Виктор Пронин - Фотография с прицелом (сборник) Страница 15

– А как же! Кто-то обязательно должен приволочься домой с расквашенным носом!

– Девочки с вами были?

– Вначале с нами. А потом они…

– Что потом?

– Как бы это выразиться половчее?

– Отлучились, – подсказал Пафнутьев.

– Да, так будет правильно. Именно отлучились.

– А куда они могли отлучиться?

– Да куда угодно! К другой тусовке примкнуть. Ведь все знакомые. У кого-то к кому-то повышенный интерес, к берегу могли пройти, к причалам, домой запросто отправиться.

– В этот вечер вы их больше не видели?

Вроде простенький вопрос задал Пафнутьев, а Ющенко вдруг замолчал. Шли секунды, а он сидел, опустив голову, и ничего не говорил. Павел тоже не нарушал эту неожиданно возникшую паузу, давал ей возможность затянуться подольше, чтобы она стала каким-то переломным моментом в их разговоре.

Наконец-то Ющенко поднял голову и с каким-то удивлением посмотрел на Пафнутьева. Он как бы очнулся, вернулся издалека, где мысленно только что побывал.

– Дались вам эти девочки! – с улыбкой проговорил Константин. – Что-то вы очень уж плотно заинтересовались ими!

– Знаешь, Костя, должен признаться, девочками я давно уже не интересуюсь. Просто ты заговорил о подробностях вашего вечера. Вот я и прикидываю, вспоминаю, как у нас это было.

– Ну и как у вас? Лучше? Хуже?

– Да почти так же. Только хуже. Не было у нас ни парка, ни реки, ни причалов. По улицам пошатались и по домам разбрелись. Вот и все. Даже нос никому не расквасили. – Пафнутьев усмехнулся. – Вспомнить, понимаешь, нечего.

– Но девочки-то были? – осведомился Ющенко.

– Девочки были, но я их и не помню толком. Не было у нас в тот вечер ни объяснений, ни заверений, ни обещаний. Как-то бесчувственно расстались. Впрочем, может быть, это только у меня так тускло получилось, а у других все прошло по полной программе – с поцелуями, слезами, объяснениями. Мне всего этого в ту ночь бог не дал. А вот позже бывало. Всякое случалось. С нашими же девочками, с одноклассницами. А в прощальный вечер надо мной еще висел тяжкий гнет учительского надзора. Честно говоря, он и сейчас все еще висит надо мной, как чугунная кувалда, – признался Пафнутьев. – Но эта кувалда меня уже не угнетает, скорее забавляет. Ладно, замнем для ясности. Скажи мне лучше вот что. Как получилось, что ты уехал из родного города на следующий день после выпускного вечера? Вроде бы надо пошататься по улицам, посидеть в забегаловках, повидаться с девочками. А ты в поезд и на Украину.

– Это все дядька устроил. Он пришел еще накануне вечером, шлепнул билет на стол и сказал, что завтра едем. Ректор, дескать, ждать не будет, он в какие-то края уезжает, в отпуск. Познакомишься, дескать, произведешь хорошее впечатление, и все – считай, что ты уже студент.

– А этот твой дядька тоже при этом институте? – спросил Пафнутьев.

– Теперь да. Он там главный завхоз, а ректор – его лучший собутыльник. А в институте восемнадцать тысяч студентов! Вся Африка, Южная Америка и даже остров Пасхи.

– Что?! И остров Пасхи?! – Пафнутьев от удивления откинулся на спинку кресла.

– Да, был один с острова Пасхи. Хороший парень. Темненький, но не черный, нет. В нашей группе учился. Мы с ним немного корешились.

– В гости не звал?

– Звал! – радостно выкрикнул Ющенко.

– Поедешь?

– Уже был!

– Далековато тебя носило, – негромко проговорил Пафнутьев, думая о чем-то своем. – Через Бразилию добирался?

– Через Чили.

– Это ж надо! – Пафнутьев покрутил головой. – Оставаться не предлагал?

– Звал.

– Почему же ты не остался?

– А! – Ющенко махнул рукой. – У них там такое строительство, что одного геодезиста на весь остров многовато. А у меня в Запорожье жена, дети, квартира.

– Перспектива.

– Да. И перспектива! С таким-то дядькой!

– Значит, как я понимаю, у вас в институте были на выбор красотки всех цветов радуги, – мечтательно произнес Пафнутьев.

– Так-то оно так. Но наши краше. Дядька мне подсунул такую девочку!.. Мы расписались на третьем курсе. А на четвертом у нас уже пацаненок был. Так что Африка отдыхала.

– А жилье?

– Дядька запихнул меня в один хороший строительный трест и сказал – если будешь хорошо себя вести, квартиру получишь, когда и не ждешь. А если ребеночка заведешь, то вообще!..

– А что значит «хорошо себя вести»?

– Не пить, к чужим женам не приставать, с начальством здороваться три раза в день.

– И что? Получил квартиру?

– Получил.

– Через два года?

– Через полтора.

– Хороший у тебя дядька.

– Не жалуюсь.

– Послушай, Костя, вот у меня есть снимок. Не твой ли дядька на нем в полный рост изображен? – Пафнутьев вынул из ящика стола большую фотографию и положил на стол перед Ющенко.

Павел накрыл ею портреты девочек, смотреть на которые Константин не мог. Он отворачивался, поеживался, отодвигал снимки в сторонку, не решаясь переложить их на стол к Пафнутьеву. А тот словно ничего не замечал и никак не реагировал на это.

На фотографии, которую Пафнутьев достал последней, были изображены все трое друзей, платформа вокзала, железнодорожные вагоны и проводница с представительным толстяком в просторном клетчатом пиджаке.

– Ого! – радостно воскликнул Ющенко. – Так это же мои ребята! Они как раз пришли проводить меня в Запорожье!

– Что-то смурные какие-то, невеселые, – заметил Пафнутьев.

– Так расстаемся же! И потом, на вокзал они пришли после вчерашнего застолья. Какое уж тут веселье. А возле вагона, да, действительно дядька к проводнице пристает! Это у него привычка такая – он всю дорогу таким вот макаром развлекался. Но они не возражали, весело над ним посмеивались, когда дядька их конфетами угощал. Как я понял, для них он и купил несколько коробок. Такой вот мужик жизнерадостный.

– Значит, говоришь, с ректором у него хорошие отношения?

– Да, вполне. Если одних студентов под двадцать тысяч, то хозяйство большое. Учебные корпуса, общежития, столовые, спортивные лагеря. Дядька постоянно у ректора в кабинете торчит. Что-то они привозят, увозят, списывают, покупают.

– Слушай, Костя, подари мне этот снимок.

– Возьмите, конечно. Без проблем.

– Нет, ты подпиши мне его. Так, мол, и так, Павлу Николаевичу Пафнутьеву на добрую память о встрече. – Он протянул Ющенко ручку, как бы отрезая ему путь к отступлению.

Теперь тому деваться было некуда, приходилось подписывать.

Он написал слова, которые продиктовал ему Пафнутьев.

Павел прочел их, вернул снимок Ющенко и проговорил:

– Нет, Костя. У тебя что-то казенное получилось. Добавь пару слов. Дескать, наутро после выпускного вечера мои друзья Мастаков и Зайцев пришли на вокзал, чтобы проводить меня в Запорожье. Подпись и дата. Надо же помечать время и место своего пребывания на этой земле.

– Тоже верно, – согласился Ющенко.

Что-то зацепило его в тех словах, которые он только что написал своей же рукой. Константин прочитал эти две строки раз, другой. Нет, вроде все нормально. Да и Пафнутьев уже протягивал руку к снимку. Ющенко подавил сомнения и отдал фото следователю.

– Спасибо, старик, – произнес Пафнутьев словцо, которое было в ходу в годы его молодости. – Положу под стекло, пусть напоминает о нашей встрече. А что-то я смотрю, многие ваши ребята щеголяют на снимках в белых форменных курточках. Это что, половина класса поступила в какие-то летные, морские, горные секции?

– Нет, все гораздо проще. Поступать в летное училище собрался один только Игорек Зайцев. Ему еще на предварительных курсах выдали эту курточку. Всем нашим ребятам нравилось в ней выпендриваться перед девочками, вот они и выпрашивали ее напрокат.

– Тут возникает вот какой любопытный вопрос. – Пафнутьев положил тяжелые ладони на стол и ткнул указательным пальцем в снимок, только что подписанный Ющенко. – На данной фотографии Мастаков изображен в этой самой форменной курточке. Как это понимать? На вокзале Мастаков в курточке Зайцева. Тут же стоит Игорь. Он тоже провожает тебя в Запорожье.

– Да, небольшая путаница здесь есть. Дело в том, что Зайцев великодушно позволил Мастакову прийти на выпускной вечер в его белой курточке. Тот сам его об этом попросил.

– Парень всю выпускную ночь красовался в белой курточке? Так сказать, блистал, да? Наутро он в ней же пришел на вокзал, где вас и сфотографировал какой-то добрый человек, так?

– Этот добрый человек был просто прохожим. Он шагал мимо, и Зайцев попросил его щелкнуть нас на память.

– Тот щелкнул?

– Да, он охотно щелкнул, вернул Зайцеву фотоаппарат и пошел своей дорогой.

– А курточка? – Пафнутьев неотрывно вел свою линию.

Главным в их разговоре для него оставалась эта самая одежка.

– После того как мы сфотографировались у вагона, Мастаков снял курточку и вернул ее Зайцеву со словами искренней благодарности.

– Проведя безумную ночь в его курточке? – Пафнутьев все старался исключить малейшую возможность недоразумения.