Виктор Пронин - Фотография с прицелом (сборник) Страница 12

– Вырвались слова. Чего не бывает в разговоре. Но как-то вы уж больно круто. Разжалобили меня школьными делами, я раскис. Короче, не готов я к явке с повинной.

– С ребятами хочешь посоветоваться?

– Да надо бы, Павел Николаевич.

– Вообще-то, встречи соучастников не предусмотрены нашими порядками. Но если мы с тобой договоримся, то я, так уж и быть, посодействую.

– А что я должен делать?

– Ничего. Твои соучастники мне известны. Я тебе об этом уже говорил. Но сделаю вид, что их не знаю. Вы повидаетесь, но не будете ничего предпринимать, чтобы мне напакостить. Заметано?

– Пусть будет по-вашему.

– Повторяю, заметано?

– Заметано.

– Ну вот, так-то оно надежнее.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Худолей. Он незаметно подмигнул Пафнутьеву, дал ему понять, что дело сделано. Мелкие клочки бумаги, выброшенные Зайцевым в форточку, собраны.

– Что Шаланда? – спросил Пафнутьев и нажал на кнопку вызова конвоя.

– Шаланда на месте и ждет твоего звонка.

– Отлично! Теперь Зайцев. Игорь, мы с тобой славно сегодня поработали. Сейчас конвой доставит тебя в твои апартаменты. Не возражаешь?

– А я могу и возразить?

– Нет, не можешь. Своим вопросом я просто выразил свое доброе отношение к тебе и надежду на взаимопонимание в дальнейшем.

– Спасибо, Павел Николаевич. – Зайцев поднялся, сложил руки за спиной, вышел вслед за конвойным.

– За тобой должок, Паша, – невинным голосом проговорил Худолей, внимательно разглядывая свои полупрозрачные ладони, на которых возвышались две кучки мелких клочков бумаги.

– Знаю, – сказал Пафнутьев и тяжко вздохнул. – Ты вот собери все эти клочки бумаги, чтоб получилось что-то удобочитаемое. Потом смело можешь ставить вопрос ребром.

– Так я прямо сейчас и займусь этим с вашего позволения?

– Буду тебе чрезвычайно благодарен.

– Я запомню эти ваши слова, Павел Николаевич. Если понадоблюсь, буду у себя в лаборатории.

– Состыкуешь бумажки – сразу сюда.

– А мне больше некуда в жизни податься, Паша! – жалобно простонал Худолей уже из коридора.

Все получилось у Худолея. Бумажные клочки состыковались друг с дружкой. Через час на столе перед экспертом лежал почти весь лист бумаги. Некоторых кусочков недоставало, видимо, их легким ветерком отнесло в сторону. Но Худолея это нисколько не огорчило, поскольку две фамилии в верхней части листа прочитывались легко и убедительно – Мастаков и Ющенко.

Спокойно к этому отнесся и Пафнутьев. У него уже был полный список выпускников десятого «Б» класса, и недостающие две-три буквы он вписал в фамилии с абсолютно чистой совестью.

– Ну так что, дорогие мои, – вслух пробормотал Пафнутьев. – Будем знакомиться. Игорь Зайцев, Владимир Мастаков и Костя Ющенко. Вполне приличные имена, благозвучные фамилии. Не исключаю, что и профессии у вас достойные. Вон Зайцев даже на Доску почета просочился – лучший пилот ростовского авиаотряда. В Париж, правда, не летает, но райцентры обслуживает давно и надежно. Как заверило меня его руководство, водкой не злоупотребляет, к чужим женам не пристает, детишек на стороне не завел. От себя добавлю, что в убийстве одноклассницы пока не признался, но и не отрицает сего факта. По моим прикидкам, в несознанку он впадет чуть попозже, когда пройдет краткий курс обучения в своей камере. Ребята там собрались опытные, как говорится, многоразовые. Что скажешь, Худолей? Какие толковые слова произнесешь в ответ на мое бессвязное бормотание?

– А что тут ответишь, Паша? Тяжелая тебе работенка досталась. Многовато времени прошло. Это их козырь. Знаешь, каких слов этих ребят больше всего будет в уголовном деле?

– Ну?

– «Не знаю», «не помню», «не ведаю». Такие слова ничем не перешибешь, как ни старайся.

– Что предлагаешь?

– Будем работать.

– Хорошая мысль, – заявил Пафнутьев. – Главное, совершенно конкретная. Мне так и хочется немедленно связаться с Шаландой и потребовать группу захвата. Не возражаешь?

– Что ты! Одобряю! Надо и в самом деле связаться с Шаландой немедленно, прямо сейчас, пока он в кабинете. Рабочий день заканчивается. Сбежит негодник. Он ведь нам что-то обещал?

– Никуда не денется. Он мне уже звонил. Но пока мы здесь, в моем кабинете, скажи не задумываясь, от фонаря, чем мы займемся завтра с утра? Можешь?

– Могу, – ответил Худолей, как говорится, не моргнув глазом.

– Слушаю тебя внимательно.

– Записывать не надо. Мои слова незабываемы. Завтра с утра, по твоему, Паша, ценному указанию, начнется изъятие всей переписки за последние десять лет. Поздравительные открытки, телеграммы, письма, любовные записки, дневники! Все это будет происходить одновременно в нескольких десятках адресов.

– Один вопрос. Откуда ты взял десятки адресов?

– Отвечаю. Родители, братья, сестры, жены, друзья, любовницы… Мне продолжать? Я понимаю, затея сумасшедшая, но ты сам сказал, чтоб от фонаря. Знаешь, Паша, есть такая криминальная пословица, очень мудрая. Я сотни раз убеждался в ее неотразимой справедливости!

– Ну?.. – Пафнутьев устало вздохнул.

– Я понимаю, сию пословицу ты никогда не слышал, но сейчас, вот в эту самую секунду я тебе ее произнесу. И ты вздрогнешь, Паша! Ты будешь потрясен.

– Я готов к самому страшному.

– Пословица такая. Следы всегда остаются! – свистящим шепотом проговорил Худолей.

– Да, мысль, конечно, свежая.

– Понимаю, – с горечью проговорил Худолей. – Ты, конечно, сразу подумал про отпечатки пальцев на окровавленном топоре.

– А ты?

– А я о том, что следы преступления навсегда остаются в душе злодея, в его психике, характере. Помнишь, как мы узнали убийцу по отпечатку задницы? Он целый час поджидал свою жертву на парковой скамейке, и его задница запечатлелась на ней. Помнишь, у него были разные ягодицы? Одна обильная такая, а вторая тощеватая.

– Так что там с перепиской?

– Паша, это же не заскорузлый маньяк какой-то, а вчерашний школьник. Ты же сам этим убийцам поставил диагноз. Плохая водка, дурные слова. Не может такого быть, чтобы ни один из них за десять лет ни разу не сорвался в письме на неосторожное словечко, хмельное признание, запоздалое сожаление.

– Худолей, ты представляешь, какая это работа? Мы с тобой до пенсии будем ковыряться в этих письмах!

– За неделю управимся. Раздадим студентам юрфака по десять писем на личико, пусть ищут. Им забава, а у нас улики на столе.

– А знаешь, в этом что-то есть, – неуверенно пробормотал Пафнутьев. – Только нынче письма-то не очень хранят.

– Паша, если их мамашки десятилетиями поношенные курточки проветривают…

– Все, Худолей, остановись. Сдаюсь. Только мне не понравилось слово «мамашки». Уж больно оно пренебрежительное какое-то.

– Пусть убийц не воспитывают, – ворчливо ответил Худолей. – А то ишь, надежда у них, опора в старости. А другие даже холмика могильного насыпать не могут, цветы принести некуда. Вон Евдокия по ночам с мертвой дочкой разговаривает.

– Ладно, Худолей, будь по-твоему. Назвать твою затею блестящей я, пожалуй, не смогу. Уж слишком она громоздкая какая-то. Но у нас нет другой.

– Тогда давай назовем ее выдающейся, – нашелся Худолей.

– Пусть будет так, – без особого восторга согласился Пафнутьев.

Утром в служебном коридоре Пафнутьев увидел Евдокию Ивановну, явно поджидавшую его. Она сидела на жесткой деревянной скамье как раз напротив кабинета.

– Доброе утро, Евдокия Ивановна! Давненько не виделись. У вас все в порядке?

– Хороший вопрос! – заявила женщина, проходя в дверь, которую распахнул перед ней Пафнутьев, и спросила: – Как съездили, Павел Николаевич?

– Вернулся, вот уже и хорошо. А у вас как? Есть какие-то новости?

– Ваше возвращение – главная новость. Доставили убийцу?

– Ох, Евдокия Ивановна!.. Зайцева я доставил. А убийцей его может назвать только суд.

– И я могу. Курточка помогла?

– Сработала курточка. Кстати, а как она у вас оказалась?

– Да выпросила я ее у соседки, пообещала вернуть. Сказала, что покрой хочу срисовать, вот она и поверила.

– Точно поверила?

– А какая разница? Дала ее мне на неделю, вот и ладно.

– Значит, с курточкой вы засветились, – тихонечко, как бы про себя пробормотал Пафнутьев.

– Это плохо?

– Да, не хотелось бы. Но теперь-то уж что говорить.

– Она вам еще нужна для дела-то?

– Теперь я без нее никуда. Она мне не просто нужна, а каждый день необходима.

– Ладно. – Женщина беззаботно махнула рукой. – Дело соседское, разберемся. Что-нибудь придумаю, не впервой.

– Вы только мне об этом скажите. Тут осторожнее надо действовать. Я этой курточкой Зайцева хорошо прижал.

– Вертелся?

– Да просто в шоке был.

– Значит, убийца все-таки он.

– Похоже на то.

– Что-то вы все осторожничаете, Павел Николаевич.

– А мне иначе нельзя, Евдокия Ивановна. За мной государство стоит.