Фридрих Незнанский - Восемь трупов под килем Страница 18

Затылок продолжал чесаться. Турецкий обернулся, но наблюдатель успел убраться с открытого пространства. Феликс проследил за его взглядом.

— Что-то не так?

— Обширное поле для развития паранойи, — усмехнулся Турецкий. — Мне кажется, Манцевичу небезразлична моя работа. Не знаю, сам ли он инициировал наблюдение за мной, или исполняет приказание Голицына…

— Манцевич — это серьезно, — Феликс понизил голос, повертел головой. — Знаете, будучи хорошим другом Игоря Голицына, как-то неприлично критиковать его доверенных людей, но… Не конфликтуйте с Манцевичем — мой добрый совет. Человеку, не представляющему для него интереса — мне, например, — Альберт не сделает ничего дурного. Но если он кого-то невзлюбил, то берегитесь. Верный сторожевой пес — из той свиты, что играет короля, и тот хвост, что вертит собакой. Улавливаете мысль? Хитрый, изощренный, предвзятый. Для Игорька незаменимый работник. Не гнушается любыми средствами для получения нужной хозяину информации.

— Имеются конкретные примеры?

— Ну, знаете?.. — Феликс посмотрел на собеседника расширенными глазами. — Вам примерчик приведешь, так вы сразу уголовное дело заведете. А меня потом найдут в мусорном баке. Шучу, — Феликс рассмеялся, — убийствами, насколько знаю, Манцевич не занимается. Голицын позиционирует себя как порядочный бизнесмен и предпочитает действовать в бизнесе более гуманными методами. Но по выкачиванию сведений Манцевичу нет равных. Могу поспорить, он уже предлагал Игорьку кардинальное решение текущей проблемы: допросить с пристрастием всех присутствующих на яхте. Но Игорек на такое пойти не может — на «Антигоне» собрались близкие ему люди. Вот и психует Манцевич. И, судя по всему, в произошедшем находит некую химерическую угрозу самому себе…

Приходилось признать, что за горой мяса и сала прячется проницательная натура.

— Откуда он взялся — этот Манцевич? Родом из криминала?

— Фу, как пошло, — поморщился Феликс. — С криминалом, я уже говорил, наш «ротшильд» в открытую не дружит. Он порядочный предприниматель, занимается благотворительностью, водит дружбу с недавно избранным мэром Сочи и не хочет, чтобы о нем шептались, как о человеке из определенных кругов… ну, вы понимаете? Манцевич начинал карьеру в КГБ, затем ФСК, ФСБ. Так даже в тамошних кругах его методы ведения профессиональной деятельности устраивали далеко не всех. Хм, еще парочка таких ветеранов КГБ, и Игорьку можно смело устраивать переворот в ближайшей банановой республике.

— Он способен на убийство?

— Снова пошло, — поморщился Феликс. — Вы просто не врубаетесь в ситуацию, Александр Борисович. Манцевич способен на все, но у него есть голова на плечах. Допустим, появился у него мотив для ликвидации паренька, но зачем это делать на судне, на котором ты плывешь? Альберт провел бы акцию так, что комар носа не подточит. Грубость — не его стиль. Не желаете пропустить по стаканчику, Александр Борисович? Сдается мне, что сейчас в кают-компании не очень многолюдно.

— Вы не представляете, как желаю, — простодушно признался Турецкий. — Может, через полчасика?

Атмосфера на яхте, застрявшей в тридцати милях от берега, начинала сгущаться. Не происходило ровным счетом ничего, но уверенность, что события уже выстраиваются в очередь, не покидала. Он постучался, как приличный человек, ему не ответили, он толкнул дверь, вошел, не без опаски покосился на кружевной черный лифчик, непринужденно наброшенный на стул, на недоеденные орешки, чипсы, алюминиевые банки в широком ассортименте, естественно вписанную в интерьер пепельницу, доверху набитую окурками. Но духа притона здесь как-то не чувствовалось — воздух насыщали индийские благовония — не так давно здесь жгли ароматические палочки. Наброшенная на кровать накидка вызывающе пестрой раскраски наводила на мысль о тантрическом сексе.

Впечатление усилилось, когда отворилась дверь в санузел, и под шум сливного бачка вышла худощавая женщина с сигаретой во рту. Из одежды на ней были только узенькие плавки и амулет на шее, изображающий круг в круге.

— О, — сказала женщина с сильным акцентом, удивленно приподнимая ресницы. — Суайе ле бьенвеню? Добро пожаловать, месье. Какая приятная неожиданность!

— Ради бога, простите, Николь, — ахнул Турецкий, поворачиваясь на сто восемьдесят через левое плечо. — Я стучался, но никто не ответил, мне так неудобно…

Он простоял, отвернувшись, порядка минуты — то есть время вполне достаточное для того, чтобы женщина что-нибудь на себя накинула. Осторожно повернулся, посмотрел одним глазом. Картина не менялась. Женщина стояла напротив него и с любопытством смотрела. Как будто это он был голый.

— Салю, — сказала Николь.

— Бонсуар, — согласился он.

Турецкий снова отвернулся. Стоял, ждал.

— Вы такой странный, — вынесла закономерный вердикт француженка.

Он повернулся и стал смотреть в ее глаза. В них светились искренний вопрос и непонимание.

— Я странный? — уточнил Турецкий.

— Конечно, вы, — уверила женщина. — Вы пришли сюда, наверное, не для того, чтобы отвернуться и молчать?

— Вы… не хотите одеться?

— Зачем? — она пожала плечами. — Это моя комната. Почему я не могу здесь делать то, что я хочу?

— Хорошо, — он тоже пожал плечами. Непросто было фиксировать взгляд на светящихся черных глазах. Взгляд срывался. А женщина хищно улыбалась, подошла, всячески подчеркивая свою принадлежность к семейству кошачьих, поигрывая длинными, тщательно заточенными ногтями. Ее глаза смеялись. Она наверняка принимала наркотики средней тяжести, причем принимала их сравнительно недавно, не заморачиваясь с умеренностью. Возрастные изъяны бросались в глаза. Кожа у нее была суховатой, имела серый оттенок, груди не обвисали, поскольку были маленькими и не создавали должной массы, но смотрелись как-то бедненько и уныло. Но женщину это не смущало. Видя замешательство посетителя, она решила поиграть, манерно потянулась к нему губами, втянула воздух носом, засмеялась. Турецкий попятился. Как-то не вписывалось в программу такое поведение объекта. Она отправилась за ним, подняла руки, демонстрируя тщательно выбритые подмышки, сделала вид, что собирается положить их ему на плечи.

— Эй, госпожа фигурантка по делу, — запротестовал Турецкий, — все это, конечно, льстит, но не могли бы вы держать себя в руках?

Трудновато становилось контролировать стабильность в данной части судна (во французской стороне). Она положила руку ему на плечо, напряглись цепкие пальчики. Женщина плотоядно задышала. Возникло паническое чувство, что сейчас она швырнет его в койку, начнет срывать одежды. А попробует сбежать, догонит, задушит в объятиях. И даже снайпер не отвадит ее от такого плана действий. А чего, действительно, тянуть? Это у кошек долгая прелюдия, у нимфоманок из стран «демократии» все гораздо проще и демократичнее…

Он уже собрался рявкнуть, чтобы она вела себя прилично, но отворилась дверь, и вошел супруг Николь Робер в полосатых штанах и с бутылкой «Шато Брио» под мышкой. «Чудненько, — подумал Турецкий. — Лаврушин застал меня в объятиях Ольги Андреевны, Робер — в объятиях Николь. Осталось Голицыну зафиксировать мой телесный контакт с Ириной Сергеевной — и можно смело отправляться на дно».

Робер приподнял брови, но данный жест отразил, скорее, удивление, чем возмущение. Николь не отпрянула, не залилась краской смущения. Она непринужденно прощебетала что-то мужу, тот отозвался в том же духе, поставил бутылку на тумбочку. «Сейчас у нас будет секс втроем, — догадался Турецкий. — Ну уж хренушки, только через мой труп».

— Николь, довольно меня лапать, — возмутился он, вырвался. Он ожидал чего угодно, но только не того, что супруги в унисон засмеются. Ох уж эти бесстыжие западные нравы!..

— Робер, полагаю, это не то, что вы подумали…

— Не надо волноваться, детектив, — отмахнулся Робер, снимая золотистую наклейку с горлышка, — Николь шутит. Она всегда так шутит. Не обращайте внимания. Ее просто надо хорошенько стукнуть по заднице.

Николь кокетливо прыснула, повернулась, выставив напоказ худосочные ягодицы. Робер что-то бросил по-французски. Она спохватилась, подбежала к шкафчику, извлекла сверкающий блеском стали сложный кухонный прибор, в котором имелся штопор, передала мужу. Пока он вытаскивал пробку из бутылки, царила мертвая тишина. С характерным звуком вновь стартовало веселье.

«Прояснение обстоятельств» проходило в сложной взрывоопасной обстановке. Робер приносит свои извинения за неподобающее поведение Николь. Да, он в курсе, что из некоторых граждан Российской Федерации еще не выветрились пещерные понятия о морали и этических нормах, поэтому ему очень жаль. Он не может заставить Николь одеться, она так хочет, ей так удобно, по квартире в Париже она вообще разгуливает голяком, к чему давно привыкли гости, водопроводчики, разносчики молока и люди из дома напротив. Что угодно уважаемому детективу? Не желает ли он выпить? Нет? Странно. Разве алкоголь не является необходимым условием для создания трудового настроя? Впрочем, дело хозяйское, а вот Николь и Робер с удовольствием выпьют. Ваше здоровье, детектив! Как вы себя чувствуете? У вас уже прошел похмельно-абстинентный синдром? Еще раз ваше здоровье, прозит, все такое… О, они понимают, что на судне произошла достаточно серьезная неприятность. Умер талантливый и многообещающий молодой человек. Какая жалость. Да, они общались с этим мальчиком несколько месяцев назад на дне рождения Игоря. Он показал себя с положительной стороны. Правда, плохо отзывался на заигрывания Николь, смущался, как замшелый папуас, когда она ножкой под столом пыталась нащупать его мужское достояние. Было несколько неприятных минут, когда Ксения — тогда еще не невеста, но девушка, твердо знающая, чего она хочет от Николая — почуяла неладное и встала на защиту своего суженого. В общем, страшная трагедия. Вот только непонятно, почему Игорь Голицын и примкнувший к нему сыщик считают, что это убийство? Парень оступился на ровном месте, упал, ударился затылком. А синяк на переносице может не иметь отношения к происшедшему, — скажем, неловко вытаскивал пробку из бутылки (а это, между прочим, искусство), или ударился о дверцу шкафа, когда пытался ее открыть. Робер и Николь страшно раздосадованы, они оказались заложниками ситуации. Робер — давнишний друг и партнер Игоря, просто глупо и оскорбительно его в чем-то подозревать! И что мы имеем? Атмосфера на судне гнетущая, отдых и обсуждение деловых вопросов накрылись медным тазиком, телефоны отнял этот злой и кровожадный человек по фамилии Манцевич. Игорь ходит, словно в воду опущенный, люди шарахаются друг от друга. Это в России в порядке вещей? Вот и остается развлекаться тем, что есть под рукой, выдумывать себе занятия, ждать у моря погоды…