Инна Тронина - Прощённые долги Страница 18

Озирский сонными глазами смотрел на пожилую женщину, которая сгорбилась в кресле под тяжестью обрушившейся на неё правды. Он чувствовал, как Надин постепенно теряет остатки веры в добро и справедливость – ведь она так восхищалась бескорыстным подвижником! Даже не сразу поверила в россказни о Кривоплясе, потребовала представить неопровержимые доказательства, потому что знала, как шельмуют порядочных людей. Слишком горьким оказался её собственный опыт, и Надин всегда старалась дать человеку шанс оправдаться.

Они познакомились полтора месяца назад, и Андрей уже знал о жуткой судьбе Галановой. Родители её были репрессированы и не вернулись, родственников никаких тоже не осталось. Воспитывалась Надя в детдоме для детей врагов народа, окончила ремесленное училище, работала на заводе. В Университет поступила в пятьдесят седьмом году, в возрасте двадцати шести лет.

Сейчас, в шестьдесят, бедняга снова не имела семьи, жила в коммуналке на проспекте Щорса. Но большую часть времени проводила в полуподвальном помещении редакции, частенько оставалась там ночевать. Окончив два факультета, зная пять языков, имея филологическое и журналистское образование, Надин так и не сумела сделать карьеру, устроить семейную жизнь.

Сын Галановой погиб в армии в мирное время. Несколько лет назад его привезли в цинковом гробу, и дотошная мать настояла на вскрытии. На шее парня обнаружился след верёвки, на теле – синяки и ссадины. Надин Фёдоровна никогда не была замужем, прижила ребёнка от переводчика-интеллигента, а разрушать его семью не захотела. Теперь она осталась одна, как перст, и всецело отдалась любимому делу – журналистике.

Но перед тем был период, когда молодая пенсионерка повадилась навещать Удельный парк, чтобы не оставаться в своей коммуналке. Там она стала душой компании, состоящей из таких же неустроенных стариков и старух. Все дни они проводили за домино, выпивкой и пением непристойных частушек. Так бы, наверное, и скатилась Галанова по наклонной, но совершенно случайно встретила старого знакомого, с которым вместе училась в Университете. Он и пристроил горемыку в редакцию только что образованной газеты, занимавшейся публикацией разнообразных «жёлтых» материалов. Не случись этого, Надин когда-нибудь нашли бы мёртвой под кустом или выловили из Невы…

– А как он мне лапшу на уши вешал! – вдруг хрипло вскричала Галанова.

После она прибавила несколько ругательств, которым научилась в Удельном парке, и с Озирского даже слетел сон. Кудлатая голова журналистки в свете ночника казалась огромной, как у Бабы-Яги из детских книжек; кроме того, у неё был такой же крючковатый нос. Линзы на очках Надин жутко вспыхнули, и Андрей встряхнулся.

– А что ему ещё делать? Каяться перед тобой и виниться? Дескать, бес попутал? Конечно, будет отпираться, пока не прижмут его по-серьёзному.

– Я даже не об этом – тут понятно. – Галанова жёлтыми пальцами снова достала папиросу, и Андрей обречённо приготовился опять нюхать гадкий дым. – Я ему осторожно намекнула на слухи. Попросила прокомментировать, если возможно. Так он, сучок, заявил, что накопил громадный долг – именно из-за благотворительных проектов. Он, видите ли, по простоте душевной угодил в лапы рэкетиров, и теперь вынужден вертеться. Кому, мол, так уж плохо, если он немного стащит оттуда и отсюда? А его на счётчик поставили, деваться некуда. – Надин, прищурившись на ночник, сжимала папиросу железными зубами. – Он умолял молчать, но я решила, что тебе пригодится.

– Мне? Пожалуй. Значит, говорит, на счётчик попал? Не похож он на такого лоха. – Андрею очень хотелось лечь, дать отдохнуть ноющей спине, но он стеснялся поступать так при даме.

– Я бы подумала, что он врёт, – продолжала Галанова, глубоко затягиваясь. – Но Кривопляс был весь прямо синий. Сумму ему одолжили, чтобы внести залог в совместное предприятие, находящееся под контролем тех же самых бандитов. А он возьми и пусти деньги на ремонт детдома. К нему обратились в последней надежде, потому что никто не чесался. Там чуть крыша не рухнула. Я-то ещё сама не проверяла – это в область надо ехать. Вот разберусь и решу, что по поводу Кривопляса думать. Между прочим, он мне интересную вещь сказал, которая напрямую к делу не относится. Якобы, если он не расплатится, его или убьют, или заберут навсегда. Кроме того, та же участь грозит его жене и детям. Их могут похитить в качестве уплаты за долг – с концами. Теперь у них якобы такой закон, у бандюганов. Куда это их заберут, интересно? Слышал что-нибудь про это?

– Всё может быть, – задумчиво сказал Озирский. – Ты в точности передаёшь его слова?

– Милый мой, я всю жизнь со словом работала! – раздражённо вскинулась Галанова. – Уж как-нибудь не перепутаю. По крайней мере, смысл именно такой. Это реально, как ты думаешь? Неужели за долг теперь забирают жену с детьми?

– А почему нет? Вполне могут. – Озирский с интересом смотрел на Галанову. – Ты мне подбросила очень важную информацию. Здесь не всё так просто, как мне показалось сначала. В скором времени я подъеду к тебе в редакцию, и там мы поговорим. А пока, извини, я вынужден заниматься другими делами. Поверь, век бы с тобой сидел, да не получится. С Кривоплясом пока не встречайся, если он на счётчике. Можешь и сама под раздачу попасть.

Надин, оставив «бычок» в пепельнице, поднялась и застегнула пальто.

– Заезжай, буду рада. Может, и моя помощь пригодится.

– Это уж точно! – невесело усмехнулся Озирский, подтягивая к себе телефон.

Проводив Галанову до дверей номера, он вытряхнул полную пепельницу, открыл окно и решил вскипятить себе чаю. Во рту пересохло, голос стал сиплым, и Андрей то и дело кашлял. Ещё до прихода журналистки в гостиницу позвонила Мария Георгиевна и сказала, что Андрея разыскивает некий Аверин Николай Николаевич, который, похоже, очень нервничает. Он очень просит поскорее перезвонить, потому что дело не терпит отлагательств.

С профессором Авериным Озирский был знаком с прошлого года, когда у того обворовали квартиру. Похищенное удалось быстро вернуть – правда, не полностью. Кое-какие драгоценности и коллекционные ножи ворюги успели загнать, но в целом профессор остался доволен работой сыщиков. Он даже поблагодарил их через газету, но после этого пропал. Телефон Озирского тогда не спрашивал, а сейчас, видимо, нашёл через адресное бюро.

Андрей набрал его номер и услышал глухой голос, совсем не похожий на тот, весёлый и чистый. Николай Николаевич говорил совсем по-стариковски. Темп речи замедлился, и язык. Похоже, плохо слушался его. После кратких приветствий профессор перешёл к делу. Похоже, у него действительно произошло что-то невероятно ужасное, потому что Аверин заговорил сбивчиво, путано, то и дело забывая слова – такого с ним раньше не бывало.

– Андрей Георгиевич, я вас умоляю… Вы не знали моего сына. Я понимаю, всё сложно, и это не телефонный разговор. Но речь идёт о жизни и смерти молодого парня. На меня плевать, я сломан судьбой, давно хочу разделаться со всеми долгами, перестать коптить небо. Но сегодня я получил письмо, которое обязательно вам покажу. Я верю в вас, потому что более надёжного человека не знаю. Скажите сразу – можете заехать ко мне? Если не помните адрес, я скажу.

– Точно не помню, – признался Андрей. – Вроде бы, на Витебском. Я приеду, раз такая беда.

– Понимаю, вы очень заняты, и я не смею… – Профессор окончательно запутался, потом всхлипнул. – История какая-то тёмная. Простите, я так волнуюсь! Потом, когда я соберусь с мыслями, вам станет легче. Только не приводите с собой людей из милиции. Таково было условие тех, кто прислал письмо.

– А я? Тоже ведь из милиции! – удивился Озирский. Он взял с тумбочки большую кружку и отхлебнул чаю.

– Вы – особая статья. Умеете работать ювелирно, а также хранить тайны. Это должно быть вроде как частное расследование.

– Что за письмо? – Андрей понял, что отдохнуть ему не придётся. – У вас какие-то версии есть?

– Я теряюсь в догадках, честное слово! – Профессор то кашлял, то чем-то шуршал и звенел. – Там речь идёт о моём сыне Антоне. Он пропал десять дней назад. Нет, вру, прошло уже пятнадцать дней… Совсем память стала дырявая. Я почему ещё ошибся? Антошка, бывало, не ночевал дома и по пять суток. Десять дней назад я серьёзно забеспокоился, потому что ни у кого из друзей сына не нашёл. С тех пор от него было никаких вестей, и вот сегодня я достал из ящика конверт…

– Я приеду к вам вечером, – перебил Озирский. – Вас устроит половина восьмого?

– Да-да, конечно. Я вас надолго не задержу. – Аверин немного повеселел.

И вот сейчас, уже вечером, глядя на окно, наполовину закрытое шторой, Озирский пытался представить себе высокого жилистого мужчину со шкиперской бородкой, без усов, в рубахе защитного цвета с расстёгнутым воротом и в вельветовых брюках. По здоровому румяному его лицу было видно, что большую часть своей жизни Аверин провёл на свежем воздухе.