Джерри Остер - Внутренние дела Страница 17

Как раз в это время загорелся зеленый свет, и Циммерман хотел уже сворачивать направо, но Каллен нагнулся и схватил руль.

— Поворачивай налево.

— Но, Джо.

— Поворачивай налево.

— Мы же видели, как это случилось. Мы могли бы помочь.

— Каким образом?

— Ну, сделать что-нибудь.

— Что?

— Прекрати задавать мне дурацкие вопросы, ради Бога. Мы могли бы как-то помочь.

— Поворачивай налево, Нейл.

Циммерман сделал глубокий вдох и выдохнул воздух через нос. Он повернул налево и вел машину молча до самой Второй авеню. Свернув на Вторую, он сказал:

— Мы ничего не смогли бы сделать.

— Мне вовсе не нравилась эта песня, но фильм «Дикарь» я любил, — говорил Каллен. — Возможно, я ошибаюсь, но, мне кажется, эта песня — просто подражание, пародия. А фильм — настоящий. Я ассоциировал тогда себя с Марлоном Брандо. В те времена Томми Вэлинтайн был спортсменом. Он интересовался хоккеем и настаивал, чтобы мы с Чаком купили клюшки, которые стоили столько же, сколько и мотоциклетный шлем. Ну, такие пластиковые шлемы, которые мото-копы носят до сих пор. Мне необходимо было иметь такой шлем. С нами дружил один парень по имени Айра, не помню его фамилию. Так вот, он никак не мог решить, купить ли ему хоккейную клюшку или шлем. Я убедил его в том, что деньги стоит вложить в шлем. Томми смирился с моей безмозглостью, но несколько месяцев не разговаривал с Айрой.

Раздался сигнал на его часах.

— Мы учились тогда в средней школе. Поступив в колледж, я перестал подражать Брандо и стал вести себя как Джеймс Дин. А это значило, что я начал читать книги. Томми пользовался популярностью в колледже — он играл в бейсбол, являлся президентом одного клуба и казначеем другого, его приглашали туда и сюда, его присутствие было желательно там и сям. Он всегда находился на гребне волны, зная куда дует ветер. Девчонки бегали за ним толпой.

Томми — спортсмен, я — упрямец. А Чарли Стори мы никак не называли. Теперь его назвали бы игроком. Он любил быть в центре событий, создавая ту или иную ситуацию. После занятий он подрабатывал в кондитерской своего отца. Но Чак вовсе не походил на других продавцов. Он выглядел скорее как Винсент Сорди. Нет, не то. Как зовут метрдотеля в ресторане «Почтовая карета»?

— Чик.

— Да, Чик. Он был похож на Чика. Вообрази себе Чика без смокинга. Чика в рубашке типа батник, без галстука, в простых штанах, белых шерстяных носках, которые — просто невероятно! — снова входят в моду, и дешевых тапочках. Так одевался Чак. Том также носил подобную одежду. Мы называли их сектантами из-за одинаковой манеры одеваться.

Циммерман фыркнул. Белые шерстяные носки — подумать только.

— А ты в самом деле носил черную кожаную куртку с орлом на спине?

— Я носил черные рубашки с поднятым воротником и расстегнутым воротом, чтобы видна была белая футболка; черные узкие штаны с белыми кантами внизу, очень узкие ремни, которые застегивались на бедрах, черные узконосые туфли с подбитыми каблуками и черную легкую куртку с желтыми полосками на спине, где также было написано мое имя.

На самом деле там стояло: «Змей», но Каллен не хотел говорить об этом Циммерману. Еще не время.

— Правила запрещали носить куртки с названиями банд на них. Тот тип куртки, которую носил я, назывался «Кугар».

Он так и ощутил на себе эту легонькую курточку — слишком холодную для зимы и слишком теплую для лета. Однако он носил ее круглый год. Он прямо слышал стук подкованных башмаков, чувствовал на себе эти штаны в облипку. Он как бы прикоснулся к воротнику куртки, вытащил из заднего кармана штанов расческу, причесался, положил расческу на место, улыбнулся улыбкой Джимми Дина-Элвиса-Брандо. Его лицо отражалось в ветровом стекле автомобиля, припаркованного на Рузвельт-авеню или в витрине кондитерской отца Чака и Веры — кажется, у этого магазина не было названия, просто кондитерская на Элмхерст-авеню. Его отражение как бы улыбалось ему и говорило: «Да, Змей, ты симпатичный чувак».

— Я был таким парнем, потому что мой отец работал в метро. В зимнее время он, случалось, днями не видел солнца. В конце каждого маршрута он перекидывался словечком-другим с кондуктором, а потом шел в последний вагон, который теперь становился первым. Во время перерыва на обед он обычно читал газеты. Больше он ни с кем не общался, если не считать меня с мамой. Однажды, когда мне было лет одиннадцать, я провел с ним в метро целый день и после этого поклялся себе, что никогда не последую примеру отца. В моем невежестве я полагал — для того, чтобы не стать таким, как отец, я должен быть его полной противоположностью во всем: он был тихим, я — шумным; он был честным, я — негодяем. Я воровал по мелочи. Я рад, что он дожил до дней, когда стало ясно — со мной все в порядке. Однако он так и не смог понять, почему я развелся. То есть он понимал, что семейная жизнь может стать невыносимой — они с матерью ругались по три раза в день, утром и за обедом. Но до него не доходило, зачем нужно разводиться.

Отец Чака владел кондитерской. Мать умерла, когда Чаку было двенадцать или тринадцать лет. Отец Тома был чем-то вроде коммивояжера, он вечно разъезжал, и я его плохо помню. Запомнил только, что он был высокого роста — так же, как и мать Тома. Он нас недолюбливал. А может, нам это просто казалось. Почему я рассказываю тебе все это, Нейл?

Защитник бездомных, пытался разложить все по полочкам Каллен, убивает друга детства. Приятель убитого — полицейский. Он занимается расследованием. Необходимо представить дело так, чтоб стали известны все мотивы преступления.

Да он даже не может выключить сигнал на своих часах! Каллен взглянул на часы: 00.04.24… 25… 26.

— А чем занималась Вера Иванс? — спросил Циммерман. — Вера Стори. Она тоже работала в этой кондитерской?

— Я плохо помню ее в школьные годы. Она моложе меня, Чака и Тома года на два, я думаю. В подростковом возрасте такая разница много значит. Она ничего из себя не представляла, разве что выделялась особой костлявостью. И она была очень застенчива. Да, Вера работала в кондитерской. Они жили прямо над магазином. Лавка находилась на первом этаже шестиэтажного дома, а семейство Стори обитало на…

Циммерман посмотрел на него:

— В чем дело?

— Все нормально. Я просто…

— Что, Джо?

Каллен покачал головой:

— Не могу вспомнить, на каком этаже они жили, вот и все…

Помню номер квартиры. Я не раз заходил к Чаку. Веры почти никогда не было дома. Но не могу вспомнить этаж, хоть убей… Я запомнил Веру в одной пьесе. Она участвовала в этой ужасной самодеятельности. Постановка называлась «Покойный Джордж Апли» или что-то в этом роде. Вера руководила артистами, но девочка, игравшая главную роль, попала в больницу с аппендицитом, и Вера заменила ее. Она сразу прославилась, но только на один вечер. Как Золушка. Она не играла ролей в других пьесах, не ходила на танцы и вечеринки… Не знаю почему.

— А что произошло после того, как вы окончили школу?

Каллену не хотелось говорить о том, что произошло после того, как они окончили школу. Да ему и не пришлось это делать, так как они увидели, что к ним приближается быстрой походкой какой-то парень крепкого телосложения.

— Дарел? — спросил Каллен.

— Дарел, — подтвердил Циммерман.

Глава тринадцатая

Дарел Дин — не то чтобы осведомитель, но человек, у которого есть что сказать им ради облегчения участи своей сестры Деборы.

Дарел остановился на расстоянии двух скамеек от них: а вдруг они какие-нибудь негодяи? На нем футболка черно-желтого цвета, черные нейлоновые шорты «Найк», довольно просторные в паху (ради удобства, разумеется), белые носки с черными и желтыми полосами, белые кроссовки с толстыми желтыми шнурками, завязанными по моде.

— Вы господа Каллен и Циммерман? — его тонкий голос не соответствовал фигуре.

— Доброе утро, офицер, — ответил Каллен. — Я сержант Джо Каллен. А это детектив Нейл Циммерман. Что случилось?

— Я полагаю, что детектив Бермудес сказал вам о том, что я звонил.

— Он сообщил нам об этом.

— Мы росли на одной улице, Кейт и я. Он немного постарше, но я был рослым подростком, и старшие ребята брали меня играть с ними в мяч.

— Он говорил нам об этом.

— Я полагаю, что он сказал вам, где я работаю.

— Да.

— И он, должно быть, сообщил вам, что я брат Деборы Дин.

Каллен улыбнулся и кивнул:

— Да.

— Не возражаете, если я присяду?

Каллен жестом пригласил его садиться.

Дарел сел на скамейку:

— Жарко.

Каллен улыбнулся, закинул ногу за ногу и обхватил руками спинку своей скамейки.

— Попали сегодня в грозу?

— Еще бы, — проговорил Циммерман.

Каллен только присвистнул.

— В самый разгар бури, — сказал Дарел, — я сидел на телефоне — по пятницам я дежурю на коммутаторе — и принял один весьма любопытный звонок. Полагаю, вас он заинтересует. Я страшно боялся, так как мою двоюродную сестру убило молнией, когда она разговаривала по телефону.