Эван Хантер - Охота на сыщиков Страница 14

Лейтенант Барнс так же изнывал от жары, как и любой другой в следственно-розыскном отделе. В его кабинете было большое угловое окно, но, несмотря на распахнутые створки, в комнате не ощущалось ни малейшего ветерка. Сидящий же против Барнса репортер всем своим видом олицетворял Прохладу. Репортера звали Сэвидж, и сегодня он щеголял в легком голубом костюме и в голубой же, но более темного оттенка панаме. Репортер курил сигарету и невозмутимо пускал струйки дыма к потолку, где зной собирал их в серо-синее облако.

— Мне нечего больше вам сообщить, — сказал Барнс.

Репортер раздражал его невыносимо. Он ни на минуту не мог допустить, чтобы кто-либо на этой земле мог родиться с таким именем, как Сэвидж[22]. Более того, он ни на минуту не мог допустить, чтобы кому-либо на этой земле в такой день могло быть так прохладно, как изображал Сэвидж.

— Так уж и ничего, лейтенант? — переспросил Сэвидж нарочито мягким голосом.

Это был привлекательный блондин с коротко остриженной головой и прямым, изящной формы носом, который куда лучше смотрелся бы на женском лице. Взгляд серых глаз был уверенным, спокойным и холодным. Холодным!

— Ничего, — подтвердил лейтенант. — А какого черта вы от нас ждете? Если бы мы знали, кто это сделал, он бы уже давно сидел у нас, вам не кажется? — Возможно, — согласился Сэвидж. — Подозреваемые?

— Работаем.

— Подозреваемые, — настаивал Сэвидж.

— Есть несколько. Но вот это уже только наше дело. Вам, газетчикам, дай волю, так вы всех подозреваемых на первой странице пропечатаете, а потом ищи-свищи их по Европам!

— Думаете, это пацан?

— Что значит пацан?

— Ну, подросток?

— Да кто угодно. И вы, например, в том числе.

Сэвидж усмехнулся, блеснув ровными белыми зубами.

— На территории вашего участка полно подростковых банд, не так ли?

— Мы их все контролируем. Наша территория, Сэвидж, конечно, не райский уголок, но нам нравится считать, что мы здесь делаем все возможное. Я понимаю, что вашей газете это, может, не по вкусу, но мы действительно стараемся изо всех сил, Сэвидж, мы честно стараемся хорошо исполнять нашу мелкую работенку.

— Не улавливаю ли я сарказм в вашем голосе, лейтенант? — вкрадчиво поинтересовался Сэвидж.

— Сарказм есть оружие интеллекта, Сэвидж. А все, и ваша газета лучше других, знают, что полисмены — это тупые вьючные животные.

— Моя газета такого себе никогда не позволяла, лейтенант! — оскорбленно воскликнул репортер.

— Неужто?! — изумился Барнс. — Тогда можете напечатать это в завтрашнем выпуске.

— Мы только хотим помочь, — заявил Сэвидж. — Нам тоже не нравится, когда убивают полисменов. Так как насчет версии о банде подростков?

— А мы такую версию даже не обсуждали. То, что у нас случилось, совершенно не в их духе. Господи, да почему вы, газетчики, все, что творится в нашем городе, пытаетесь свалить на подростков? У меня у самого сын подросток, но он, заверяю вас, не шатается по улицам, чтобы пристрелить пару-другую полисменов!

— Это утешает, — язвительно прокомментировал Сэвидж.

— В таком своеобразном явлении, как подростковые банды, разобраться непросто, — терпеливо продолжал Барнс. — Не хочу сказать, что мы их ликвидировали, но они у нас под контролем. Если мы не допускаем уличных стычек между ними, поножовщину и стрельбу, то эти ваши банды подростков тогда превращаются в дружеские компании, своего рода клубы, не более того. И пока они остаются таковыми, я доволен и счастлив.

— Ваша точка зрения забавно оптимистична, — холодно заметил Сэвидж. — Моя газета, представьте себе, не убеждена в том, что уличные драки так уж и прекратились. Моя газета придерживается мнения, что к гибели этих двух полисменов прямо причастны ваши, как вы сказали, „дружеские компании".

— Вот как?

— Именно так.

— Ну и что вы от меня хотите? Чтобы я забрал всех пацанов в городе и стал трясти из них признание? Ради того, чтобы ваша треклятая газета смогла продать еще миллион экземпляров?

— Нет, этого мы не хотим. Но мы ведем свое собственное расследование. И если мы раскроем убийства, 87-й участок будет выглядеть весьма плачевно.

— Точно так же будет выглядеть и отдел по расследованию убийств. И комиссар полиции, если на то пошло. Да все и каждый в полицейском управлении будут выглядеть никудышными любителями по сравнению с суперсыщиками из вашей газеты.

— Вполне возможно, — согласился Сэвидж.

— У меня есть один совет, Сэвидж.

— Какой же?

— Местная ребятня не любит, когда к ним пристают с вопросами. Это вам не ваши снобистские кварталы, где подростков объединяют несколько распитых сообща банок пива. Здесь вы имеете дело с ребятами, которые живут по своим законам, их принципы разительно отличаются от моих или ваших. Смотрите, чтобы вас не пришибли до смерти.

— Постараюсь, — заверил лейтенанта Сэвидж, ослепительно улыбаясь.

— И вот еще что.

— Да?

— Не делайте глупостей, не суйтесь на мою территорию. Здесь и без вас и ваших умников-репортеров дел по горло. Только напортачите и нарветесь на неприятности…

— Так что для вас более важно, лейтенант? — ехидно поинтересовался Сэвидж. — Чтобы я не совался на вашу территорию или чтобы меня не убили?

— А это одно и то же, — усмехнулся Барнс и стал набивать трубку.

Дэнни Джимп позвонил через пятьдесят минут.

— 87-й участок, Карелла слушает, — поднял трубку Стив. 

— Дэнни Джимп.

— Привет, Дэнни. Что у тебя?

— Нашел я вам Ордиса.

— Где?

— Никак не пойму, это что, благотворительность или бизнес? — спросил Дэнни.

— Бизнес, бизнес, — успокоил его Карелла. — Где встречаемся?

— „Дженниз“ знаете?

— Шутишь?

— Да нет, серьезно.

— Если Ордис наркоман, что ему делать на Улице шлюх?

— Валяется в отключке. Вам из него и слова не выжать.

— У какой шлюхи?

— А зачем же мы встречу назначали, Стив?

— Только назови меня Стивом в глаза — зубов не соберешь, приятель.

— Прощеньица просим, мистер Карелла. Хотите получить информацию — я буду в „Дженниз" через пять минут, мистер Карелла. Зелени[23] прихватить не забудьте, мистер Карелла.

— Ордис вооружен?

— Может, и вооружен.

— Увидимся. — Карелла положил трубку.

Улица под названием Виа де путас[24] растянулась с севера на юг на три квартала. Индейцы, возможно, называли ее по-своему, но и в те роскошные времена бобровых шкур и разноцветных бус в выстроившихся вдоль тропы типи[25], вероятнее всего, процветал тот же бизнес. Когда индейцы радостно удалились в свои удачливые охотничьи угодья и утоптанные тропы превратились в асфальтированные улицы, на место типи встали жилые здания и жрицы древнейшей в мире профессии заявили свои права на затянутые плюшем гнездышки. Были времена, когда итальянские иммигранты называли улицу Пьяцца путана, а ирландские — Хаси хоул. С нашествием пуэрториканцев улица сменила разговорный язык, но не единственный источник дохода. Пуэрториканцы называли улицу Да виа де путас, полицейские — Улица шлюх. На каком бы языке здесь вы ни говорили, здесь вы платите деньги и делаете «вой выбор.

Дамы, которые правили секс-универмагами, звали себя Мама-такая-то. Маме Терезе принадлежало самое популярное на улице заведение. Маме Кармен — самое грязное и непристойное. Заведение Мамы Лус шестнадцать раз подвергалось налетам полиции, которой очень были не по душе некоторые вещи, происходившие за его облупившимся кирпичным фасадом. Полисмены, конечно, снисходили до визитов к разнообразным Мамам и не по служебной надобности. Деловые же визиты включали в себя эпизодические облавы и обыски. Порой они проходили очень интересно, но обычно такие рейды предпринимались силами отдела по борьбе с проституцией и наркоманией, сотрудники которого не ведали о рабочих соглашениях, существовавших между некоторыми полисменами из 87-го участка и мадам-управительницами. Ничто не может так испортить удачную сделку, как какой-нибудь несведущий полисмен.

Карелла был, вероятно, несведущим полисменом. А может быть, честным полисменом — в зависимости от тогр, как посмотреть. Он встретился с Дэнни Джимпом в маленьком кафе под названием „Дженниз“ на углу Улицы шлюх. Кафе было известно, в частности, тем, что в нем подавали якобы абсент[26], божественный напиток Старого Света. Пойло, которым угощали у „Дженниз“, никого еще не ввело в заблуждение, но кафе продолжало служить своего рода ничейной территорией между респектабельным трудовым миром пролетариата и порочным полумраком борделей. Человек мог выйти прогуляться, и заглянуть в „Дженниз“, и выпить рюмку, и прикинуться, что зашел немного развеяться, и после третьей рюмки был уже готов к осмыслению того, что он в действительности намерен делать. Кафе „Дженниз“ было неотъемлемо необходимо для функционирования Улицы шлюх. С некоторой натяжкой можно утверждать, что оно служило той же цели, как и пластиковая занавеска в ванной гостиничного номера, где новобрачные проводят медовый месяц.