Юлиан Семенов - Противостояние Страница 17

— Надо бы все эти учебники и справочники, — заметил Костенко, — забрать из библиотеки, глядишь, там его карандаш остался. Это очень важно. Простите, что перебил, продолжайте, пожалуйста.

— Жаров и его люди обнаружили билет, взятый на московский рейс двадцатого октября. В городе было куплено семь билетов. Пять человек мы установили — они вернулись из отпуска обратно, к месту работы. Не вернулись двое — Милинко и Петрова Анна Кузьминична, 1947 года рождения, бухгалтер «Центроприиска», незамужняя. Версию связи Милинко с Петровой еще не прорабатывали, данные пришли только что.

— А что такое «Центроприиск»? — спросил Костенко. — Через них золото идет?

— Этим объектом мы пока еще не занимались, товарищ полковник, такого рода дела проходят через ОБХСС, или — когда особо крупная афера — чекисты включаются. Раз была попытка вывоза за границу двух самородков.

— Сколько весили? Больше дерябинского?

— Один пятьсот двенадцать граммов, второй — поменьше.

— Перехватили?

— Да.

— Где?

— На таможне, в Бресте… Теперь по поводу Милинко. Мы начали опрашивать всех, кто знал его по работе. В доме он жил замкнуто, не пил, был вежлив, предупредителен, отзывы самые хорошие…

— Петрову там не видели?

— Нет.

— Надо бы с ОБХСС связаться, — повторил Костенко, — что-то меня этот «Центроприиск» заинтересовал.

— Хорошо, товарищ полковник, — ответил Жуков. — К утру мы подготовим справку.

— Можно и к вечеру, чего горячку пороть? Завтра, видимо, весь день придется провести с теми, кто летел в одном самолете с Милинко и Петровой. Сейчас надо ехать к ней на квартиру, его обитель посмотреть, поспрашать соседей. И еще одно, — заключил Костенко, поднимаясь, — надо бы выяснить, где, как и когда проводил свои отпуска Милинко.

…Комната в доме коридорного типа, которую занимал Милинко, была хирургически чиста: одна лишь мебель, не дорогая, но со вкусом подобранная. Ни в шкафу, ни в ящике, на котором стоял телевизор, ни в маленькой кухоньке, оборудованной, по-видимому, самим Милинко, не было ни писем, ни фотокарточек — тряпок не было даже. Костенко долго сидел посреди комнаты, наблюдая за работой экспертов, потом — утверждающе — сказал:

— Перед тем как уйти отсюда, Милинко протер все, что можно протереть, — только б не оставить пальчиков.

— Именно так, товарищ полковник, — откликнулся старший эксперт. — Причем протирал он не обычной тряпкой, а вымоченной лакирующим мебель составом — на спирте…

Костенко поглядел на Жукова:

— Пусть ваши попробуют еще раз с соседями поговорить, хотя ничего существенного от этого разговора я не жду.

По поводу отпусков Милинко ответ пришел через полчаса, когда Костенко с Жуковым и следователь прокуратуры Кондаков, окруженные понятыми, вошли в однокомнатную квартиру Петровой.

Костенко только-только присел на подоконник и начал свой особый секторальный осмотр помещения, как приехал Жаров:

— Он, товарищ Костенко, впервые в прошлом году на Большую землю уехал, он каждый отпуск в тайге проводил или в тундре, на своей лодке уходил рыбачить…

— Вот ведь какой патриот родного края, — откликнулся Костенко задумчиво и попросил: — Товарищи понятые, вы, пожалуйста, ни к чему не прикасайтесь.

Жуков поглядел на Костенко вопрошающе.

— Именно, — ответил тот, — пусть эксперты поищут отпечатки, глядишь, обнаружат на наше счастье.

Пальцы обнаружили на зеркале шкафа и на бутылке, покрытой пылью, что стояла на кухне.

В отличие от комнаты Милинко, здесь, у Петровой, не создавалось впечатления, что женщина покидала квартиру навсегда. В шкафу остались платья и пальто, две пары обуви — старые босоножки и лакировки-лодочки, новые, пойди такие достань, японские, чудо что за туфли. В углу — телевизор, стол накрыт красивой скатертью; одного только не хватало — двух снимков, которые были сняты со стены: белели серые пятна. Альбома с фотографиями тоже не было, а одинокие женщины всегда держат дома такие альбомы, это противоестественно, коли нет его, забрала с собою, значит. А откуда забирала? Из ящика комода? Или с верхней полки шкафа?

— Вы посмотрите пальчики на комоде, — попросил Костенко, — и внимательно поищите в шкафу. Меня интересуют пальцы того человека, который взял альбом с фотографиями, он наверняка был здесь. Не нравится мне желание уехавших лишить нас возможности вглядеться в их лица, а еще больше в лица их знакомых.

— Вроде бы есть пальцы, — сказал эксперт, взобравшийся на стул, — правда, сильно припыленные.

— Это очень замечательно, просто даже прекрасно. А теперь товарищ Жуков попросит наших коллег простучать пол и стены — нет ли тайничка. Под тахтой может кое-что быть, если, конечно, моя догадка правильна.

— Какая ж это догадка? — не выдержал Жуков. — Это не догадка, вы по жестокой логике идете, тянете свою версию: прииск — Петрова — Милинко.

— Все кончено для вас, майор, — вздохнул Костенко. — Завтра же забираю в Москву.

Когда тахту отодвинули, Костенко проворно спрыгнул с подоконника, указал носком на паркетину, чуть отличавшуюся от других.

— Только, пожалуйста, — обратился он к эксперту, — в перчатках, тут тоже могут быть пальцы.

Тайник был сделан мастерски: дерево аккуратно выбрано изнутри. По краям, однако, чтоб не горбило, был сохранен один уровень — ступни ногой, не пошевелится.

Внутри тайника все было выложено пластиком — углубление вполне достаточное для того, чтобы уложить и прикрыть паркетиной увесистый сверток.

— На пальцы и на золотую пыль, — повторил Костенко и, чуть кивнув головой Жукову, вышел с ним на площадку.

— Пошли к соседям, что ль? Ваши ребята, думаю, посмотрят все остальное путем?

— Все ж глаз нужен, — ответил Жуков. — Начинайте вы, а я еще маленько с ними порыскаю.

9

Соседка по этажу, Щукина Вера Даниловна, говорила очень медленно, хотя весь ее облик — поджарость, цыганистость, некоторая угловатость, придававшая ей особый шарм, — предполагал, наоборот, стремительность и резкость в оценках.

Костенко слушал ее, прикрыв глаза рукой.

— Мне кажется, Петрова чем-то изнутри необыкновенно замучена. Вы намерены спросить — «чем»? Не знаю. Быть может, мечтами. Она производит впечатление мечтательницы. В ней причем странно сочетались мечтательность и невероятная жестокость: она могла ответить, как отбрить, — какое-то воистину мужское начало. Странно, да? Она очень медлительна в движении, по лестнице поднимается долго, но не из-за одышки, а потому, что может полчаса смотреть в окно. Я замечала — остановится и смотрит, особенно ранней осенью…

— Это было постоянно? Или до того времени, пока она не встретила Милинко?

— Милинко? Кто это? — удивилась Щукина.

— Ее приятель.

— А разве он Милинко? Впрочем, я как-то не интересовалась, — женщина засмеялась чему-то, потом заключила: — «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей врагу не отдадим…» Пусть ко мне только не лезут, я…

— Напрасно объясняете, я вас понял, двадцать копеек, верно читаете чужие мысли. Но вас не удивило, что соседки уж как полгода нет дома?

— А меня это как-то не занимало… Однажды она мне сказала: «Мечтаю уехать из этого холода, на море, к теплу». Я ответила, что на море в декабре начинается дождь, промозглый ветер, еще хуже, чем мороз.

— Ну, все-таки ощущение того, что поблизости есть теплое море и оно не замерзает, как-то обнадеживает, — заметил Костенко.

— Не знаю… Лучше долго мечтать о прекрасном и потом получить, чем быть все время подле и не видеть толком… Люди Черноморского побережья не знают моря и не понимают тепла — для них это быт.

— Простите, вы кто по профессии?

— Странно, я ждала именно этого вопроса… Я биолог. А вы — следователь?

— Сыщик.

— Есть разница?

— Не притворяйтесь, тоже, верно, смотрите «Следствие ведут знатоки», разницу между сыщиком и Знаменским понимаете.

— У меня нет телевизора, я продала его три года назад, — ответила Щукина, и Костенко только сейчас до конца понял, как она красива.

— Давайте вернемся к моему вопросу, — не выдержав взгляда женщины, сказал Костенко, чувствуя, что говорить с нею ему приятно, но трудно. — Что вы знаете об ее приятеле?

— Ничего. Безлик, вполне надежен, хваткая походка, идет, как загребает. Но, по-моему, его иначе звали… Я, однако же, лишь раз слыхала, как она к нему обратилась… По-моему, Гришин. Почему вы назвали фамилию Милинко?

— Его звали Гриша…

— Да? Но мне показалось, что она называла его по фамилии, очень почтительно, на «вы».

— Он часто бывал у нее?

— Нет. Я его видела раза четыре, один раз рано утром. Обычно он приходил к ней поздно, ночью уже.