Джеймс Кэрол - Сломанные куклы Страница 14

– Номер пять, убрать за собой.

Рэйчел помедлила. Она посмотрела на колонки, на камеры, на собственную рвоту у матраса, затем на стоматологическое кресло. Подняв ведро, она перенесла его к матрасу, опустилась на четвереньки и очистила пол. Из-за запаха хлорки у нее слезились глаза и раздражалась слизистая носа. От химии, которая была намешана в воде, чесались руки. Закончив мыть, она понесла ведро к двери. Когда она была в нескольких шагах от нее, собачья створка открылась.

– Номер пять, передать ведро через створку.

Рэйчел тут же выполнила приказ. Створка закрылась, издав грохот, и свет выключился. Было слышно, как Адам удаляется от двери, затем послышался звук открывшейся и закрывшейся двери. И после этого Рэйчел слышала только свое дыхание. Медленно, как лунатик, вытянув руки вперед, она дошла до дальней стены и шла по ней, пока не добралась до матраса. Опустившись на него, она завернулась в одеяло. Ей хотелось тепла и покоя, но сейчас вокруг были лишь одиночество, грусть и безнадежность. Она закрыла глаза, чтобы сдержать подступающие слезы, и почувствовала, как они обжигают ей веки.

16

На улице было градусов на пятнадцать холоднее, чем в офисе Флайта. Ощущение от выхода на улицу было сопоставимо с входом в морозильную камеру. Почти весь снег растаял, оставив после себя серую слякоть и обледенелые островки на тротуарах. Я застегнул куртку до самого подбородка, надел капюшон и опять пожалел, что я сейчас не в Калифорнии, не на Гавайях или в Рио… словом, не там, где тепло и солнечно. Я предпочел бы быть в любом другом месте, только не здесь.

– В суд будешь подавать? – спросила Темплтон.

Я уставился на нее:

– С чего вдруг мне в суд подавать?

– Ну, во-первых, Грег Флайт напал на тебя. А во-вторых, он гад. Вот тебе целых две очень веские причины.

– А в-третьих, он сказал мне все, что мне было нужно знать, а только это в итоге и важно. В суде я потрачу кучу времени и сил, которые я планирую направить на более полезные вещи. Например, буду искать маньяка.

– Логично, но если вдруг передумаешь, я с превеликим удовольствием выступлю свидетелем.

Я зажег сигарету, предложил вторую Темплтон, достал мобильник и открыл список последних вызовов.

– Кому звонишь? – Темплтон наконец удалось извлечь огонь из зажигалки, и она прикуривала сигарету, зажав ее между губ.

– А ты всегда такая любопытная?

Она засмеялась.

– Конечно, всегда, я же в полиции работаю, а там по-другому никак. Так кому ты звонишь?

Я проигнорировал ее вопрос и нажал на кнопку вызова. Хэтчер ответил на втором гудке.

– Ты мне должен пятьдесят фунтов, – сказал я.

– Только если будут доказательства, – ответил Хэтчер.

– Темплтон присутствовала при исповеди Грега Флайта. Она все подтвердит. У Флайта был роман на стороне, когда была похищена Сара. Это подтверждает мою версию о том, что у всех женщин-жертв были мужья, которые им изменяли. Не нашли еще никого, кто подходил бы под мое описание жертв?

– Пока ничего, но еще мало времени прошло.

– Как только появится хоть какая-то зацепка, сразу же пришли мне фотографии, – сказал я.

– Конечно. Кстати, ты оказался прав насчет парковки в Сент-Олбансе. Он на самом деле парковался на Гроув-роуд. Один из жителей его видел.

– У вас есть свидетельские показания?

– Сейчас зачитаю, – сказал Хэтчер. – Это мужчина среднего роста в возрасте от тридцати до пятидесяти лет. Волосы темные, но могут быть и светлыми. Скорее всего, он белый, но может оказаться чернокожим.

– А машина у него какая?

Хэтчер качал головой. Я понял это по тишине, повисшей после моего вопроса. Он вздохнул и сказал:

– Было темно, он парковался вдали от фонарей, поэтому описание машины такое же информативное, как и описание преступника. Наш свидетель говорит, что это был обычный четырехдверный седан. Может быть, «форд», или «воксхолл», или «шкода». Пятилетний, а может, и десятилетний. По цвету – выбирай любой оттенок серого.

– Я просто обожаю свидетелей.

– Не говори…

– Но есть и плюсы. То, что он парковался на Гроув-роуд, подтверждает мою гипотезу, что он пытается сбить с толку полицию. Мы можем не знать, как он выглядит и что у него за машина, но зато теперь мы лучше понимаем логику его действий. Хэтчер, не забудь, мне как можно скорее нужны фотографии.

Я сбросил звонок и вернулся к сигарете. Темплтон удивленно смотрела на меня, широко раскрыв свои голубые глаза.

– Что? – спросил я.

– Ты поспорил с Хэтчером, изменял Грег Флайт или нет? Я уверена, что есть закон, запрещающий такого рода споры.

– Возможно. Но сейчас речь не об этом.

– А о чем же?

– О том, что я стал на пятьдесят фунтов богаче, а значит, сегодня напитки за мой счет.

Темплтон смотрела на меня своим фирменным полицейским взглядом, прищурившись. Разница между ним и предыдущим взором была в том, что сейчас ей с трудом удавалось справляться с мимикой.

– Что-то я не помню, чтобы соглашалась пить с тобой сегодня.

– Это да, – сказал я. – А ты многих полицейских знаешь, которые отказались бы от бесплатного напитка?

Темплтон молчала, будто бы всерьез обдумывая мой вопрос.

– Во сколько?

– В восемь?

– Хорошо. Ну и, чтобы не было недосказанностей, одного напитка точно не хватит, чтобы купить мое молчание.

– Выпьешь столько, сколько захочешь, – сказал я.

Мы подошли к «БМВ», я раздавил сигарету каблуком ботинка и отбросил окурок в ближайший колодец. Сев в машину, я углубился в свой мобильный.

– А сейчас кому собираешься звонить? – спросила Темплтон.

– Никому. Я рассчитываю, что мой лучший друг Гугл подскажет мне имя лучшего лондонского нейрохирурга.

17

Лучшим нейрохирургом в Лондоне оказался профессор Алан Блейк, который работал в Институте неврологии ведущего лондонского университета. Величественное здание из красного кирпича располагалось на площади Куин-Сквер в окружении других столь же внушительных сооружений и большого количества бетона. Секретарь Блейка сообщила нам, что он не просто занят, а чудовищно занят. Нам повезло, и у него было пятнадцать свободных минут перед обедом. То, как она произнесла слово «пятнадцать», не оставляло никаких сомнений в том, что, если мы займем больше времени, до следующего утра мы не доживем.

Темплтон пришлось включить мигалку, чтобы мы смогли прорваться сквозь пробки и приехать за пять минут до назначенного времени. По данным Википедии, четыре из двенадцати самых цитируемых неврологов мира работали в этом институте. Профессор Блейк был вторым в списке. Его с минимальным преимуществом опережал профессор Си Йеун из исследовательского университета имени Джона Хопкинса в Мэриленде.

Кабинет профессора Блейка на самом верхнем этаже был достаточно пыльным и старым. Он был полной противоположностью офису Грега Флайта. Здесь не было никакой «стены имени меня» с сертификатами и дипломами – отчасти потому, что известность и репутация профессора говорили сами за себя и ему не нужно было кричать на каждом углу о своих достижениях. Но основная причина была в том, что дипломы с грамотами просто некуда было вешать.

Каждый свободный сантиметр стен кабинета занимали книги. Книжные шкафы простирались от пола до потолка, вмещая в себя тысячи томов. Бумаги покрывали весь рабочий стол, и одна стопка папок лежала на самом его углу, грозя упасть в любую секунду. Профессор Блейк приветствовал нас у самых дверей кабинета. У него был большой живот, широкое, дружелюбное лицо, седые волосы и аккуратная борода. Изящные, аккуратные руки. Он убрал книги и бумаги с двух кресел и жестом пригласил нас сесть.

– Как я понял, вы пытаетесь найти маньяка, который делает жертвам лоботомию, – шотландский акцент Блейка сгладился после многих лет жизни в Англии.

– Да, это так, – кивнул я.

Блейк покачал головой.

– Ужас что творится. Я слежу за этой историей по новостям.

– Что вы могли бы рассказать мне о лоботомии?

– А что вы хотите знать?

Я посмотрел на часы.

– Прочитайте мне тринадцатиминутный экспресс-курс.

– Не обращайте внимания на Гленду, она больше лает, чем кусает.

Блейк замолчал и какое-то время собирался с мыслями. Его лицо стало серьезным, и голос переключился в лекционный режим.

– Лоботомия предполагает перерезание нервных соединений, которые ведут к префронтальной коре и от нее. Это часть головного мозга, ответственная за принятие решений и склад характера. Важнейшая роль префронтальной коры состоит в том, что она, помимо прочего, позволяет нам осознавать противоречивость мыслей, различать хорошее и плохое, понимать, что лучше, а что есть идеал, что идентично, а что различно. Она помогает нам прогнозировать последствия наших действий, формировать ожидания. Также префронтальная кора отвечает за социальное поведение, то есть нашу способность подавлять инстинкты, которые в обществе являются неприемлемыми. Лоботомия, по сути, означает разрушение личности. Если угодно, воровство души.