Виктор Пронин - Выигрывать надо уметь (сборник) Страница 15

До шахты было еще далеко, когда Андрей услышал слабый рокот мотора. Он сразу догадался, в чем дело, и поспешно нырнул в ближайший сугроб. Вскоре показались размазанные снегом огни – шел бульдозер. Серая грохочущая громада прошла совсем рядом, и Андрей снова вышел на дорогу.

Перед самой конторой его опять остановил постовой.

– Один? – спросил он.

– Один.

– В душу же тебя мать! Какого черта пошел?! А ну давай к начальнику! Считай, что выговор заработал.

– За что? – обрадовался Андрей.

– За нарушение общественного порядка. Нельзя по одному, понял?! Документы есть?

Посмотрев удостоверение, постовой успокоился.

– Ох и дал бы тебе промеж ушей, если б ты нашим был! А так – что с тебя возьмешь… Ну, признайся, из поселка шел?

– Из поселка, – кивнул Андрей.

– Как дорога? Все нормально? Никто не лежит, никто концы не отдает? Бульдозер видел?

– Видел. Все нормально.

Начальник шахты стоял у окна, невидяще глядя в снегопад. Услышав, что кто-то вошел, он повернул ухо в сторону двери, но взгляда от окна так и не оторвал.

– Ну чего тебе? – наконец обернулся начальник.

– Не узнаете? Мы с вами встречались в комбинате… У главного.

– А! Из газеты… Ну и время ты нашел! Хороший хозяин собаку из дома не выпустит, а тебя носит как… Некстати приехал.

– Почему? Отличная погода.

– Да? – Начальник окинул Андрея снисходительным взглядом, усмехнулся. – А на уме у тебя что? Ругать будешь, хвалить?

– Конечно, хвалить. Ударный репортаж об ударной бригаде. Сами знаете – ваша шахта по сверхплановой добыче впереди, и репортаж…

– Не будет репортажа, – тяжело выдохнул начальник. – Стоит шахта. Все участки, до одного. Не можем подвезти ни стоек, ни порожняка… Да и грузить некуда – замело пути. Железнодорожники очухаются не раньше чем через неделю. Если повезет.

– Может, на очерке остановимся, а? О Суряднове, например, а? У него вроде неплохо дела идут?

– Плохи его дела. Лавиной вчера привалило. Шел с помощником, обоих и накрыла. Лавина пошла с противоположного склона… Отрыли мы их часа через четыре, оба уже без сознания были. Сейчас орут в больнице.

– Как орут? На кого?

– А ни на кого. От боли орут. Переохлаждение организма. Боюсь, разговора с ними не получится.

– Может, о бульдозеристах написать? В такую погоду ребята вкалывают, а?

Начальник протяжно вздохнул, прошел к своему столу, поднял трубку, послушал телефонный писк и, положив трубку на место, поднял глаза.

– Не повезло нам и с бульдозером… Женщину вчера задавил. Кореянку.

– Как же это он? – воскликнул Андрей.

– Да как… Очень просто. Переехал и дальше пошел. Двое суток парень из кабины не вылезал, что с него взять… Пурга кончится – суд будет.

– Сколько же ему дадут?

– Ему – не знаю, а мне кой-чего наверняка перепадет. Не имел я права заставлять человека работать двое суток подряд… А куда деваться? Заснул, наверно… А может, и нет… Видимости никакой, ветер, да еще, как на беду, пальто у той женщины светлое оказалось. Наши потом восстановили события – бежала она перед бульдозером метрах в двадцати, а когда из сил выбилась, упала. Боюсь, без ног останется… Да еще Суряднов обморозился… Так что нет у меня ни цифр победных, ни событий радостных… Нет. Была с начала года сверхплановая добыча – всю буран съел. Квартальный план завален. Если в комбинате не пересмотрят, премий не будет, народ бежать начнет… Приезжай весной, а? Весной у нас хорошо, сопки цветут, ручьи, тепло… А осенью на рыбалку съездим, а? У меня с пограничниками контакт, помогут ребята… – Тяжелые морщины на лице начальника дрогнули, но глаза оставались печальными. – Да, я не спросил – ты нашел где позавтракать?

– Все в порядке. В столовой.

– У них же там ни света нет, ни воды?

– Нашли котлеты какие-то… «Солнечным поцелуем» угостили.

– Чем? – Седые кустистые брови начальника полезли вверх.

– Поцелуем. Вино так называется – «Зоненкюсте». Вместо компота продают. И цена почти та же.

– Ишь ты, – начальник усмехнулся. – Надо попробовать. Сам не торопишься? А то сегодня можно выбраться в Южный. Состав оттуда пришел, ротором ребята еле пробились, сейчас под загрузкой стоит. У них там на теплоцентрали уголь кончается, если не подвезем – город замрет. Тоже будет солнечными поцелуями торговать. Смотри. А после бурана приезжай – найдем чего-нибудь радостного.

Андрею хотелось еще побыть в Синегорске, встретиться с Ниной, хотелось без спешки потолковать с начальником, посмотреть, как будет оживать шахта, как будут очищать от снега подъездные пути, лесосклад, как выдадут на-гора первую вагонетку с углем. Хотелось просто пожить в этом затерянном среди сопок поселочке.

Да, наверно, он привык к постоянному расставанию с новыми местами, новыми людьми. И чем больше ему нравились поселки, распадки, побережья этого края, чем ближе он сходился с людьми, тем сильнее была грусть расставания. И, едва познакомившись с человеком, едва успев обменяться с ним улыбками, первыми словами, он уже вынужден был расставаться с ним, более того – прощаться. Слишком уж невероятной была их новая встреча. Иногда ему казалось, что он ездит по разным местам, знакомится с людьми только для того, чтобы в конце концов попрощаться с ними. И Андрей каждый день прощался с островом, на котором жил, с улицами, по которым ходил, с редакцией, в которой работал, да и вся встреча с Ниной была на самом деле несколько затянувшимся прощанием. Как и все, с чем мы прощаемся навсегда, он любил этот остров, людей, встречавшихся ему в шахтах под землей, в южных портах, на северных буровых…

И случилось неизбежное – Андрей невольно стал избегать всего, что нарушало привычную быстротечность, что грозило чем-то постоянным, потому что знал, наверняка знал – рано или поздно придется расстаться и с этим, но тогда прощание будет слишком уж тяжелым.

Ну вот и все, подумал он, когда начальник шахты, пожилой грузный человек с большой седой головой, сказал ему, что сегодня же можно выехать в Южный. Вот и все… И Андрей осторожно прислонился к спинке стула, почти со стоном прислонился, как человек, у которого где-то на теле заживающая рана.

И уже представляя себя в сумрачной, вздрагивающей на стыках рельс, сверкающей медными деталями, продуваемой снежным ветром кабине паровозика, Андрей пожалел, остро, до боли пожалел, что не встретился с бульдозеристом, который не спал двое суток, не проведал в больнице передового бригадира Суряднова, пожалел, что не будет его здесь, когда пограничники соседней заставы начнут обстреливать из минометов сопки, чтобы столкнуть снежные лавины. И еще пожалел, что все так нескладно получилось с маленькой девушкой Ниной, – он до сих пор помнил ее соленые от слез губы… И Андрея охватило непривычно острое сожаление, будто он по собственной оплошности, слабости прошел мимо чего-то важного, что могло бы осчастливить его надолго.

А ВЫ НЕ ЖДАЛИ НАС…

Андриян опять проиграл и покорно склонил над столом лысую голову. По его веснушчатым ушам били без наслаждения, но с силой, тщательно примериваясь, не забывая поплевать на карты. Андриян уже не вздрагивал, только видно было, как перед каждым ударом напрягалась его спина.

Когда очередь дошла до Мишки, он взял карты, такие же распухшие, как и уши у Андрияна, несколько раз взмахнул ими в воздухе, словно взвешивал, и бросил на стол. Бить не хотелось.

– Ладно, – сказал он. – Живи. Черт с тобой.

Андриян дернул носом, благодарно взглянул на Мишку и потянулся к колоде. Хотя ему шел пятый десяток, играть он так и не научился, зато сдавал с блеском – быстро и без ошибок.

– На меня не надо, – Мишка поднялся и, пригнув голову, протиснулся в низкий полутемный коридор.

Громыхая сапогами по перекошенным доскам пола, он прошел мимо дежурной, потоптался у выхода и… шагнул наружу. И мгновенно ветер выдул из него все тепло, залепил глаза, волосы до самых корней набил снегом, с силой толкнул в грудь, в спину, стараясь оторвать от спасительной двери. Потерпи Мишка на крыльце еще минуту-вторую – его карманы раздулись бы от снега, и тогда попробуй найти в плотных, подтаявших снежках мелочь, ключи, зажигалку. Между порывами ветра слышно было, как на противоположной стороне улицы беспрерывно уже третьи сутки трещал охрипший звонок – в магазине выбило стекла и замкнуло сигнализацию. Мишка усмехнулся, представив, как после тайфуна продавщицы будут выковыривать из снега весы, бутылки, консервные банки…

У этого тайфуна было женское имя – его звали «Исабель». За этим словом ребятам виделось что-то далекое и волнующее, почти несбыточное и такое нежное, какое можно увидеть только во сне, да и то… В общем, не будем.

Тайфун шел откуда-то с Филиппин, и о его приближении говорили в каждом выпуске последних известий. И наконец сообщили: «Исабель» достиг побережья. За какой-то час тайфун накрыл остров плотными, тяжелыми тучами. Вечер наступил раньше обычного, это было заметно сразу. Сумерки сгустились к трем часам, а низкое небо, казалось, совсем легло на крыши домов. Было что-то гнетущее в надсадном вое ветра, в снегопаде, в размытых контурах согнутых человеческих фигур. Даже когда совсем стемнело, в слабом свете уцелевших уличных фонарей было видно, как валит снег. Сугробы набухали прямо на глазах, затопляли единственную улицу поселка, подбирались к подоконникам, к крышам. То, что мягкой тяжестью валилось сверху, вряд ли можно было назвать снегом – словом, за которым с детства видится что-то праздничное. Шел совсем не тот снег, который так украшает новогодние улицы, ресницы и так невесомо ложится на провода, заборы, ветви деревьев.