Вильям Каунитц - Подозреваемые Страница 17

— Следственная бригада Девяносто третьего участка, Сакиласки у телефона.

Вымышленный детектив Сакиласки заменял полицейским автоответчик. В каждой бригаде был такой сыщик-призрак. Хиггинс насторожилась, прикрыла трубку рукой и, взглянув на Скэнлона, произнесла одними губами:

— Это ее сын, доктор Циммерман.

— Да? — проговорил Скэнлон, беря у нее трубку.

Зычный бас. Собеседник осведомился, установлено ли что-нибудь по делу об убийстве его матери. Доктор Циммерман заявил, что все родственники очень обеспокоены, а полиция не смогла выкроить минутку, чтобы связаться с семьей и сообщить, как идет расследование.

— Мы хотели подождать еще день или два, а потом приехать к вам, — ответил Скэнлон.

— Мы все дома. Буду благодарен, если вы приедете завтра.

В субботу у него обычно был выходной. Скэнлон не намечал на этот день ничего, кроме похода в прачечную и встречи со своей подружкой Салли де Несто. Взяв карандаш, торчавший из банки из-под кофе, он записал адрес и пообещал приехать завтра же, около часа дня.

Колон с удивлением посмотрел на него.

— Но ведь завтра у тебя выходной.

— Долг вежливости, — произнес Скэнлон, открывая дверь своего кабинета.

— Что такое «долг вежливости»? — спросил Колон.

— Это означает, что неплохо бы хоть чему-нибудь научиться! — ответил Броуди, запуская пустой банкой в корзинку для бумаг.

Сержант Джордж Харрис попросил и получил четырехдневный оплачиваемый отпуск по похоронам. Он должен был стоять у гроба в парадном мундире, белых крагах и с траурной ленточкой на расшитом золотом рукаве.

Предполагалось, что все члены подразделения Галлахера примут участие в его похоронах. Устав патрульной службы предписывал им носить на рукавах мундиров траурные повязки, надев их в день смерти товарища. Снимать их полагалось в полночь десятого дня. Остальные полицейские должны были носить знаки траура со дня смерти коллеги до полуночи того дня, когда состоится погребение. Как друг и сослуживец покойного, Харрис отнесся к этому очень ответственно. Именно ему было поручено встречать скорбящих полицейских, стоявших в очереди у закрытого гроба, чтобы почтить память коллеги. Именно ему было поручено снять золотой лейтенантский значок с крышки гроба при выносе тела из похоронного бюро и вернуть его в главную канцелярию. На него же возлагались все заботы о скорбящих родственниках.

Харрис пришел в 93-й участок без нескольких минут три. На нем были джинсы и голубая рубашка.

— До меня дошли слухи, что Джо Галлахера застрелили по заказу, — представившись, сказал Харрис.

Скэнлон посмотрел на ухоженные ногти и ковбойские сапожки Харриса.

— Откуда такие сведения? — спросил он.

— Так считают в Сто четырнадцатом.

— Понимаете, мы не хотим, чтобы это просочилось за наши стены. Особенно в газеты.

— Значит, это правда?

— Мы еще точно не знаем.

Привычным движением ноги Харрис придвинул к себе стул, уселся и произнес:

— Не беспокойтесь, лейтенант, я лично позабочусь, чтобы в Сто четырнадцатом все держали язык за зубами.

Откинувшись на спинку кресла, Скэнлон заложил руки за голову и спросил:

— Может, ответите на несколько вопросов?

— Издеваетесь? Джо Галлахер был не только моим начальником, но и другом. Мы стояли на соседних постах в старом Семьдесят седьмом участке. Поверьте, я сделаю все, чтобы найти тех членососов, которые убили Джо.

— Джо обсуждал с вами свои денежные или амурные дела? Азартные игры?

Харрис казался раздраженным.

— Вся страна бегает за юбками и играет на деньги. Джо был человеком, так чего его чернить?

— Я беседовал с некоторыми из его подружек. Они рассказали мне, что его постельные наклонности были, мягко говоря, странноваты.

— Не надо, лейтенант. Что ты, подразумеваешь под словом «странноваты»? Особенно в Нью-Йорке. Город кишит гомосексуалистами. На экране — одни проститутки и десятилетние мальчики, торгующие своим телом. — Харрис яростно потряс кулаком. — И ты еще говоришь об извращенном сексе? Джо Галлахер никогда не принуждал женщин лечь с ним в постель. Они сами этого желали и получали то, что хотели.

Кивок, ослепительная улыбка. Скэнлон умел оценить разумный довод.

— Жена Галлахера знала, что он изменял ей?

— Ума не приложу. Но, по его словам, Мэри Энн была фригидной.

— Как она все это восприняла?

— Очень тяжело.

— Боюсь, придется допрашивать ее.

Подумав немного, Харрис спросил:

— Разве нельзя сделать это после похорон?

— Возможно. Когда погребение?

— В понедельник утром.

— Джо когда-нибудь рассказывал тебе об увлечении азартными играми?

Харрис изучал свои сапожки.

— Нет, никогда. Просто он знал, как я к этому отношусь.

— Ну и как?

— Дурацкое занятие. В выигрыше остаются только букмекеры и шулера.

Скэнлон решил сменить тему.

— Тебе нравится жить в Стейтен-Айленде?

Пожав плечами, Харрис ответил:

— Все в порядке. Правда, замучаешься ездить по этой крысиной доске каждый день, да и район дорогой.

Скэнлон разозлился, услышав столь презрительный отзыв о мосте через пролив Веррацано. «Истинный городской полицейский, — подумал он. — Джинсы, ковбойские сапожки и длинный язык».

— Джо сильно изменился после того, как его повысили в должности?

— Джо всегда был на виду. Помню, когда мы работали в Семьдесят седьмом, нас вызвал к себе капитан Макклоски и спросил, почему никто не является по нашим повесткам. В те дни полагалось добывать десять нарушителей правил стоянки и пять угонщиков в месяц, а мы не задержали ни одного за целый квартал. Макклоски разозлился, обозвал нас никчемными легавыми. Это Джо — никчемный! Макклоски орал на нас, требуя ответа, где нарушители. Тут в Джо взыграла ирландская кровь, и он накричал на Макклоски. Заявил, что не будет облеплять машины трудяг извещениями о штрафах, равных дневному заработку, когда богатые ублюдки за рекой паркуются и во втором, и в третьем ряду по всему городу, и никому дела нет. Он спросил Макклоски, ездил ли тот когда-нибудь по театральному району или мимо «Уолдорф». Тут Макклоски и вовсе разбушевался, выставил нас вон. Слава Богу, через неделю его перевели куда-то, иначе нам не поздоровилось бы. Судебные повестки были больной мозолью полицейских. Вот почему начальники участков были вынуждены держать их разносчиков. Люди, занятые этим неприятным делом, работали только днем и отдыхали в субботу и воскресенье. Надо было держать высокие показатели.

— Джо был хорошим начальником?

Харрис слабо улыбнулся.

— Когда как. Но это была ответственная работа, и в нем как бы боролись два человека. Он сразу же дал всем понять, что не позволит никому сесть ему на шею. «Делайте всегда, как я говорю», — учил он нас.

Подавшись вперед, Скэнлон произнес:

— Герман Германец сказал мне, что он был никудышным руководителем.

— Лейтенант, ты прекрасно знаешь, что командовать людьми можно по-разному. Джо действительно ненавидел бумажную работу. А вот Герман — прирожденный крючкотвор. Вот почему Джо взял меня под свое начало. Ему нужен был хороший делопроизводитель. К этой стороне работы он относился наплевательски, но в чем-то другом мог быть непреклонным. Например, наркотики. Наш отдел вел всю работу по скупке и уничтожению наркотиков, и тут с Джо были шутки плохи. Джо сам набирал людей в свое подразделение, и, если хорошему работнику надо было отлучиться на денек вне очереди, он разрешал.

— Как ты думаешь, откуда он брал деньги на ставки?

— Не знаю. Я его об этом не спрашивал.

— Я никогда не занимался этой работой. Имею в виду наркотики. Может, расскажешь подробнее, как идет оборот денег.

В голосе Харриса послышались металлические нотки.

— Забудь об этом. Там каждый цент на учете.

— Понимаю. Но все-таки расскажи.

Харрис покачал головой.

— Это делается по-разному. У нас на руках всегда бывает несколько тысяч. Агент берет по паре сотен за раз. Ему приходится давать расписки, а за каждой покупкой следит специальный наблюдатель. Или, по крайней мере, должен следить, но это не всегда удается, потому что торговля иногда идет в подвалах или на крышах. Во всяком случае, покупать наркотики — все равно что приобретать мясо в универсаме. Фунт косяка — столько-то, мешок кокаина — столько-то. Агент не может сказать, что заплатил на понюшку сорок долларов, если на улице она идет за тридцать. Бугры из следственного управления знают цены не хуже нас.

— Вам приходится вести счет на фунты?

— Когда как. Мы имеем право закупать на тридцать тысяч, не больше. Если сумма сделки превышает эту цифру, надо просить разрешение. Если же сделка очень крупная, мы подключаем специальный отдел, а иногда приходится передавать дело в ФБР, потому что суммы слишком велики.