Виктор Пронин - Банда 3 Страница 16

— Знаю, — кивнул тот. — Воды попросил, а потом побоялся стакан взять... Видно, вспомнил Штирлица — как немцы на стакане отпечатки пальцев засекли...

— Во-во, — обрадовался Ерхов тому, что его поняли, что разговор идет честный, открытый, и он ничего нового для этого человека не сказал, а значит, и в предательстве его никто не упрекнет.

— Бильдин говорил, что после того, как уши ему оттяпал, ты еще и на сковородке их поджаривал? — спросил Пафнутьев.

— Да ну, поджаривал... Это он с перепугу. Опять же, когда человек без ушей, ему что угодно может показаться... Было дело, бросил его уши на сковородку... Кто же думал, что на него это так подействует... Ну, в общем, как увидел свои уши на сковородке, сразу и отключился. Неклясов говорит, а ну-ка ему нашатырь под нос...

— А где взяли нашатырь?

— Был у нас...

— Приготовлен?

— Да, в аптечке стоял.

— А что еще было в аптечке?

— Ну... Йод, бинты, лекарства всякие...

— Приспособления?

— Кое-какие...

— Какие именно? Утюги? — подсказал Пафнутьев.

— Да что утюги... Одна дамочка не хотела поделиться... — Ерхов усмехнулся. — Поделилась. Неклясов где-то вычитал про китайскую пытку... Берется трехлитровая стеклянная банка, туда помещается голодная крыса... Потом эту банку привязывают к животу горловиной. И крыса начинает вгрызаться в живот...

— Кошмар какой-то! — передернулся от ужаса Пафнутьев.

— Но до этого не дошло... Дамочка как увидела крысу у себя на животе, как почувствовала ее лапки с коготками... Все отдала. Но, по-моему, она после этого немножко дурная стала.

— Это как?

— Рассказывали ребята... Только кто к ней прикоснется легонько, к руке, например... Она в крик.

— Ее фамилия Забелина? — спросил Пафнутьев.

— Да, кажется, так... Забелина. Эля... Элеонора ее зовут.

— А кто это проделывал, с крысой?

— Да все старались, как могли... С ней же, с крысой, не так просто управиться... Самим бы уцелеть...

— Предложил Неклясов?

— Не то чтобы предложил... Приказал. Эля, как увидела крысу в клетке, сразу готова была доллары отдать... Но Вовчик говорит, надо попробовать... Попробовали.

— А как вы узнали, что у нее есть деньги?

— Три овощных магазина в городе держит.

— Так... А яйца Веденяпину кто отрезал?

— Саша... Которого у Леонарда убили.

— Перемазался, наверно?

— Да нет, не очень... Как-то все удачно у него получилось.

— Тоже собаке отдали?

— Ну, не самим же есть.

— Поджаривали?

— На сковородку бросили, но так, для куражу... Мы заметили, что как только бросишь какой-нибудь орган.., не знаю, как сказать... Как только бросишь на сковородку, человек сразу в отпад.

— И что же, понравились собаке человеческие яйца?

— А, знаете, нет... Понюхала, помусолила, пожевала, а жрать не стала.

— Что же потом с ними сделали?

— В унитаз спустили.

— А Веденяпину показывали, как его яйца в унитаз спускаете?

— Ему тогда плохо было... Он только слышал, что воду спустили.

— Отдал деньги?

— А мы у него денег и не просили... Он подписал дарственную на дачу.

— Кому дача досталась?

— Никому... Дарственная потом пошла как юридическое подтверждение... Неклясов продал дачу... Вроде хорошо продал. Нам по тысяче баксов отстегнул.

— Каждому?

— Кто в операции участвовал...

— Слушай, ну, а зачем все-таки вот так круто с мужиком обошлись? Можно было как-то иначе подействовать...

— А уже ничего не помогало... Вовчик в истерику... Да еще этот Веденяпин что-то про яйца сказал... Была какая-то шутка... Ну, Вовчик и взвился... Ах так, говорит... И пошло-поехало.

— Где все это происходило? — спросил Пафнутьев и даже дыхание невольно попридержал — самый главный вопрос свой задал.

Ерхов помолчал, медленно повернул голову к Пафнутьеву, встретился с ним взглядом.

— Ну, вы даете, — проговорил он.

— Видишь ли, — ответил Пафнутьев, — то, о чем мы говорили до сих пор... Крыса в банке, уши на сковородке, яйца в унитазе... Это ведь все было известно из показаний потерпевших... Мы потрепались с тобой о подробностях, а суть известна... А вопрос у меня только один — адрес?

— Но вы знаете, что если скажу, то мне уже не жить?

— А так... Жить?

— Не знаю... Как доктор скажет...

— Мы примем все меры безопасности — в этом могу тебя заверить со всей, как говорится, ответственностью.

— Не надо, — слабо шевельнул рукой Ерхов. — Сами знаете, что все эти меры безопасности не стоят и... Отрезанных ушей они не стоят. Вот эти ваши ребята в коридоре с автоматами...

— Откуда ты о них знаешь?

— Заглядывали... Даже сигареткой угостили. Хорошие ребята, но это... Пустое место... Вовчика они не остановят.

— Неклясова беру на себя, — заверил Пафнутьев.

— Никто его на себя взять не сможет, — вздохнул Ерхов. — Не обижайтесь, но Вовчик... Это даже не человек, как мне кажется, что-то другое... Вот нас расстреляли у Леонарда... Так просто он этого не оставит... Готовьте места в морге... Будут трупы...

— Но еще надо найти того, кто стрелял! — воскликнул Пафнутьев.

— Для него не обязательно, что это будет именно тот... Ему важно, чтоб трупы были.

— Хорошо, давай поступим так... Я переселю тебя в закрытую квартиру прокуратуры... О ней знаю только я, Пафнутьев Павел Николаевич...

— Так не бывает.

— Не понял?

— Не бывает, чтобы о служебной квартире знал только один человек... Наверняка знают еще несколько...

— Но ведь мои же люди! — вскричал Пафнутьев. — Это не городская больница! Закрытая квартира. Овсов будет тебя навещать, ты под присмотром... И потом, не сегодня все это произойдет, не завтра... Окрепнешь, наберешься сил... Через неделю-вторую и переселим... А? Опять же не один там будешь, под охраной... Ну?

— Подумать надо.

— Думай. И еще послушай... Я не всегда поступаю по закону... И сейчас готов слегка нарушить... Ради тебя. Хочешь — дам тебе паспорт, билет и отвезу на вокзал за минуту до отхода поезда?

— Обманете, — усмехнулся Ерхов.

— Нет, — сказал Пафнутьев. — Не обману.

— Матерью клянитесь! — с неожиданной твердостью потребовал Ерхов.

— Клянусь. — Пафнутьев не отвел глаз в сторону, не моргнул.

— Хорошо... — вздохнул Ерхов. — Приговор себе подписываю... Ну, ладно... Запоминайте, — и он закрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

Худолей негромко постучал в дверь, приоткрыл ее и из коридора, не смея даже голову просунуть в дверной проем, не столько голосом, сколько глазами, спросил:

— Позвольте, Павел Николаевич?

— А, Худолей! — закричал Пафнутьев — он каждого приветствовал так радостно, будто долго ждал этого человека и вот наконец мечта его заветная исполнилась и он увидел того, кто принесет ему счастливое известие. — Заходи, дорогой! Давно тебя жду!

Худолей кивнул, словно проглотил что-то, осторожно перешагнул порог, закрыл за собой дверь и медленно приблизился к столу какой-то странной походкой — ставя носки туфель немного внутрь, отчего весь делался несчастным и зависимым.

— Садись! — Пафнутьев широким жестом указал на стул у приставного столика.

— Спасибо... Я постою, — пробормотал Худолей, глядя в сторону. О, как изменился эксперт за последние полгода! Что делает с людьми трезвость, во что она их превращает! — мысленно воскликнул Пафнутьев, глядя на Худолея и вспоминая его горящие хмельные глаза, полные страсти и вожделения, вспоминая, как он дерзко и убежденно, с порхающими ладошками делился самыми тайными своими мыслями, желаниями, заранее зная, что они имеют право на жизнь, что достойны они и приличны, хотя и сводились в конце концов к приличной выпивке, хотя многие осуждали его за приверженность к коварному зелью, осуждали и даже — кляли. Сейчас же стояла перед Пафнутьевым бледная тень прежнего Худолея, и ее единственное преимущество перед прежним Худолеем заключалось в трезвости. Очень сомнительное, между прочим, преимущество — грустно думал Пафнутьев, глядя на поникшего эксперта.

— Ну, что ж, — сказал он. — Если тебе так больше нравится.., стой. Порадовать пришел?

— Нет, Павел Николаевич... Огорчить.

— Ну, давай... Огорчай. Опять, наверно, что-нибудь пропало?

— Пропало.

— Что на этот раз?

— Взрывчатка.

— Какая взрывчатка? — встрепенулся Пафнутьев. — Да сядь ты уже, ради Бога, не могу я смотреть, как ты стоишь и раскачиваешься!

— Может быть, я и раскачиваюсь, Павел Николаевич, может быть... Но не от пьянства, — с назидательной горделивостью произнес Худо-лей. И добавил еще более назидательно:

— Вот так.

— Если бы ты знал, как я сожалею о прежних временах, когда ты раскачивался от пьянства!

— Я тоже о них сожалею... Но это была молодость, Павел Николаевич.

— Тогда все прекрасно! Молодость вернется" Худолей.

— Вы думаете? — с надеждой спросил эксперт.

— Уверен. Давай подробности — что, где, когда, сколько?

— В нашей кладовке, если вы помните, лежат, вешдоки... Вещественные доказательства, другими словами...