материей. Каждая вещь словно находилась здесь с самого начала. Гамаш и сам нередко покупал антикварные вещи, а потому умел отличать плохое от хорошего и понимал, что буфет в углу с резьбой в виде алмазных граней, в котором были выставлены тарелки и столовые приборы, – вещь довольно редкая. В дальнем конце этого зала на длинной деревянной стойке стоял кассовый аппарат. Вазочки с лакричными трубочками и булочками, коричными палочками и яркими мармеладными мишками стояли в ряд с порционными коробочками с воздушными хлопьями.

За двумя этими залами французские двери явно выходили в отдельную столовую – ту комнату, о которой говорил Хадли.

– Что для вас? – спросила у него на идеальном французском крупная молодая женщина с нездоровым цветом лица.

– Я бы хотел поговорить с хозяином. Кажется, Оливье Брюле.

– Если вы присядете, я его позову. Хотите пока кофе?

В лесу было прохладно, и мысль о cafй au lait перед горящим камином показалась очень привлекательной. А еще не помешала бы пара лакричных трубочек. В ожидании мистера Брюле и кофе Гамаш пытался сообразить, что такого необычного в этом милом бистро. Что-то здесь было чуточку не так.

– Извините, что беспокою вас, – раздался хрипловатый голос над его головой.

Он вскинул глаза и увидел пожилую женщину с коротко стриженными седыми волосами. Женщина опиралась на корявую трость. Гамаш поднялся на ноги и только тут понял, что женщина выше, чем ему показалось сначала. Даже сгорбленная, она была почти одного с ним роста. И он подумал, что она вовсе не такая хрупкая, какой выглядит.

Арман Гамаш слегка поклонился и показал на другой стул за его маленьким столом. Женщина не сразу, но все же села на едва гнущихся ногах.

– Меня зовут Рут Зардо. – Говорила она громко и медленно, как с глухим ребенком. – Это правда? Джейн мертва?

– Да, мадам Зардо. Примите мои соболезнования.

И тут в бистро раздался звук, такой неожиданный и громкий, что Гамаш подскочил на месте. Ни один из других клиентов, как он отметил, и бровью не повел. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это Рут Зардо с силой ударила тростью об пол, словно пещерный человек опустил на чью-то голову свою дубинку. Гамаш и прежде видел, как люди постукивают тростью об пол, привлекая к себе внимание, и обычно это приносило плоды. Но Рут Зардо взяла свою трость за конец и быстрым и явно заученным движением со всего маху грохнула об пол закругленной рукоятью:

– И что вы здесь сидите, если Джейн лежит мертвая в лесу? Что вы за полиция такая? Кто убил Джейн?

В бистро мгновенно воцарилась тишина, но спустя несколько секунд приглушенный разговор возобновился. Арман Гамаш выдержал высокомерный взгляд старухи, не сводя с нее задумчивых глаз. Потом наклонился к ней через стол и заговорил так, чтобы слышала только она. Рут, решив, что он сейчас назовет ей имя убийцы, тоже подалась к нему.

– Рут Зардо, мой долг найти того, кто убил вашего друга. И я сделаю это. Сделаю это так, как считаю нужным. Я не позволю себя третировать, не позволю относиться ко мне неуважительно. Это мое расследование. Если вы хотите сказать или спросить что-либо, то я вас слушаю. Но больше никогда не кидайте вашу трость в моем присутствии. И никогда не смейте разговаривать со мной таким образом.

– Как я смею! Этот полицейский явно по уши в работе. – Рут поднялась, и ее голос зазвучал громче. – Я не должна тревожить то лучшее, что может предложить Квебекская полиция.

Гамаш спросил себя, в самом ли деле Рут Зардо считает, что ее сарказм принесет какие-то плоды. Он не понимал, почему она вообще заняла такую позицию.

– Миссис Зардо, что для вас? – спросила молодая официантка, будто ничего особенного и не случилось.

А может, это просто была передышка.

– Виски, пожалуйста, Мари, – неожиданно спокойно сказала Рут и снова села. – Извините меня. Виновата.

Гамашу показалось, что она из тех людей, которые привычны к извинениям.

– Полагаю, я могла бы объяснить свое плохое поведение смертью Джейн, но вы скоро узнаете, что я такая и есть. У меня нет умения выбирать правильные битвы. Сама жизнь представляется мне сплошной битвой. От начала до конца.

– Значит, мне следует ожидать продолжения?

– О, я думаю, да. Но в вашем окопе у вас будет своя компания. И я обещаю больше не бросаться тростью. По крайней мере, вблизи вас.