Сергей Устинов - Неустановленное лицо Страница 17

– Да разве я помню? Моя жизнь какая? День да ночь – сутки прочь. Ах! – вдруг оживилась она. – Это в тот день было, когда она этого товарища приводила, из музея.

– А больше с тех пор этот Альберт вам не звонил?

– Не помню, – подумав, ответила старушка. И добавила без особого сожаления: – Всего не упомнишь...

Северин, видимо, решил, что настало время задавать главные вопросы, ради которых мы пришли:

– Анна Николаевна, вы нам телефончик Альберта не дадите? И второго... Как его зовут?

– Сергеем. А вот телефончиков у меня нет, они мне сами звонят, зачем мне их телефончики?

– Ну, хорошо, – настойчиво гнул свое Северин, – а как они первый раз к вам попали?

– Бог их знает, – устало и равнодушно ответила хозяйка. Ей, похоже, наскучили эти глупые вопросы. – Позвонили, сказали, что насчет книг.

– Но они представились? Сказали, от кого?

– Может, и сказали. Да я запамятовала. Давно это было. Я увидел, что мой друг теряет уже понемногу терпение, и решил временно переменить тему:

– А Ольга как к вам попала?

Перемена, видимо, оказалась удачной, потому что Анна Николаевна впервые за время нашей беседы вдруг заулыбалась.

– Ох, эта Ольга!.. Шальная девчонка! Говорит, услышала их разговор, Алика и Сережи, в магазине услышала. А потом за ними пошла. Нат Пинкертон! Ну надо же! – И сейчас еще, как последней новости, радостно удивлялась хозяйка этому засевшему в памяти воспоминанию. – Прямо в дверь позвонила – здрасте, я ваша тетя! Я, говорит, в газете работаю. Все мне тут прибрала, обед приготовила. А про них все расспрашивала тогда, какую книгу да почем я им продала. Нет, вы только подумайте!..

– А в каком магазине? – спросил Северин. Теперь старуха на звук голоса удивленно повернулась к нему.

– Как в каком? В книжном магазине. Не в рыбном же! – Она снова беззубо заулыбалась собственной шутке.

– Это я понимаю, что в книжном, – бодро, стараясь попасть ей в тон, сказал Стас. – Мне чего интересно? В каком именно?

– А уж это я не знаю, – почему-то обидевшись, ответила хозяйка и подала Северину совет: – Да вы у Ольги спросите! Она скажет.

И тут мне в голову пришла интересная мысль. Я спросил:

– А вы сами, Анна Николаевна, куда носили книги?

– Да тут, рядом, – ответила она. – Из подъезда выйдете и направо. Можно пешочком, можно на троллейбусе одну остановку. На той стороне улицы, вы его сразу увидите. Туда и Адриан Серафимович ходил лет тридцать, покупал, а я уж потом ходила, покуда не ослепла, продавала...

Через четверть часа, поняв, что больше мы от нее ничего не добьемся, мы распрощались с Анной Николаевной, дав ей напоследок твердое обещание в ближайшие дни обязательно прислать к ней Ольгу, которая куда-то пропала, совсем не звонит. Потом мы вышли на улицу, сели в машину, проехали два квартала, развернулись, и Стас притормозил прямо перед большой, полной книг, витриной, над которой из неоновых трубок складывалась надпись: “БУКИНИСТ”. Я достал блокнот и сверился с записями. Это был тот самый магазин, где трудилась товароведом Нина Ефимовна Лангуева.

11

– О чем это говорит? – спрашивал меня Северин, корочкой аккуратно собирая подливу с тарелки.

– Ни о чем это не говорит, – ответил я с набитым ртом, верный привычке спорить со своим напарником. На самом деле, истина, конечно, была посередине: наше последнее открытие в равной мере могло оказаться перспективной версией и полным пшиком.

Мы сидели у открытого окна в кафе “Ивушка” и ели не переставая, как только могут есть с утра голодные, за день напахавшиеся, молодые, возбужденные работой мужики. Северин с ходу, не считая закусок, взял нам по два вторых, с серьезным видом объяснив удивленной официантке, что по Малинину и Буренину четыре вторых – это всего лишь две целых.

– Не скажи, не скажи, – благодушно бурчал Стас, наливая себе третий или четвертый стакан морса из запотевшего графина. – Тебе ли не знать: слишком много совпадений бывает только в плохом кино. А у нас с тобой кино хорошее. Высокохудожественное! Ну почему ты, Шурик, такой пессимист? Посмотри, что мы имеем, – с этими словами он перевернул руку ладонью кверху и положил на нее горошинку черного перца со своей тарелки. – Это Троепольская, в комнате которой все перерыто. А рядом мы имеем, – Стас оторвал кусочек от цветной салфетки в центре стола – антикварные книжечки минимум на четырнадцать тысяч...

– Книжечек мы как раз не имеем, – заметил я сварливо.

– Не придирайся, не придирайся, – почти ласково пропел Северин. – И тут же, рядом, на той же ладошке – Лангуева, которая с Троепольской в контрах пребывает и на которую журналисточка материальчик собирала...

Лангуеву обозначил кусочек хлебного мякиша.

– А это бабушка-старушка, – Северин поискал глазами, нашел в вазочке засохший черенок от яблока и положил его к прочим персонажам, – которая, между прочим, много лет ходила в магазин именно к Лангуевой. А это, – на ладонь отправилась сломанная пополам спичка, – наши друзья Сережа-Джим и Алик-Лошадь, которые с переменным успехом таскают-покупают у бабушки книжки и одновременно фигурируют в блокноте Троепольской, которая собирает материал на Лангуеву. Так что нам с тобой, Шурик, остается только прикрыть эту ладошку сверху другой ладошкой, потрясти хорошенько и вывалить фишки на стол!

Все это он натурально проделал, воскликнув: “Вуаля!” Несколько секунд мы оба изучали кучку слипшихся вместе бессмысленных предметов, он – благодушно, я – скептически.

– Ну, хорошо, Чапаев, – сказал я наконец, чтобы его поддразнить. – А почему ты решил, что Троепольская собирала материал именно на примере Лангуевой? И где у тебя доказательства того, что Лангуева знакома с этими книжниками? И как сюда вписывается убитая наркоманка?

Но съевшему сытный обед Северину испортить аппетит было уже невозможно.

– Я чувствую, – провозгласил он, самодовольно откидываясь на спинку стула. – Верь мне, мой юный друг: мы на верном пути к раскрытию этого загадочного преступления!

– Болтун, – сказал я. – Хватит трепаться. Поели – давай решать, что делать. Шесть часов уже.

– Сначала мы рассчитаемся, – неторопливо начал Стас. – Потом, как положено после обеда, совершим небольшую прогулку...

Но я достаточно знал его, чтобы понять, что это он говорит уже серьезно, и поэтому спросил по-деловому:

– Куда?

– Недалеко. В Дом книги. Отсюда два шага. Мои друзья из Управления по борьбе с хищениями социалистической собственности открыли мне все свои секреты. По субботам и воскресеньям толкучка собирается на Кузнецком мосту. А в будние дни матерые книжники-профессионалы все здесь, на Калининском. Встали?

Войдя в магазин, я в первый момент растерялся. С улицы он казался не таким уже большим, но изнутри производил гораздо более внушительное впечатление. Как-то я привык к тихим, пустынным книжным магазинчикам, забытым Богом и людьми, куда рядовые граждане заходят разве что с целью купить что-нибудь из канцтоваров, даже глаз не поднимая на забитые безнадежной макулатурой полки. Иногда кто-нибудь из моих приятелей рассказывает апокрифические истории про то, как кто-то из их приятелей или даже приятелей приятелей купил в магазине нечто остродефицитное, правда, чаще всего в глухой провинции. Но со мной лично ничего подобного никогда не случалось, пути распределения книжного дефицита для меня неисповедимы. Вот почему я в некоторой растерянности остановился на пороге перед уходящими в обе стороны книжными прилавками, вокруг которых роились покупатели. Да еще на второй этаж вела широкая лестница, по ней в обе стороны текли толпы любителей книги. Но вовсе не проблемы читательского спроса на полиграфическую продукцию волновали меня в эту минуту. Меня беспокоил вопрос, как и кого мы будем искать на этом книжном вокзале?

– Спокойно, – тихо сказал Северин, ободряюще подталкивая меня в спину. – Без паники. Тут огромные отделы литературы по всем специальностям, марки, открытки, эстампы, пластинки. А нам с тобой нужна покупка – это налево, и букотдел наверху. Проводим рекогносцировку. Ты на покупку, я в букотдел. Через полчаса встречаемся под лестницей, возле автоматов.

В принципе, это вполне обычное в нашей работе дело, именуемое личным сыском. Северин называет его “пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что”. Довольно точное определение.

Со временем я себе выработал кое-какие правила для подобных случаев. Первое среди них – постараться с ходу определить наиболее характерный тип поведения окружающих. И желательно не просто подладиться под него, желательно сыграть по системе Станиславского – с полным вживанием в образ. Разумеется, не забывая, что ты на сцене, то бишь на работе. Постояв минут десять в сторонке, я сориентировался, что все люди, находящиеся на небольшом пятачке возле длинного прилавка, за которым четыре или пять товароведов оценивали книги и выписывали квитанции, делятся на две основные категории. Одни с сумками, портфелями, даже чемоданами и рюкзаками или просто с книгами в руках стояли в длинной очереди на оценку. Естественно, их состав постепенно менялся. Сдав книги, они получали квитанцию и шли в конец прилавка, где им по квитанции сразу выдавали деньги. С деньгами в кармане они, как правило, в магазине больше не задерживались. Иное дело другие. У представителей второй категории ничего в руках не было, разве что легкая удобная сумка могла висеть через плечо. В очереди они не стояли, а как бы сопутствовали ей. Они как бы парили рядом с очередью, то приближаясь, то удаляясь, порой заговаривали с кем-нибудь из стоящих в ней, потом медленно отходили и вскоре делали новый заход... Между собой они были, кажется, почти все знакомы. Стояли по двое, по трое, переходили от одного к другому, о чем-то переговаривались негромко, смеялись. Я увидел, как одна пара, коротко и по-деловому переговорив, решительно направилась к выходу. Всего я насчитал их человек двенадцать.