Виктор Пронин - Банда 4 Страница 15

— Сними, — повторил Пафнутьев. — И выйди погуляй, мы тут побеседуем немного. Старик действительно оказался не то упрямым, не то капризным — несмотря на то, что наручники были сняты, он продолжал держать руки за спиной. Не надо мне, дескать, вашей свободы, перебьюсь. Пафнутьев усмехнулся, и такое ему уже приходилось видеть.

— Садитесь, Сергей Степанович, — сказал он, показывая на стул у стены.

— Спасибо, постою.

— Долго стоять придется.

— Не привыкать.

Пафнутьев молча поднялся, подошел к старику и, взяв его за руку, чуть ли не силой подволок к стулу, усадил, надавив на плечи. Вернувшись к столу, увидел, что старик опять стоит, заведя руки за спину. Смотрел он все так же в окно, будто видеть следователя у него не было никаких сил.

— Так, — Пафнутьев выдвинул ящик стола, вынул оттуда руку, найденную в холодильнике, и положил на стол. Он долго думал, как бы расшевелить старика, заставить хоть что-нибудь сказать, и, в конце концов принял решение, может быть, не слишком гуманное, но действенное. Сходив к медэксперту, взял у него руку, которую тот для сохранности обработал какими-то своими растворами.

В кабинете некоторое время стояло молчание. Пафнутьев, сложив руки на столе, смотрел на Чувьюрова сонным своим равнодушным взглядом, а старик, продолжая упорствовать, уставился в окно, на весеннюю капель. Его задержали, когда еще стоял мороз, и оттепель он видел уже из кабинета Шаланды, а теперь вот из этого кабинета. Пафнутьев его не торопил вовсе не потому, что отыгрывал какой-то свой хитрый прием, он понимал, что старик должен сам созреть, что именно неспешность действует на него сильнее всего.

Наконец, не выдержав, старик медленно повернул голову, и тут его взгляд, скользнув по столу, остановился на руке, которую Пафнутьев положил с самого краю, подстелив под нее газету. Старик впился глазами в руку, даже сделал шаг к столу, но остановился. Казалось, ничего в нем не изменилось, но теперь перед Пафнутьевым стоял совершенно другой человек — встревоженный, беззащитный, растерянный. А дальше произошло то, чего Пафнутьев никак не ожидал, — старик подошел к стулу и сел, прижав ладони к глазам. Сквозь корявые пальцы старика просочились несколько слезинок.

— Мы отдали эту руку на экспертизу, — негромко проговорил Пафнутьев.Хотели узнать, кому принадлежала, кто хозяин... Удалось кое-что прояснить,Пафнутьев замолчал, давая возможность старику вмешаться. Но тот, не двигаясь, все так же сидел у стены, закрыв лицо руками. — Так вот, выяснилось, что рука эта принадлежала при жизни человеку достаточно пожилому, где-то за семьдесят ему было... Поэтому первоначальное предположение... О том, что вы, Сергей Степанович, являетесь людоедом... Это предположение отпало, почти отпало,уточнил Пафнутьев. — Стариков не едят. Мясо жесткое.

Старик поднял голову, посмотрел на Пафнутье-ва мокрыми от слез глазами и, ничего не сказав, опустил голову. И столько было в его глазах обычной человеческой обиды, что Пафнутьев устыдился. Однако деваться было некуда, и он решил продолжить, хоть и не упоминать людоедство. Но тут и сам почувствовал обиду. Так бывает, человек часто обижается на то, что кто-то обиделся на него.

В самом Деле, чего это задержанный, который на его глазах убил человека, будет обижаться? В чем, интересно, я перед ним провинился? — обиженно подумал Пафнутьев. Ни фига, Сергей Степанович. — Ты, как я заметил, сохранил в себе некоторые мужские качества, я тоже... Продолжим.

— Руку нашли в холодильнике, где обычно хранятся мясные продукты. — В морозильнике. Поэтому и возникла такая версия. И она еще не отброшена. Вы меня слышите?

— Слышу, господин хороший.

— Так вот, господин хороший... — передразнил Пафнутьев. — Мы установили, что этот человек участвовал в войне, был ранен, скорее всего не один раз...

Возможно, он был как-то связан с морем, на руке обнаружена наколка, маленький якорек. Сейчас я дал задание многим людям искать остальные части тела. Снег стаивает, и появляются многие интересные предметы. Найдут, если, конечно, никто его не съел, этого старого морячка.

— Его звали... Это... Петр Иванович Спиридонов, — проговорил старик несколько смазанно, не отрывая рук от лица. — В Севастополе его ранило.

— Так, — кивнул Пафнутьев, тут же записав имя, произнесенное стариком. — А где он жил?

— Сосед мой... Я в тридцать пятой квартире, а он в тридцать седьмой.

— Ага, — Пафнутьев с трудом воспринимал то, что говорит Чувьюров. Все было как-то смещено, он никак не мог уловить основной стержень, на который нанизывались события последних дней, они для него до сих пор были разрознены, единой картины не складывалось. Хотя какие-то связки наметились, что-то забрезжило и даже, те немногие слова, которые удалось вытащить из старика, позволяли работать дальше. Можно раскрутить Спиридонова — связи, соседи, образ жизни, друзья. Много чего можно. — Возникает естественный вопрос... Каким образом рука Петра Ивановича Спиридонова оказалась в вашем холодильнике? Мы нашли ее именно там, завернутую в газету, среди других продуктов. Как ее туда занесло?

— Подбросили.

— Кто?

— А вот те хмырюги, которых я заколол.

— Следовательно, вы признаете, что закололи обоих? Одного неделю назад, а второго в кабинете начальника милиции? Я правильно вас понял? Вы закололи обоих?

— Да. И продолжал бы колоть, если...

— Хорошо, — Пафнутьев потряс головой — мысли, которые приходили, были настолько бестолковы и бессвязны, что он не мог даже задать сразу нужный вопрос. — Хорошо... Зайдем с другой стороны... Если рука гражданина Спиридонова в холодильнике, где же он сам?

— Далеко, — махнул рукой Чувьюров. — Отсюда не видать.

— Не понял?

— Там уж Петр Иванович, — старик показал рукой в потолок. — Чего тут непонятного... Сами же говорили — ищем остальные части тела. Ищите. Сказано ведь... Ищущий да обрящет.

Задать следующий вопрос Пафнутьев не успел — раздался телефонный звонок.

— Да! — сказал он отрывисто.

— Паша? Шаланда звонит.

— Слушаю тебя внимательно.

— Звоню из автомата. Иначе не могу. Причины знаешь.

— Догадываюсь.

— Значит так, Паша... Тобой заинтересовались мои клиенты в малиновых пиджаках. Будь осторожен.

— Они тебя маленько потормошили?

— Было дело.

— И ты дрогнул?

— Паша... Если звоню, значит, не очень. Понял? Все гораздо серьезнее, чем тебе кажется.

— Вас понял.

— У меня вопрос... Скажи, старик заговорил?

— И даже очень, — Пафнутьев сознательно говорил невпопад, чтобы Чувьюров не догадался, кто звонит и о чем речь, не нужно ему этого знать.

— Ну, что ж, в таком случае я позвонил не зря, — сказал Шаланда. — Если старик заговорил, значит, ты многое знаешь и становишься опасным для пиджаков.

Значит, тем более тебе нужно быть осторожным. Береги себя, Паша. И еще...

Догадываюсь, что старик сейчас у тебя?

— Да, — кивнул Пафнутьев.

— И его береги.

— Понял. Спасибо. До скорой встречи.

Пафнутьев ожидал, что Шаланда что-нибудь скажет на прощание, но тот, помедлив, повесил трубку. Похоже, он действительно звонил из автомата. «Неужели его так плотно обложили, что он не может позвонить из своего кабинета?» — озадаченно подумал Пафнутьев и впервые осознал, что и он может оказаться в кольце. Как бы там ни было, пока жив он, пока жив старик, допрос надо провести не откладывая.

— Продолжим, — сказал Пафнутьев. — Руку Спиридонова вам подбросили два амбала в малиновых пиджаках. Я правильно понял?

— Не совсем... — Чувьюров некоторое время сверлил Пафнутьева своими серыми глазами из-под кустистых бровей, словно не решаясь произнести что-то важное.Они не подкинули мне руку. Они мне ее вручили.

— Это как? — откинулся Пафнутьев на спинку стула.

— Очень просто. Позвонили в дверь, я открыл, они стоят... Вот, говорят, возле вашей двери какой-то предмет валяется, может быть, это вы потеряли. И протягивают мне этот сверток. Я вернулся в квартиру, развернул... Сами понимаете, чуть было не отрубился. Но отошел, рассмотрел повнимательнее. И, конечно, увидел якорек, чего уж там, увидел. И сразу все понял.

— А скажите, — помялся Пафнутьев... — Пальцы найденной руки были сложены в кукиш... Это что-то значит или случайно они так сложились?

— Это надо понимать так, что Петр Иванович мне с того света кукиш посылает... Добить меня этим хотели. А наутро я достал штык и начал его готовить к работе.

— К какой работе?

— Серьезной. Я сделал то, что хотел. Петр Иванович не будет на меня в обиде. Я и за него рассчитался, и за себя.

— В каком смысле за себя?

— Мне не жить, я знаю... Не вы, так они добьют. Для меня это без разницы.

Добивайте. Чтоб руки у вас остались чистыми, можете меня даже выпустить...

Тогда добьют они, — Чувьюров произнес все это без обиды, без гнева, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся. — У них это хорошо отлажено.