Андрей Константинов - Внедрение Страница 13

– Крылов сказал, что времени мало. До «убойщиков» скоро может дойти информация, что «это» у нас на полу.

Закончив фразу, Рахимов вышел, аккуратно и неторопливо прикрыв за собой дверь. Чернота и Губа стали поднимать задержанного с пола. Они усадили его на табурет, дали немного отдышаться. Потом Чернота зашел Толику за спину и пробил по ней носком ботинка. Не издав ни звука, Лавренев снова упал на пол.

– По-моему, ты малость переборщил, – задумчиво и со знанием дела произнес опытный Рубанков.

– А что, есть другие предложения? – откликнулся Чернояров. Он устало дышал, наклонившись вперед и уперев руки в колени, словно грузчик во время заслуженного перекура.

Воронок, все это время делавший вид, будто рассматривает за столом какие-то бумаги, присмотрелся к лежавшему неподвижно Лаврентию и начал привставать со стула:

– Вы охуели в атаке?…

Губа искоса посмотрел на него, подул на чуть содранные костяшки кулака и вкрадчиво спросил:

– Мил друг Воронок, скажи, пожалуйста: если он не заговорит, помои на голову тебе выливать будут?

Воронцов выскочил из-за стола:

– Он все едино в розыске – один хрен, сядет! «Убойщики» докажут что-нибудь!

– Ага, – согласился Губанков. – Докажут. И заодно поймут, как мы его хапнули.

– Ну, обосремся лишний раз…

Чернояров покачал головой:

– Не готов.

На этой фразе Чернота снова носком ботинка всандалил лежачему в то же самое место.

– Да прекрати ты, блядь! – чуть ли не прыгнул на коллегу Ворбнок. – Что ты творишь?!

Но Губа преградил ему дорогу:

– Лаврентий – прозвище, конечно, ласковое… А чем пальба в лифте закончилась, не напомнишь? А месяц назад, когда в другом лифте летчика гражданской авиации?! А?! Там тоже кто-то автомат подвез?! Так имею я право или пусть он, тварь, право имеет?! А ты сам третьего дня во Фрунзенском районе хрен знает из-за чего руки распускал! А тут… Че с тобой, Воронок?! Когда палят, значит, мы на войне! А ты хочешь, чтобы на войне было как не на войне?! Или будем, как «заказной убойный»[13], по пять лет совещаться над своими домыслами?!

Воронцов взглянул Губанкову в глаза, и в какой-то миг ему стало знобко, потому что показалось, будто глаза эти отсвечивают красным… Губа вроде правильные слова говорил, но Воронок не мог избавиться от ощущения, что он не в уголовном розыске сейчас находится, а во Владимирском централе на воровском разборе.

В этот момент в кабинет зашел Крылов. Все замерли. Полковник бегло, но внимательно осмотрел всю «картину маслом», сел за стол Губы и молча закурил.

Чернояров настолько одурел в запаре, что тоже сел за свой стол.

– Встать, – очень тихо произнес Крылов. Чернота вскочил, как ужаленный.

В кабинете повисла нехорошая тишина, прерываемая лишь жутковатым булькающим хрипом, вырывавшимся из горла Лавренева, по-прежнему лежавшего на полу. Наконец Петр Андреевич все также негромко сказал:

– Вот что, дети мои… Расскажу я вам страшную сказку на ночь. Слушайте. Сидел у меня в лагере один бывший редактор газеты «Красная звезда». Старенький уже человек, тихий и начитанный. А во время войны он в батальонной разведке служил, ну я как-то раз и спросил его за чаем – били ли пленных фрицев при допросах? А он: «Да что ты, как можно!» А потом припомнил, дескать, да, был один случай – притащили как-то раз фашиста, здорового такого, а он идейный оказался, мы, мол, ему и поддали… А командир батальона потом, как увидал потолок в хате забрызганный – так аж побелел весь, заставил всю ночь избу ножами скоблить, все переживал – вдруг особист зайдет, чудеса эти увидит…

Полковник замолчал, аккуратно погасил в пепельнице окурок. Встал и закончил свою мысль:

– Вот что, дети… хозяева лагеря…[14] Сворачивайте банкет… Жопу за собой подотрите.

Рубанков и Чернояров переглянулись. Губа без особого расположения, но с легким сожалением почесал за ухом:

– А куда его девать-то?

Крылов, еле сдерживаясь, сжал побелевшие губы в линию:

– Выводите его на Шпалерную и отпустите.

– Как… – недоуменно начал было переспрашивать Чернота.

Но Петр Андреевич перебил его, рявкнув так, что зазвенела дешевенькая люстра:

– А как заводили – через главный вход!! А ты как думал?! Мы его «убойщикам» отдадим? Мол, берите, мы его били-били, наконец он признался, что в федеральном розыске!

Крылов направился было к двери, но вдруг остановился и снова обернулся к онемевшим операм:

– А-а!! Фраера, в карты проиграю!!

Чернота шумно сглотнул. Полковник брезгливо посмотрел на него, потом перевел взгляд на Лаврентия. Толик вроде очухивался понемногу, по крайней мере, начал шевелиться на полу. Крылов присел на корточки, вгляделся в лицо задержанного, вернее – в жуткую маску, бывшую раньше лицом, усмехнулся и сказал:

– А я братца твоего знавал… по лагерю… Характерный такой, все в БУРе[15] отсиживался… И ты, видать, в него…

– У нас… кровь… густая… – еле ворочая языком, прохрипел Лавренев.

– А у покойников твоих?! – Крылов схватил Толика одной рукой за рубаху у горла, резко встал и разжал кулак. Лаврентий кулем шлепнулся обратно на пол. Полковник скривился, встряхнул пятерней, будто к ней пристало что-то липкое, и вышел из кабинета, шарахнув на прощание дверью – от души.

…Лавренева кое-как помыли, попоили чаем, а потом по-тихому, под руки, помогая ему переставлять ноги, вывели на Шпалерную. При трогательном прощании обошлись без рукопожатий…

А Крылов потом, скрывая злость на свою «гвардию», пару дней наблюдал за тем, как «убойщики» пасут подельника Лаврентия, чтобы тот вывел их на самого Толика… Это все Ильюхин понял уже после того, как отдел убийств в конце концов накрыл-таки хату, снимаемую Лавреневым. Но Толик им дверь не открыл. Поскольку был мертв. Все это выяснилось после вышибания дверей. То да се да трали-вали… Ильюхин сразу почуял недоброе. Хапнули подельника мертвеца, потом еще нескольких приятелей. Всех их тщательно опросили, и один из них, перед заходом в МИВС, сообщил, что Лаврентия забили в ментовке, потом выпустили, а он потом помер.

– Видно, хорошо попали – что-то там внутри у Толяна оборвалось, – так прокомментировал безвременную кончину Лавренева его кореш.

Потом патологоанатом устно (для начала) подтвердил причину смерти Лаврентия. Ильюхин занервничал. Начались движения внутри уголовного розыска. Нашелся сотрудник квартирного отдела, который оперативно подтвердил Виталию Петровичу, что видел Лавренева в конторе. Он назвал точное число, Ильюхин восстановил по памяти этот день, вспомнил истерику Крылова у Доски почета, вспомнил, как потом Петр Андреевич будто невзначай интересовался ходом мероприятий по подельнику Лаврентия… Нет, сначала Виталий Петрович к глаголу «забили» отнесся с недоверием, хотя и знал, что «разбойный» славится рукоприкладством. Но на всякий случай Ильюхин инициировал уже почти официальные нешуточные выяснения. Для начала стали разбираться в том, как Лавренев попал на Литейный и почему, собственно, вышел.

Губа взял все объяснения на себя и выдвинул смешную версию – да, мол, задерживали, но по другому делу и как возможного источника информации. А Лаврентий, дескать, хитрован такой, представился другими данными и всех надул. Так что, когда Толик был в разбойном, все думали, будто это не Толик. Да, мол, виноваты, но не специально, а потому что. Все это Рубанков излагал убедительно, с мельчайшими подробностями, и даже показывал какое-то объяснение с какой-то подписью. Однако Ильюхина сия ахинея не убедила, вернее, почти убедила, но в обратном. Виталий Петрович помучился, подергался, попереживал и решил зайти прямо к Крылову, чтобы не играть в кошки-мышки.

Петр Андреевич встретил его любезно, заварганил чай, но на все сомнения Ильюхина отреагировал как-то уж очень спокойно, почти даже равнодушно:

– Бывает… По-разному бывает… И так бывает, и сяк бывает… Мало ли что они поют. Послушаешь, так всех их забивают, и каждого второго – обязательно насмерть. Это, знаешь, как в лагере – там ежели «гонялки» послушать, так все сидят ни за что либо, по крайней мере, – не за свое. Всем мусора внаглую чегой-то чужое нацепили. Чего ты от меня хочешь, я не пойму? Виталий, неужели мы будем такой вот ерундой заниматься?

Ильюхин молча вышел. Ему было очень неспокойно. Он уже догадывался по обрывкам информации, что Лаврентия били за стрельбу в лифте. Виталию Петровичу очень хотелось узнать, был ли Толик на самом деле причастен к этой стрельбе, но у покойника-то уже не спросишь, а «разбойный» пошел в глухой отказ, заняв круговую оборону с такой же порукой.

Поздно вечером Ильюхин засобирался домой и, когда уже шел на выход, в длинном пустом коридоре вдруг увидел спину Крылова. Петр Андреевич, видимо, узнал шаги Виталия Петровича или почуял его спиной, что ли, он странно остановился и ждал, не оборачиваясь.