Андрей Кивинов - Лазурный берег Страница 11

И сразу увидели возникшего из-за пальмы мужчину в черном костюме с белым мелованным лицом, а главное — с пистолетом в вытянутой руке.

Сергей крикнул: «Ложись», толкнул шефа на землю. Дима и Николай в два прыжка оказались рядом с убийцей, завернули ему руки, перед этим врезав в пах.

Из пистолета выскочил флажок.

— Реклама фильма, Демьяныч, — хмыкнул Серов. — Парни, отпустите этого придурка. Руку ему не сломали?

— Похоже, сломали, — мы же не думали…

— И правильно сделали! — злорадно хихикнул Троицкий. — Жаль что не обе. Реклама, бля, остроумная. Будем считать, что и мы свой фильм… прорекламировали.

Анри спешил к фестивальному Дворцу, когда зазвонил его мобильник.

— Да? Напали на рекламного человека? Зачем? Сломали руку? Зачем? Ах, говорили по-русски…

Анри нажал отбой, остановился и задумался.

Устриц Егорову несли так долго, что он весь извелся. Рогов и Плахов успели выпить свой кофе и отошли от кафе к тротуару. Купили с лотка и с удовольствием стрескали по хот-догу. Рогов, впрочем, с меньшим удовольствием: ему не давал покоя курс евро к рублю.

— Сосиска в булке — четыре шестьдесят! Сто шестьдесят один рубль!.. С ума сойти можно! Это ж полтора килограмма колбасы!..

— Смотря какой, — возразил Плахов.

— Хорошо, килограмм!

— Ты еще в третью «Балтику» переведи…

— И переведу!.. Шесть бутылок, Игорь!.. На весь отдел!

— Ладно, не шуми…

— А чего бы мне не шуметь? У меня сейчас в Синявино посевная! А я тут болтаюсь… как круассан в проруби.

— Пошли лучше глянем, как у Егорова с моллюсками дела…

Перед Егоровым стояла тарелка с устрицами и стакан чая. Устрицы шли туго. Во-первых, с трудом отдирались от раковины. Во-вторых, плохо лезли в горло. Егоров, морщась, запихнул в себя четвертую. А впереди еще восемь.

Вспомнился анекдот про нового русского и его бывшего однокурсника, ныне нищего: «Я не ел пять дней». — «Ну и зря. Надо себя заставлять…»

— И как, Сергей Аркадьевич? — Рогов скорчил сочувственную физиономию.

— Что-то не очень, — признался Егоров. — Может, несвежие?..

— Их же не на завтрак едят, — заметил Плахов.

— Что делать? — философски заметил Егоров. — Надо успеть попробовать. Вдруг нас к обеду выселят.

Пятая устрица оказалась совсем невкусной. Кислые какие-то. Точно: несвежие.

— Лягушек тоже будете?

— Лягух я и дома могу, если захочу. У меня в Удельном прямо за домом лужа, так их там сотни. Поют по вечерам. Заслушаешься!..

В эту лужу Егоров тоже недавно угодил, как и в болотце на заливе. Гулял с болонками и оступился. Тогда и заметил сколько там лягушек: целый взвод из-под ноги выскакал.

Сил на устриц больше не было.

Дурят трудовой народ.

Сговорились — и делают вид, что вкусно. Невозможно, чтобы это кому-нибудь всерьез нравилось.

Егоров отодвинул тарелку и допил чай.

— Вы тут доедайте, если хотите, а мне в одно место надо сходить. Встретимся в час на пляже. Доедайте, доедайте, — разрешил он, — не пропадать же добру…

Отдуваясь, Егоров двинул в сторону Дворца.

— Попробуешь? — спросил Рогов.

— За Егоровым доедать?.. — брезгливо посмотрел Плахов на коллегу.

— Ну они же каждая в своей скорлупе… Не интересно устрицу попробовать?

— Нет. Ты давай, если хочешь.

Рогов взял устрицу и задумчиво повертел в руке:

— Чего только природа не удумает… — Положил обратно на тарелку: — Ладно. Мне бы чего попроще. Троицкого поймать. Или еще по сосиске, Игорь?..

— Устриц жрете? — рядом возникла неожиданно растрепанная фигура Тимофея Пастухова.

— Так, балуемся… — смущенно сказал Рогов. — Ты не хочешь?

— Мне это хавало морское — во где сидит, — с неожиданной злобой сказал путешественник. — А сейчас снова в океан на три месяца…

— Понятно, — кивнул Плахов. — Слушай, Тимофей, а ты сейчас занят?

— Нет, гуляю. А что?

— Покатаешь нас? Нужно сплавать в одно место…

Фестивальный Дворец окружен толпой круглосуточно. Во всяком случае, ранним утром и поздним вечером толпа налицо, и создается впечатление, что и на ночь эти люди никуда не уходят, в надежде что какая-нибудь подгулявшая звезда захочет прошвырнуться по красной лестнице при свете луны.

Стоять часами, визжать при виде звезд (которых при таком скоплении зевак и увидишь-то в лучшем случае краем глаза), с ничтожным шансом на автограф и без всякого шанса попасть на сеанс, — этого Егоров не понимал. Он был человеком дела.

Приехать в Канны — и не посмотреть кино?

Егоров бы себя уважать не стал…

Поторчав в толпе с четверть часа, Сергей Аркадьевич вычислил профессиональным взором нужного человека: патлатого арабского юношу в футболке с серебристыми иероглифами и с кольцом в носу. Вытащил из кармана русско-французский разговорник, похлопал юношу по плечу, отозвал в сторону. Бодро сказал «бонжур». Это слово он знал без разговорника.

— Бонжур, — подозрительно глянул араб.

— Я есть русский турист, — старательно прочел Егоров из книжечки.

— Оно и видно, — кивнул юноша. — Чего вы хотите?

— Я хочу билет на фестиваль, — сказал Егоров по-русски и указал на дворец.

— Билет на фестиваль? — переспросил юноша по-французски. Он Егорова понял.

— Цвай! — выставил два пальца Егоров.

— Понимаю, — юноша внимательно оглядел пальцы-сосиски. — Вы не полицейский?

— Не понимаю…

— Вы — полицейский? — араб ткнул в Егорова своим пальцем.

— А-а, полицейский? Нет, ноу… — Сергей Аркадьевич порылся в разговорнике. — Я — учитель. Учитель музыки. Из Петербурга. Белые ночи, Петр Первый…

— Петр Первый? — не понял араб.

— Екатерина Вторая, — кивнул Егоров. — Цвай тикетс!

Юноша сказал «о'кей», указал Егорову где ждать и скрылся в толпе. Минут через пять он появился с заветным цветным прямоугольником. Радостный Егоров потянулся к билету, но араб не дал:

— Сначала деньги.

— Сколько это стоит? — заглянул Егоров в разговорник.

— Триста евро.

Егоров не понял. О французских числительных он не имел никакого представления.

Арабу пришлось написать цифру на бумажке.

— Почему так дорого?! — возмутился Егоров по-русски и сам себя перевел: — Дорого!..

— Он на две персоны, — пояснил парень.

Егоров подумал немножко. Взял карандаш, написал на бумажке «250». Араб отрицательно покачал головой:

— Триста!

Егоров написал — 260. Араб стоял на своем:

— Триста.

Вот ведь заладил, спекулянт! В Питере он бы мигом прижал его к ногтю…

Егоров со вздохом отсчитал триста евро. Хорошо что ему не пришло в голову перевести, как это делает Рогов, евро в рубли. Цифра оказалась бы устрашающая.

Сделка состоялась.

Егоров взял билет, оглядел со всех сторон и зачем-то даже понюхал.

— А он не фальшивый?..

Довольно дурацкий, надо признать, вопрос. Можно подумать, хоть один мошенник признался бы в подобной ситуации, что подсунул фальшивку.

— Все в порядке, — араб пересчитал деньги.

— Ну на тебе сувенир.

Араб посмотрел на матрешку с подозрением — Коран запрещает изображать людей. И едва Егоров скрылся из виду, он выбросил сувенир в урну.

«Эх, надо было 270 предложить», — сокрушался Егоров.

— Вон к той, что ли?.. — переспросил Пастухов. — Богатая яхта.

— «Мрия», — прочел название Рогов. — Мечта по-украински. О чем это он, интересно, мечтает?

— О встрече с тобой, Василий Иванович! Давно не видел русских ментов, соскучился.

— А кто он-то? — спросил Тимофей. — Кто хозяин?

— Киношник один… Продюсер. Фильм на фестиваль привез.

Мотор оказался зверем: Рогову показалось, лодка донеслась до яхты по глади залива в два прыжка. Значит, есть там внутри детали. Не только тяжелые металлы…

Николай с палубы настороженно глянул на лодку. Расстегнул кобуру. Он был на яхте один.

— Хозяин твой дома?! — крикнул Плахов.

— Это о ком ты? — мрачно спросил Николай.

— О Демьяне, о ком еще! — снова крикнул Плахов. Николая аж передернуло. Орет, кретин, на все Канны. Провокатор? Что за гады, вообще?..

— Нет его! — демонстративно сплюнул Николай.

— А когда будет?! — Плахов общался с Николаем властным уверенным тоном. Охранник даже немного смутился.

— Он мне не докладывает!

— Так свяжись с ним! — наседал Плахов.

— А вы кто такие?! — разозлился Николай.

— Мы ему сами объясним! — вступил Рогов.

— Сначала мне объясните!..

— Твое дело доложить! — крикнул Рогов.

— Что?! — не выдержал Николай. — Ах ты сморчок!

— Вот, везде так… — расстроился Рогов. — Везде, где наши сограждане, — хамство и грубость! Согласитесь, Игорь Сергеевич… Эй, ты, давай повежливей! Сам сморчок!..