Алексей Макеев - Капитан пиратского брига Страница 15

Лев поднял голову и внимательно посмотрел на собеседника. Когда их глаза встретились, Дорошенко вздрогнул. Только теперь Гуров заметил, что тот серьезно нервничает. Н-да… Достал все-таки. Гуров сделал небольшую паузу, повертел в руках пивную банку и продолжил, усиливая нажим с каждым словом:

– И что это за любопытная специальность – "тайский и кхмерский эротический массаж", которому вы за месяц беретесь научить любого молодого человека, независимо от пола… Замечу, кстати, что словечко "Шамбала" звучит просто изумительно в качестве названия борделя или притона наркоманов… Жаль только вот, что на "камбала" похоже; это, чтоб вы знали, рыба есть такая.

– Виктор Баранов мне не брат, не кум, не сват и даже не начальник. Я не понимаю, чего вы, собственно, хотите от меня.

– Это не так страшно. Сейчас поймете. Трех вещей. Вот по порядку и начнем.

Глава 8

Что для водителя, да еще чужой машины, может быть хуже, чем мелкий ноябрьский дождь, переходящий в снеговую морось с гололедом в придачу? Да еще плюс сгустившийся к вечеру туман. Когда бутягинская "шестерочка" со Львом за рулем подъехала наконец к порту приписки на улице Ленинских Зорь, уставший Гуров чувствовал себя капитаном подводной лодки, внезапно догадавшимся, что он всю жизнь занимался не своим делом. Вот караваны по Сахаре водить – это не в пример лучше!

Лев посигналил. Сразу же опознавший голосок любимого автомобиля, Андрей Петрович открыл ворота, и на облегченно захлопнувшего водительскую дверцу Гурова с радостным лаем напрыгнула пожилая, как хозяин, рыжая дворняга Пальма, до удивления похожая на австралийского динго из последней передачи "В мире животных". Гуров ей понравился с первой минуты знакомства, еще позавчера, впрочем, по словам Бутягина, Пальма со щенкового возраста испытывала пылкую любовь ко всем, без исключения, представителям рода человеческого, и грозная надпись про "злую собаку" на бутягинских воротах была явной клеветой. Это, кстати, в чем-то характеризовало и самого Бутягина: у злого и недоверчивого человека и собака обычно с паршивым характером. Собаки и кошки, по наблюдениям Гурова, вообще часто бывают похожи на своих хозяев.

– Иди на место, холера, измажешь ведь одежду! – Бутягин загнал собаку в конуру. – Ну, как моя лошадка, Лев Иванович? Не подвела? Вот и слава богу, я в иномарки эти не шибко верю, не для наших дорог… Устали? Проголодались?

– И то и другое, Андрей Петрович. – Лев с наслаждением скинул тяжелую куртку, переобулся в мягкие домашние тапочки, подставленные ему хозяином, и почувствовал себя другим человеком.

– Это мы сейчас поправим! Отдохните малость, а я пока та-акой ужин сорганизую, ахнете!

– Может, помочь? – спросил Лев больше для проформы. Он мечтал с полчасика полежать в своей уютной комнатушке и поразмышлять под успокаивающий дождевой стук по крыше. Было о чем.

– Ни в коем даже случае! – возмущенно отозвался Бутягин. – Мне это в удовольствие. Знаете, живу-то один, для себя готовить… лень просто, а вообще я кухарничать люблю.

"Лень… это точно, – подумал Лев, вспомнив центнеры съеденных в одиночку магазинных пельменей и плотно прикрывая за собой дверь своего временного жилища. – Так. Приняли горизонтальное положение, закрыли глаза, вспомнили детали сегодняшней встречи на Монастырской и поразмышляли…"

…Когда новоявленный гуру, он же ректор академии, только что не бив себя в грудь, принялся уверять Льва, что никаких материалов по абитуриентам, учащимся и выпускникам его учебного заведения в интерактивном виде не существует, все на бумажечках, по старинке, знаете ли, Лев даже слегка обиделся:

– Лгать грешно, Остап Андреевич… Что уж вы из меня совсем дурака-то лепите? Впрочем, так даже интереснее. Компьютер у вас есть, и не один, так что собирайте-ка пресловутые бумажечки и набивайте с божьей помощью, не тащить же мне вашу канцелярию с собой. Аккурат за двое-трое суток управитесь. Что, неохота? – Он помолчал и добавил укоризненным тоном: – То-то. Говорю же: врать грешно. И Рерих с Блаватской так же считали, клянусь Блинь Мяо! Дискетки чистые у меня с собой, а то еще окажется, что их в вашей академии днем с огнем не сыщешь…

– И зачем вам эти сведения? – хмуро поинтересовался Дорошенко через полчаса, вручая Гурову две дискеты. – Паспортные данные, бухгалтерия кое-какая по некоторым выпускникам, место работы и прочие несекретные дела… Что вы отсюда выжать надеетесь?

"Не я", – подумал проигнорировавший вопрос Гуров. Он прекрасно ладил с молодыми ребятами из группы обработки электронной информации управления и часто пользовался их помощью. Гуровский приятель Дима, редкостно талантливый парень, здорово помог им со Станиславом в недавней заморочке с убийством академика Ветлугина: он отладил хитрую программу "пересечение множеств", которая из громадных массивов относящейся к разным людям информации отбирала то общее, что этих людей как-то объединяло: учились в одной школе, например, или родились в одном роддоме. Пусть-ка Дмитрий прокачает по этой программе "пересечения" академических питомцев, самого Баранова и его ближайшее окружение, да и покойного Тенгиза Резоевича Марджиани в придачу, по ним данные можно будет получить в управлении хотя бы через Курзяева, оттуда же и послать по e-mail.

Вторая гуровская просьба была выполнена Дорошенко лишь наполовину. Он кратенько и не без юмора обрисовал еще двух сподвижников Виктора Владимировича, интересовавших сейчас Льва: Честаховского и Тараскина. Однако юмор юмором, а портреты получились с явственно иконным оттенком. Что делают носители стольких деловых и нравственных совершенств на нашей грешной планете, оставалось непонятным и с характеристиками этих деятелей, полученными вчера от Курзяева, никак не монтировалось. А вот о положении дел на АООТ "Дизель" и личности Тенгиза Марджиани ректор говорить отказался категорически, ссылаясь на то, что, дескать, он гуманитарий – ему что дизель, что дроссель – один черт. Лев, что называется, по глазам видел, что врет Дорошенко, как сивый мерин, но ущучить его не было пока никакой возможности. На ранних, начальных этапах расследования Гуров не придавал большого значения юридической, процессуальной строгости полученных сведений и доказательств, в конце концов, он не следователь, а оперативник, для него важна собственная внутренняя убежденность. А она появилась. При упоминании в контексте беседы о Баранове фамилии Марджиани духовный путешественник и любитель Рериха завертелся, как уж под вилами. Ах, до чего же глазки у него нехорошие стали! Смотрел на Льва так, что невидимая прицельная планка ну просто явственно ощущалась, сейчас вот мя-я-яконько спуск потянет…

Гуров вздохнул. Он ни на секунду не забывал, что официальной целью его командировки было расследование убийства члена совета директоров крупнейшего славоярского промышленного объединения. Совершенного, кстати, в Москве. И пока там, в столице, "друг и соратник" не откопает что-нибудь существенное, за что можно уцепиться, как репей за собачий хвост, его тактика здесь должна быть именно такой – осторожной и постепенной. Но с коллегами покойного Марджиани встречаться по-любому придется. А вот с женой не стоит, и следак из местной прокуратуры, и Курзяев, не сговариваясь, сказали, что никакой бытовухой и прочей "почвой ревности" здесь близко не пахнет.

Гуров усмехнулся, представив себе реакцию Крячко на такое безапелляционное заявление. Станислав часто проявлял ослиное упрямство при отработке самых сумасшедших версий и диких мотивов преступления. Любопытно, что иногда – на гуровской памяти дважды – это приводило к блестящим результатам. Но в этом случае Крячко и сам согласился бы, что искать ревнивого соперника Марджиани или его же нетерпеливого наследника – только зря время переводить.

Стук капель по оконному стеклу становился все реже, к ночи дождь стихал. Лев поежился, представив себе плохо прогретый чуть теплыми батареями казенно-неуютный номер гостиницы, и еще раз похвалил себя за то, что послушался совета Станислава. И, как бы в унисон его мыслям, из-за двери раздался веселый голос Бутягина:

– Выходи ужинать, Лев Иванович. Ничего, что я на "ты"?

– Какой разговор, Андрей Петрович! – Гуров вышел на кухню бутягинского домика, ярко освещенную стоваттовкой в самодельном оранжевом абажуре. Ароматы ощущались столь аппетитные, что гуровский желудок свернулся в тянущей приятной судороге, а рот наполнился голодной слюной, как у собачки академика Павлова. – Тогда, позволь, и я тебе без китайских церемоний "тыкать" стану.

– Вот за это и выпьем по первой на бу… бра… тьфу, черт, не выговоришь это слово басурманское, на брудершафт! Ты как, употребляешь в разумных пределах? Вот и слава господу! У меня, знаешь ли, самогончик свой, на горном памирском чабреце настоянный, сынок старший привез. Он альпинист у меня. То ли "снежный барс", то ли еще какая пантера… Ничего, что самогонкой угощаю, или тебе, как милиционеру, нельзя? Ты с самогонщиками-то, случаем, не воюешь? А то вот он, – Бутягин лукаво хмыкнул, – нарушитель!