Аркадий Адамов - Вечерний круг Страница 17

Они двинулись к домику, и за ними, неохотно поднявшись, потрусил Марс, явно смущённый всем происшедшим с ним.

Дверь в дом оказалась незапертой. Гришка только толкнул её и провёл Откаленко по темноватому коридорчику, затем они поднялись по узкой, скрипучей лестнице на маленькую площадку, куда выходило две двери. Открыв одну из них, Гришка кивком пригласил Откаленко за собой.

Небольшая, душная комната была залита солнцем. И в первый момент Игорь, невольно жмурясь, даже не заметил длинного, худощавого парня, развалившегося в старинном кресле с диковинной резьбой и потёртыми, рваными подлокотниками, невесть как оказавшемся в этой убогой, пыльной комнатёнке.

Парень оглядел Игоря и небрежно спросил Гришку:

— Этот, что ли?

— Ага. Этот, — охотно подтвердил Гришка.

— Ну, — обратился парень уже к Откаленко, — чего ты тут, гад, нюхаешь?

Впрочем, в голосе его не было злости.

— Что ж, Олежек, — насмешливо спросил Откаленко, — знакомых не признаёшь?

— Не-а, — с такой же точно насмешкой покрутил головой Ткачук.

— Та-ак, — протянул Откаленко, без приглашения садясь на какой-то стул прямо на середине комнаты и вытаскивая сигареты. — Значит, как пить, так знакомый, а как дела делать, так всё, ваших нет?

— Допустим. Дальше что? — всё с той же нахальной усмешкой ответил Ткачук.

Игорь не спеша встал, приблизился к насторожившемуся Ткачуку и вдруг, нагнувшись, неуловимым движением рванул ножку кресла, в котором сидел Ткачук. И тот кубарем вывалился на пол, а кресло, с наполовину оторванной ножкой, покатилось в другую сторону. Игорь мгновенно прижал Ткачука коленом к полу и вывернул ему за спину руку. Тот взвыл от боли.

— Отпусти, гад! Убью! Гришка!

Но Гришка, оцепенев от неожиданности, словно прилип к стене, испуганно хлопая глазами, и только всё время спрашивал срывающимся тенорком:

— Ты чего делаешь? Ты чего делаешь?

— Ладно уж, вставай, — сказал Откаленко брезгливо и махнул рукой.

Он снова уселся на свой стул посреди комнаты. Сигарета, оставленная им там, ещё дымилась, и он с удовольствием её раскурил.

Ткачук с трудом поднялся на дрожащие ноги и, волоча их, отыскал себе какой-то другой стул.

— Будет разговор? — усмехаясь, спросил Игорь.

— Но-но! Хрусты есть?

— И хрусты есть, и кое-чего ещё найдётся, — кивнул Откаленко. — А у тебя что в обмен на хрусты водится?

Разговор приобретал вполне мирный характер, словно и не было этой короткой злобной стычки. Но Игорь прекрасно понимал, что именно благодаря ей и начался этот мирный разговор. За семь лет работы в розыске он успел уже изучить эту поганую породу людишек. Он не имел никакого желания копаться в их искалеченной, гнилой психике и выискивать всякие причины, как это склонен был всё время делать его друг Лосев. Игорь использовал свои знания лишь для дела, конкретного дела, которым в данный момент занимался. «А всех жалеть у меня нервов не хватает, — говорил он. — Я только тех жалею, кого эти гады обидели, а их самих пусть вон Лосев жалеет, я их душить буду, пусть лучше не попадаются». А уж как надо «душить», это Откаленко знал.

— Что у меня в обмен водится? — переспросил Ткачук, осторожно шевеля больной рукой, которую Откаленко только что ему чуть не вывернул. — Найдётся чего. А хрустов у тебя хватит?

— Не хватит, так догоним и ещё добавим. Сперва показывай, — скомандовал Откаленко.

— Ну, гляди, раз так.

Ткачук не очень бодро встал, прошёл в угол комнаты к стоявшему там старенькому, потрескавшемуся комоду, с усилием выдвинул один из разваливающихся его ящиков и, порывшись, вытащил какой-то пухлый газетный свёрток. Стоя спиной к Игорю и стараясь загородить от него этот свёрток, он с шумом развернул газеты и, снова всё сунув в ящик, проделал там какие-то манипуляции, после чего повернулся к Игорю, держа в руке тёмную деревянную коробочку.

Откаленко исподтишка внимательно наблюдал за ним и уловил желание Ткачука скрыть что-то ещё в том газетном свёртке.

— Гляди, — с показной небрежностью сказал Ткачук, протягивая Игорю коробочку.

Игорь с таким же скучающим видом взял её. В коробочке лежали часы, большие старинные карманные часы в золотом или позолоченном корпусе, последнее Игорь даже не успел определить. Первое, что бросилось ему в глаза, было название фирмы на желтоватом циферблате с золочёными римскими цифрами и изящными, ажурными стрелками. Название состояло из четырёх латинских букв: «СУМА». Вот тебе и «Павел Буре»! Игоря охватила досада.

— Но ты пойми, голова, это, так и так, не старина. А есть, допустим, часики, за которые мои клиенты сколько хошь дадут. Старинных фирм часики, усёк?

— Чего ж тут не усечь! — вздохнул Ткачук. — Эх, знать бы…

Секунду подумав, он посмотрел на смирно сидевшего в стороне, у стены, Гришку, время от времени лишь угодливо скалившего свои мелкие зубы на розовых дёснах. В глазах Гришки светилось нестерпимое любопытство и жадная насторожённость. Как раз последнее Ткачук, видимо, заметил, и это ему не понравилось. Хмурясь, он сказал:

— Давай, Поп, глянь, не нюхает там кто внизу.

— Марс там сразу загавкает, не боись.

— Я чего сказал! — прикрикнул Ткачук.

Он проводил его взглядом и, когда за Гришкой закрылась дверь, презрительно усмехнулся и сказал:

— Были, понимаешь, у меня часики, — не отвечая на вопрос, снова вздохнул Ткачук. — Толкнул два дня назад всего. Ох, часики! Ну точно, как ты говоришь. Старинной фирмы, желтяки, с тремя крышками. Фирма «Павел»…

— «Буре»?

— Во-во! Точно. Эх, продешевил я с ними, кажись.

— Вернуть можешь?

— А сколько ты, к примеру, за них дашь?

— Мои клиенты сколько хошь за них дадут. Но посмотреть надо.

И тут у Игоря мелькнула вдруг новая, сразу зажёгшая его мысль. Когда человек весь «заряжен» на дело, которое делает, такие мысли приходят внезапно и как бы сами собой.

— А деятель тот солидный, кому ты их толкнул? — спросил Игорь небрежно.

— Ого! Ему ещё и не то толкают, что я. Это мелочь, если хочешь знать.

— Камушки? — С такой удивительной естественностью и нетерпеливой жадностью спросил Игорь, что на секунду даже сам поразился силе своих придуманных чувств, даже голос дрогнул от волнения, чего уж и вовсе, кажется, ждать было невозможно. Видно, сказалось в этот миг, прорвалось подлинное волнение, которым Игорь был охвачен, совсем, конечно, по другой причине.

И нетерпеливая эта жадность в его голосе не скрылась от Ткачука, жадность эта окончательно его к Игорю расположила и вызвала доверие, так это было похоже на него самого, на его чувства.

— Не камушки, а старина, — пояснил он. — Ценности огромной, видать. Деятель тот аж опупел, как увидел. На одни очки другие надел. Потеха, ей-богу.

— А чего он увидел-то?

— Эту самую… Как её?.. Ну, ящичек такой…

— Шкатулка?

— Во-во! Красоты-ы… В жизни такой не видел. Ну, и цена, я тебе скажу, опупеешь.

— Тоже взглянуть бы не мешало, — заметил Игорь. — Может, и тут ты прогадал.

— Тут не я, — махнул рукой Ткачук. — Директора вещь.

Это была явная кличка, и кличка непростая. Она вела куда-то, и чутьё сразу подсказало Игорю, что ему ещё придётся до этого докапываться.

— А вот часики… — вздохнул снова Ткачук. — Как бы тебе их показать…

Откаленко чувствовал, что не всё ещё потеряно, раз часы «Буре» существуют. А кроме того, появилась какая-то редкая шкатулка. И у Потехина была украдена шкатулка. Нет-нет, не всё потеряно, и этот Ткачук для Игоря сущая находка. Чутьё оперативника подсказывало ему, что надо тянуть ниточку дальше и рано ещё возвращаться в Москву, тянуть дальше и не порвать малейшим каким-нибудь неловким движением, потому что ниточка становится всё тоньше. Сейчас впереди замаячила фигура куда крупнее и опаснее, чем этот Ткачук. Интересная, кажется, фигура, приёмщик краденого, особо доверенное лицо. И подобраться к этому человеку непросто, совсем непросто, сложнее, чем даже думает Ткачук.

— Кличка-то у него есть? — поинтересовался Откаленко.

— Не-а. Терентий Прокофьевич, только так, — со значением ответил Ткачук. — Тут вся закавыка. И наш, и не наш. И чёрт его знает чей.

— Ну, Директор-то знает.

— Надо думать. Доверие там вроде полное.

— Может, ты меня как покупателя приведёшь?

— Не-а. Прогонит, — убеждённо возразил Ткачук.

— А может, как кореша и продавца?

— Тоже прогонит. И ещё Директору на меня капнет. Водит, мол, всяких. Ну а тот… Помоги и помилуй.

— Пхе! Всяких мы Директоров давили.

— Только не этого. И всё. — Ткачук сурово прихлопнул кулаком по ладони. — Директора забудь и не гавкай. А вот с Терентием… Давай так, — подумав, предложил Ткачук не очень уверенно. — До вечера. Ты где у нас в городе якорь бросил?

— Где ты с Директором в Москве, там и я здесь, — усмехнулся Откаленко.