Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь Страница 16

Эти парни, по крайней мере несколько из них – двое черных и один белый, бородатый хмырь в грязных штанах из оленьей кожи и с волосами, перетянутыми желтой ленточкой, – мне показались настроенными ввязаться в драку с растолстевшим полицейским средних лет вроде меня, но я про себя решил: если один из них совершит глупость и хоть коснется меня кулаком, то я всажу ему дубинку на три дюйма в пищевод. Остальные пару минут повопят о жестокости полиции и смоются. Вдруг я заметил, что демонстрантов прибыло – их стало двадцать три. Среди них всего пять девушек. Такая орава – сомневаться не приходится – может сделать из меня соус, но я как-то не очень обеспокоился: хоть они и потрясали кулаками, большинство все же выглядело как белые среднего достатка, которые просто играют в революцию. Однако перед тобой несколько профессионалов с голодными глазами, вроде того белого парня с ленточкой на голове, то можно нарваться и на более серьезные дела. Некоторые из них могут завести остальных на потасовку, но пока там был такой один.

Я свернул за угол, чтобы не делать незаконного разворота у них на глазах, потом, уже нарушая правила, развернулся на Олимпик-стрит, поехал обратно и остановился перед демонстрантами. Они не замечали меня и продолжали маршировать, выкрикивая хором: «Нет, нет – не пойдем!», и «... дядю Сэма и тетушку Спиро», и еще несколько грубых фраз, направленных в основном в адрес президента, губернатора и мэра. Если пару лет назад кто-то вопил в общественном месте в присутствии женщин и детей, мы обязаны были приволочь его в каталажку.

– Эй, офицер, я тебя люблю! – крикнула одна из демонстранток, невысокая смазливая блондиночка лет семнадцати, у которой были двухдюймовые накладные ресницы, казавшиеся наклеенными задом наперед, и прямые уложенные волосы до плеч.

– Эй, детка, я тебя тоже люблю! – улыбнулся я в ответ и прислонился к дверце своей машины. Сложив руки на груди, я стал попыхивать сигарой, пока те двое, что махали мне, не решились подойти поближе.

Сначала они пошептались с другой женщиной, а потом невысокая девушка, которая вблизи оказалась женщиной лет тридцати пяти, направилась прямо ко мне. Она была одета, словно подросток, – в короткую желтую мини-юбку. Фиолетовые облегающие рейтузы, старушечьи очки, губы намазаны белой помадой. Ляжки у нее были жирные и мясистые, и поверх наигранной театральной улыбки на меня смотрели самоуверенные холодные глаза. Видно, профессионалка, скорее всего заводила пикетчиков. Иногда женщина, если она чего-то стоит, может сыграть роль детонатора гораздо быстрее, чем мужчина. Эта на вид чего-то стоила: я посмотрел ей в глаза и улыбнулся, а она в это время поигрывала висящей на шее увесистой пацифистской медалью. «Ты всего лишь толстый безобидный коп, не стоящий моих талантов, – прочел я в ее глазах, – и кроме тебя здесь никого больше нет. Я даже не уверена, хватит ли ума у такой старой сволочи, как ты, чтобы понять, как тебя посадят в лужу.»

Вот что я прочитал в ее глазах и фальшивой улыбочке, но она все молчала. Тут подъехала машина с одной из телестанций, из нее вышли двое с камерой и микрофоном.

Пикетчики, поняв, что попадут на пленку, сразу воспряли духом – скандирование стало громче, жесты более резкими, а пожилая девочка в желтой юбке наконец выдала:

– Мы позвали вас, потому что вы показались нам очень одиноким. Где же громилы? Или кроме вас здесь сегодня никого не будет?

– Заполучив меня, детка, ты больше никого не захочешь, – я улыбнулся ей сквозь облачко сигарного дыма и впился в нее взглядом, восхищаясь тем, что она даже не моргнула. Я отлично понимал, что ока ждет от меня одного из деловых профессиональных клише, на которые нас натаскивают при подобных ситуациях. Готов поспорить – еще больше ее удивляло то, как безразлично я стоял, прислонившись к машине.

– Вам ведь не разрешают курить в общественных местах, не так ли, офицер? – Она улыбнулась, но менее самоуверенно. Теперь она не знала наверняка, с кем имеет дело, и явно выигрывала время, чтобы расставить мне ловушку.

– Может, настоящему полицейскому и не разрешают, но моя форма – шелуха. Я одолжила этот дурацкий клоунский костюм, чтобы снять подпольный фильм о толстом копе, который ворует яблочки и бьет перед призывным пунктом бедных хиппи и старых толстух в мини-юбках и чулках, которым они прикрывают свои варикозные вены.

Тут улыбочка вспорхнула с ее лица и она галопом понеслась к парню с ленточкой, который оказался тоже гораздо старше, чем выглядел издали. Они зашептались, она поглядывала, как я попыхиваю сигарой и машу рукой некоторым из пикетчиков, большинство из которых – явно студенты колледжей, решившие весело провести время. Некоторые время от времени выкрикивали оскорбления, чтобы не отставать от толпы.

Наконец ко мне направился парень с ленточкой, криком на ходу ободряя пикетчиков, которые расхаживали перед входом в здание. Дверь охраняли двое в форме – скорее всего военные. Оператор уже начал снимать, я спрятал сигару и втянул на пару дюймов живот, когда он направил камеру на меня. Девица в желтом раздала несколько значков с эмблемой «Черных пантер» и принялась маршировать в общей группе, даже не глядя в мою сторону.

– Я слышал, вы ведете себя совсем не так, как те полицейские, с которыми нам приходилось сталкиваться на подобных демонстрациях, – сказал парень с ленточкой, неожиданно подходя ко мне вплотную и улыбаясь. – Что, ЛАДП[4] отменил свой принцип «очень твердо, но вежливо»? Или вы представляете способ борьбы с беспорядками? Карикатура на толстую свинью, на жизнерадостного старого копа, от которой мы должны зайтись смехом? Так, что ли? Или они считают, что мы не сможем вас использовать как символ истеблишмента? Оттого, что у вас чертовски забавная внешность, верно?

– Хочешь верь, хочешь нет, Буратино, – ответил я, – но я всего лишь соседский участковый. Никакое я не секретное оружие, так что та – с толстыми ляжками – вовсе зря сжимает челюсти. Я просто полицейский.

Он немного дернулся, когда я упомянул про бабу, и я решил, что она его приятельница. Может, прикинул я, они преподают социологию в одном из местных колледжей.

– Значит, вы единственная свинья, которую к нам послали? – спросил он, улыбаясь, но уже не так широко, отчего я сразу почувствовал себя лучше. Даже профессионалам вроде него трудно ухмыляться, когда их шпыняют в больное место. Он наверняка л ю битвней все, даже покрытые венами старые колеса. Накручу-ка я им хвост, подумал я. Пора переходить в наступление на этих сукиных детей и посмотреть, чем все закончится.

– Послушай, охламон, – сказал я, зажав в зубах сигару, – я единственная старая свинья, которую вам предстоит сегодня увидеть. Все молодые поросятки остались в хлеву. Так почему бы тебе и старушке с красным значком не прихватить учебники папаши Че и не слинять отсюда? Пусть детишки помаршируют в свое удовольствие без проблем. И заберите с собой этих двух козлов. – Я показал на двоих черных парней, что стояли футах в десяти, наблюдая за нами. – Копов здесь больше не будет, так что и драки тоже.

– Ты действительно нечто свеженькое, – сказал он, пытаясь улыбаться, но улыбка вышла кривой. – Меня уже затошнило от всех этих псевдопрофессионалов с их деловитой пошлостью. Они делают вид, что смотрят сквозь тебя, а сами только и мечтают затащить нас на зады какого-нибудь полицейского участка и вколотить нам голову в плечи. А на тебя, должен признаться, одно удовольствие посмотреть. Ты и в самом деле закоренелый фашист и даже не прикидываешься другим.

Как раз тут к нам опять подошла баба в мини.

– Он угрожает тебе, Джон? – громко спросила она, оглядываясь через плечо, но парни с камерой и микрофоном были в тот момент на другом конце шеренги орущих пикетчиков.

– Прибереги силы до тех пор, когда они сюда подгребут, – посоветовал я. Теперь я ее разглядел совсем близко – да ей около сорока, старше своего приятеля, и ультрасовременная экипировка выглядела совсем комично. – Хочешь жвачки, малышка? – спросил я.

– Заткни свое вонючее хайло, – ответила она, делая шаг в мою сторону. Я уже напрягся, насторожился и был наготове. – Не кипятись, Сидячий Бык,[5] – улыбнулся я. – На, возьми сигарку. – Я предложил парню одну их своих сигар, но он развернулся и пошел прочь. Старая трясогузка зацокала каблуками рядом.

Оба черных парня не шевельнулись. Они тоже были профессионалами, теперь я в этом был уже уверен, но профессионалами совсем другого рода. Я уже решил: если что-нибудь пойдет не так, то в первую очередь нападу на этих двоих. Именно о них мне следовало беспокоиться. На обоих были черные пластиковые куртки, а у одного на голове – черная казацкая шапка. Он не сводил с меня глаз. Вот он-то и будет первым, подумал я. Я сохранял небрежный вид, ухмыляясь и помахивая рукой тем парнишкам, что показывали мне знак мира, но уверенность в том, что я смогу справиться с ситуацией, у меня непрерывно таяла. В группе я приметил еще двух-трех парней, способных вволю порезвиться, если кто-нибудь в чем-то просчитается. Мне доводилось видеть, что могут натворить даже двое, если им удалось свалить человека и поработать ботинками, не говоря уже о таких девяти или десяти.