Леонид Словин - Астраханский вокзал Страница 12

— Только я, наверное, зря с вами разговариваю: вы же дуете водку стаканами!

— Все! Эта стопка последняя. Вы у нас капитан.

— У вас есть знакомства на вокзалах? В автоматических камерах хранения?

— Вообще-то масса полезных знакомств. Особенно на площади трех вокзалов. Барыги, девочки… Так я пью последнюю… За вас!

— Девочки не понадобятся. Барыги? — Илья вдруг понял, что надо многое обдумать, прежде чем действовать. — Переночевать, наверное, мне предложат здесь?

— Вы меня обижаете… «Море может быть в час заката то лиловым, то красноватым…» Вы действительно не знаете эти стихи? «…Чуть колышемым легким бризом…»

Напиваясь, Капитан становился сердечнее, болтливее, жаловался на соседей, читал стихи, его тянуло ко сну, но он крепился. Илья хорошо рассмотрел его хрящеватый нос, порозовевшие щеки, короткие, довольно красивые темные брови, белобрысую челку. У Ильи было такое чувство, будто он близко к глазам поднес стрекозу или кузнечика и неожиданно обнаружил перед собою сложное живое существо.

— Вы не представляете, Илья Александрович, каким одиноким провел я свою жизнь…

Он положил голову на край стола, заставленного немытой посудой, вздохнул и перед тем, как заснуть, вдруг посмотрел на Илью так отчетливо-трезво, что Илья даже усомнился: не разыгрывают ли его. Но в следующую минуту Капитан уже спал, жуя и причмокивая во сне.

«И такой человек решается плыть против течения, устанавливает для себя законы существования. А я не решался! Грош была мне цена!»

Из кухонного окна открывался вид на старый кирпичный заводик. Он был пуст, но в разбросанных по двору помещениях что-то парило. Белые дымы рассеивались по крышам. На высокой насыпи беззвучно — из-за плотно законопаченных рам — работал экскаватор. Комки глины скатывались с насыпи к скучному, растянувшемуся на целый квартал забору, окруженному липовыми саженцами. Бродячий пес обнюхивал чахлые деревца.

«Деньги, какие у меня остались, надо отослать домой. Написать, что заработал на переводах и аннотациях. Себе оставить в обрез, только на дорогу, сжечь мосты, чтобы некуда было отступать. И еще: начать, пожалуй, лучше в другом городе — в Баку, в Киеве. Потом вернуться в Москву и здесь закончить».

1 января, 12 часов 35 минут

Начальникам отделов милиции

Московского железнодорожного узла.

1 января сего года между 10.30 и 12.15 часами на Астраханском вокзале совершена кража вещей из автоматической камеры хранения у сестер Малаховых, приезжавших в Москву из Тульской области. После совершения кражи чемодан, принадлежащий Малаховым, был перенесен в ячейку в семи метрах от места кражи. Похищены деньги в сумме 800 рублей, два обручальных кольца, отрез кримплена фиолетового цвета. В краже подозревается неизвестный мужчина, пользовавшийся соседней ячейкой, — на вид 35–40 лет, среднего роста, нормального телосложения, одет в полупальто синего цвета, черную меховую кепку, черные полуботинки. Обращаю ваше внимание, что все кражи совершаются из ячеек, в которых в качестве шифра потерпевшими используется год рождения. Примите предупредительные меры…

Телетайп застучал, как всегда, внезапно, словно разбуженный среди ночи. Ориентировка о краже у невесты, переданная с Астраханского вокзала дежурному по управлению, рикошетом возвращалась назад. Штаб управления ее переработал, внес дополнения, и теперь передача шла одновременно на весь железнодорожный узел.

Вскоре последовал приказ: перейти на усиленный вариант несения службы, всему инспекторскому составу занять посты согласно разработанной штабом схеме.

Такие же меры были приняты и на других вокзалах. В поединок, начавшийся в стальном отсеке Астраханского в новогоднюю ночь, постепенно втягивались все большие силы транспортной милиции.

— Аврал! — объяснил всем предпенсионного вида старшина, дежуривший у входа в отдел. — Получить инструкции у дежурного! Приказ — всем в залы!

1 января, 8 часов 40 минут

Илья прошел мимо витрин гастрономического отдела. В них аппетитно располагались колбасы. Толстые стекла прилавка и термометр изнутри наводили на мысль о барокамере. Покупателей в магазине почти не было.

— А на третье я подала Коленьке мусс, — услышал Илья, проходя мимо кассы. Седая старушка доверительно разговаривала с кассиром. — Мусс он любит.

«Кто считает, что в Москве все бегут, не замечая друг друга, сильно ошибается, — думал Илья, косясь в окно. — Здесь больше улочек тихих, с маленькими сквериками, с посыпанными песком тротуарами. В магазинах, как этот, постоянная клиентура, ровные отношения».

Илья снова обогнул беседовавшую с кассиром старушку и пошел к выходу: находиться в пустом магазине и наблюдать за переулком было решительно невозможно. Илья приехал на место встречи намного раньше обусловленного срока.

Когда Капитан уезжал продавать вещи, Илья нервничал, не находил себе места. Он и сам заметил, как быстро у него стало меняться настроение, достаточно было малейшего намека на опасность, дурной приметы. Он часто смотрел на часы, словно подгоняя время, и сутки для него стали емкими, как никогда раньше.

Больше всего Илья боялся, что Капитана задержат при продаже вещей и он расколется. Поскольку адреса Ильи Капитан не знал, Капитан мог привести милицию только на место встречи. Поэтому Илья приезжал за полтора-два часа до срока, внимательно все осматривал. Так было в Баку и в Киеве, теперь здесь, в Москве.

Выйдя из магазина, Илья перешел дорогу, юркнул в подъезд. Сверкающий отполированными ручками лифт с широким зеркалом посредине поднял его на пятый этаж. Здесь Илья вышел из лифта, подошел к окну и стал снова осматривать улицу.

«Милиция вряд ли привезла бы Капитана на задержание, от него потребовали бы только место, остальное — дело милиции». — «А нельзя сделать так, чтобы Илья ничего не знал, — попросит Капитан. — ну вроде все получилось случайно?» Вверху хлопнула дверь.

«…Вдруг они пришли еще раньше? И уже здесь?! — Мысли, мысли, мысли, тревожное ожидание, страх — все мгновенно перемешалось. — Как они будут меня брать? Скорее всего поручат двоим-троим в штатском. Один притворится пьяным, попросит у меня закурить, сразу же выбежит второй. Завяжут между собой ссору, перекроют лестницу, чтобы я не мог уйти… Где я читал об этом? Откуда-то, как из-под земли, „случайно“ появится участковый: „Разберемся! А вас, товарищ, попрошу быть свидетелем, разрешите паспорт…“, „О! Вы не москвич? Где временно остановились? Мы вынуждены проехать к вам домой — удостовериться… Это займет несколько минут, тысяча извинений…“, „Вы фотографируете? Кинокамера тоже ваша? Позвольте, эти вещи значатся в розыске…“ И все завертится. И никакого намека на Капитана».

Шаги приближались. Странный бородатый старик с палкой и ученическим портфелем спускался с лестницы.

— Молодой человек! Позвольте прикурить?

Илья с трудом вытащил зажигалку — ему легче было б пронести наверх по лестнице чемодан, наполненный кирпичами.

— Спасибо. Красивая вещица. — Старику не хотелось уходить. — Вам неведомо, как назывался раньше этот переулок?.. Жаль. В ваши годы я прекрасно знал и Москву, и Питер. Прекрасно помню, как в двадцать девятом году шел с читательской конференции из Дома печати — бывший дворец княгини Елены Павловны. Выступавших помню… А вот где живет мой редактор, не помню, хотя у него вчера был, и забыл, как теперь называется переулок. Только этаж запомнил. Простите, у вас какая-то неприятность? Почему так дрожат руки?

Илья наконец понял, что этого чудака бояться не следует: он никак не мог участвовать в спектакле, сценарий которого родился у Ильи в голове минуту назад. Нервы, сжатые в комок, как-то сами разжались. Вместе со стариком он спустился вниз. Илья не мог больше думать о Капитане, в который раз мысленно переживать свой арест.

Впереди, на повороте улицы, мелькнула надпись «Вина — воды».

— Давайте зайдем, — неожиданно предложил он.

Старик вынул из бокового кармана круглые часы на ремешке.

— Пожалуй, только совсем ненадолго. Мой редактор — человек пунктуальный, к тому же нездоров. Я отвечаю перед лечащим врачом…

— Вот говорят: «Все мы отвечаем друг за друга», — неожиданно вдруг заговорил Илья. — Но ведь за меня вы отвечать не собираетесь. Это только слова! Кто я вам? Да и перед кем отвечать?

— Так-то так…

— Я часто думаю об этом последние дни. Или еще вот: пока человек один, нельзя ничего сказать о том, есть у него совесть или ее нет. Ведь сам-то человек ни хороший и ни плохой. Только по отношению к другим людям он бывает положительным либо отрицательным…

С потолка магазина свешивались нити с продетыми на них бамбуковыми стаканчиками. Ударяясь друг о друга, стаканчики издавали приятное звучание. Сквозь завесу бамбука по двое, по трое в магазин входили мужчины, чтобы через несколько минут вот так же жарко говорить о чем-то, что раньше не принимали близко к сердцу, а сейчас, после стакана вина, вдруг стало дорогим, хоть плачь, и непонятно, как ты жил без всего этого.