Виктор Пронин - Банда 3 Страница 13

Дубовик вышел, и через две-три минуты в дверь раздался деликатный стук.

— Входите, открыто! — громко сказал Пафнутьев.

Дверь тихонько приоткрылась и в узком просвете показалась худая, сероватая физиономия Неклясова. Он улыбался, показывая неестественно белые вставные зубы.

— Позвольте, гражданин начальник?

— Позволяю.

Неклясов вошел игривой походкой, куражливо осмотрелся. Пафнутьев сразу представил, как тот входил в камеру, получая очередной срок. Вот так же, наверно, просовывал голову в дверь, осматривая камеру, заглядывая во все углы и улыбаясь ее обитателям. На Неклясове был черный костюм, белоснежная рубашка, черно-белый галстук в косую полосу, блестящие остроносые черные туфельки. Следом за Неклясовым вошли двое ребят, по размерам своим явно крупнее средних. Лица их были спокойны, даже слегка сонные, но заметил Пафнутьев беспокойный блеск в глазах — знали, что не в простом кабинете оказались, к начальнику следственного отдела прокуратуры пожаловали. Остановившись за спиной Неклясова, они вроде бы остались безразличными, но скосили глаза в сторону Пафнутьева — как тот отнесется к их появлению.

— Неплохое помещение, — проговорил наконец Неклясов, закончив осмотр.

— Встречались и похуже? — поддержал разговор Пафнутьев.

— О! — восхитился Неклясов тонкостью воспитания Пафнутьева и в то же время давая понять, что шутку понял. — Побросала меня жизнь, поносила по белу свету.

— Вы как, с коллективной жалобой? Или у каждого что-то свое?

— У нас одно дело.

— А кто эти граждане? — только сейчас вошел Дубовик, видимо, подбирал документы для разговора. В руках его была папка со вчерашними протоколами и уже готовыми снимками.

— Мои друзья, — небрежно махнул тонкой ладошкой Неклясов. — Позвольте сесть?

— А почему вы без женщины? — спросил Пафнутьев.

— Какой женщины?

— И непонятно, где ваши родители?

— Родители? В деревне... На Брянщине. При чем здесь моя женщина, мои родители? — Неклясов был явно растерян, таких вопросов он не ожидал.

— Ну, я подумал... Что уж если вы захватили с собой друзей, то почему бы не привести заодно и любимых женщин, родителей... Детей... Соседей...

— А! — рассмеялся Неклясов, поняв, наконец, что имел в виду Пафнутьев. — Я смотрю, вы шутник! Это мне нравится.

—  — Очень рад, — суховато ответил Пафнутьев.

— Не понял?

—  — Я говорю, чрезвычайно рад, что понравился вам. Но принимаю по одному. Скажите" пожалуйста, своим приятелям, чтобы подождали в коридоре.

— А у меня от них нет секретов! — нервно рассмеялся Неклясов. Он явно волновался, не зная, как себя вести, но при своих ребятах не мог уступить, показать зависимость. Стоя у стола Пафнутьева, Неклясов делал гораздо больше движений, чем требовалось — выкидывал в сторону одну ногу, потом другую, поддергивал плечами, будто пиджак никак не мог сесть на нужное место, руки его тоже метались, то взлетая к волосам, то ныряя в карманы.

— Ладно, Володя... Садись, наконец, — Пафнутьев показал на стул. — А они пусть подождут в коридоре. У них, кстати, есть разрешение на оружие?

— Не понял?

— Я смотрю, пиджаки топорщатся... То ли мышцы накачали великоватые, то ли другая причина...

Неклясов несколько секунд неподвижно смотрел Пафнутьеву в глаза, поигрывая маленькими остренькими желваками, сделал судорожное глотательное движение и повернулся к своим амбалам.

— Подождите меня там, — он кивнул на дверь. И те молча, так и не проронив ни слова, вышли, осторожно притворив за собой дверь.

— Хорошие ребята, — сказал Пафнутьев. — Вежливые, послушные, исполнительные... У них, наверно, есть и другие достоинства?

— Есть, — улыбнулся Неклясов белозубо, но на этот раз в улыбке проскользнуло недовольство: его вынудили совершить нечто такое, чего он делать не собирался.

— Слушаю, Володя, — Пафнутьев безошибочно решил, что именно такая вот дружеская доверительность наиболее уместна, она лишает Неклясова какой-то своей злобной уверенности.

Видимо, у Неклясова было что-то с психикой, не мог он вот так просто сказать, зачем пришел, не мог. И когда Пафнутьев предложил сразу изложить суть дела, тот некоторое время молчал. Обеспокоенно оглянулся на Дубовика, который пристроился с папкой у окна, склонил голову, словно прислушивался к самому себе. Положив на стол ладони, он внимательно осмотрел свои лакированные ногти, искоса, даже как-то игриво взглянул на Пафнутьева, но в его шаловливости ощущалась угроза, может быть невнятная, еще не сложившаяся, но угроза. Неклясов привык видеть в людях опасность, знал, что его побаиваются, а встретив здесь спокойное, даже снисходительное внимание, растерялся. Да еще этот — Пафнутьев — он явно посмеялся над ним, спросив о женщинах, родителях, детях.

— Вчера убили моего человека, — произнес наконец Неклясов. — Вам известно об этом?

— Да, — ответил Пафнутьев и не добавил ничего больше, решив, что будет лучше, если не давать Неклясову никаких подсказок.

— Второй тяжело ранен... Его увезли на «скорой помощи». Где он, я не знаю, неизвестно, жив ли...

— Жив.

— Его можно увидеть?

— Конечно.

— Когда?

— В любое время. Как только врачи скажут, что он в состоянии хотя бы узнать вас.

— Так, — что-то в словах Пафнутьева не понравилось Неклясову. Он почувствовал, что не во всем идут ему навстречу, что, несмотря на вежливый разговор, его тихонько отшивают.

— Но вы можете сказать, куда его увезли?

— Разумеется... Надо будет уточнить, — повернулся Пафнутьев к Дубовику.

— Уточним, — кивнул тот.

— Что еще? — спросил Пафнутьев, и в этих двух коротких словечках прозвучало напоминание о том, что гостю пора убираться.

— Одежда, Павел Николаевич... Я правильно назвал ваше имя?

— Что у вас случилось с одеждой?

— Ее изъяли... Мое пальто стоит три миллиона рублей. Павел Николаевич... Я бы хотел его вернуть. И у моих людей тоже изъяли куртки, пальто.

— Изъяли? — Пафнутьев удивился так искренне, что у Неклясова не возникло даже сомнений в том, что гражданин начальник действительно ничего не знает. — Не понял? — Пафнутьев снова повернулся к Дубовику. — Что произошло?

— Дело в том, что вчера этот господин так быстро покинул ресторан и своих умирающих товарищей, что не успел одеться... Убегая впопыхах, не всегда вспомнишь о пальто, даже за три миллиона рублей.

— Что значит впопыхах?! — взвился Неклясов, побледнев.

— Это значит, что вы покинули ресторан так быстро, что даже не успели предупредить владельца... Он ничего не мог сказать об одежде, которая висела в шкафу. А поскольку начались оперативно-следственные действия, наше внимание привлекла одежда... Тем более, что содержимое карманов наводило на размышления, — занудливо тянул Дубовик, перебирая листочки в своей папке.

— Что обнаружили? — спросил Неклясов. Дубовик, не торопясь, подошел к столу и положил на полированную поверхность блестящий металлический кружок.

— Что это? — вскинулся Неклясов. Он взял крышку, повертел ее в пальцах и бросил на стол. Дубовик тут же, проявив сноровку, ухватил кружок с двух сторон и осторожно опустил его в целлофановый пакет. Теперь на нем были отпечатки пальцев Неклясова.

— Орудие преступления, — удовлетворенно ответил Дубовик. — Этим предметом у некоторых граждан нашего города были отрезаны уши... А также другие органы.

— Какие?

— Яйца, — ответил Дубовик все так же занудливо.

— А при чем тут я?

— Ни при чем, — улыбнулся Пафнутьев. — Вы спросили, что обнаружено в карманах одежды, которую никто из находящихся в ресторане не признал своей... Обнаружена вот эта остро заточенная крышка от консервной банки. Она была предъявлена потерпевшим, и они ее опознали как орудие преступления.

— А вы не исключаете, что эта крышка... Или как там ее... Может быть просто подсунута? — спросил Неклясов.

— Все производилось в присутствии понятых, владельца ресторана, оперативных работников... Протокол изъятия всеми участниками и свидетелями изъятия подписан. И стал, таким образом, юридическим документом, который обладает всеми доказательными признаками для суда.

— Будет суд? — улыбнулся Неклясов, показав свои потрясающе белые зубы, но улыбка его была слишком уж похожа на оскал.

— Обязательно, — кивнул Пафнутьев.

— Теперь, когда вы изъяли все, что пожелали... Когда обшарили мои карманы... Я могу получить свою одежду?

— Хоть сейчас, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Есть, правда, небольшая формальность... Вам необходимо написать расписку.

— А это еще зачем?

— Ну, как же... Вы сами напомнили, что пальто стоит миллионы... Да и другие вещи... Я не могу рисковать такими ценностями. Придется написать расписку. Так, мол, и так, я, такой-то и такой-то... Получил принадлежащее мне пальто, укажите отличительные признаки пальто, уточните, что оно было изъято на месте преступления, в кабинете владельца ресторана Леонарда Леонидовича Анцыферова... Ну, и так далее. Отсюда выйдете уже в своем пальто. А то погода сырая, недолго и простудиться, — улыбнулся Пафнутьев.