Рут Ренделл - Зловещее наследство Страница 18

— Вот как?

Алиса выглядела и удивленной, и самодовольной.

— Да. Сказано: «…но людям следует часто вспоминать, что они должны содержать в порядке свое временное имущество, пока находятся в здравии». Однако я не держусь за все, что находится в молитвеннике, когда доходит до явного вмешательства… не при вас будь сказано, сэр. «Это и в ваших интересах, Алиса, — говорила она, — вас выкинут на улицу, когда она уйдет». Но так или иначе, мадам и не нужно было этого. Все должно перейти ее законным наследникам, говорила она, мистеру Роджеру и девочкам. Это видите ли, произошло бы автоматически, без каких-либо неувязок с завещанием или законом.

— Мистер Роджер не пытался убедить ее написать завещание?

— Он — прекрасный человек, мистер Роджер. Когда скотина Пейнтер сделал свое черное дело и мадам умерла, мистер Роджер получил немного денег — три с небольшим тысячи. «Я буду заботиться о вас, Алиса», — сказал он, и делал это. Он предоставил мне прекрасную комнату в Кингсмаркхеме и давал мне два фунта в неделю в качестве пенсии. Потом у него появился собственный бизнес и он сказал, что не может давать мне крупных сумм. Пособие мне пришлось бы давать из прибыли фирмы.

— Бизнес? Я думал, он был адвокатом.

— Он всегда хотел иметь свой собственный бизнес, сэр. Не знаю всех подробностей, но однажды он пришел к мадам — недели, может быть, за две или три до ее смерти — и сказал, что его приятель может взять его в дело, если он внесет десять тысяч фунтов. «Я знаю, что не могу надеяться, — сказал он, говоря так мягко, — это просто воздушный замок, бабуся Роза». — «Ну, не имеет смысла сейчас рассчитывать на меня, — сказала мадам, — десять тысяч — это все, что у меня есть и на что живет Алиса, и они размещены в акциях Вулворта. Вы получите эти акции, когда я уйду». Не могу сказать, сэр, что я не думала о том, что, если бы мистеру Роджеру захотелось бы обставить своих маленьких сестер, он мог бы попробовать обойти госпожу, чтобы она сделала завещание и все оставила бы ему. Но он больше никогда, никогда не упоминал об этом и всегда считал обязательным для себя обеспечение этих двух крошек при всяком случае, когда только мог. Потом, когда миссис Примьеро умерла, деньги перешли, как она и говорила, им всем троим. Дела мистера Роджера идут очень хорошо, в самом деле, очень хорошо, он регулярно навещает меня. Я полагаю, он получил от кого-то десять тысяч или, может быть, какой-нибудь другой приятель пришел с чем-нибудь еще. Я, видите ли, не спрашивала.

Прекрасный человек, подумал Арчери, человек, который нуждается в деньгах, возможно отчаянно, но не предпринимает ничего закулисного, чтобы получить их; человек, который заботился о прислуге умершей бабушки в то время, как сам боролся за развитие своего бизнеса, который все еще посещал ее и который, несомненно, много раз терпеливо выслушивал ту же историю, которую только что услышал Арчери. Очень хороший человек. Если любовь, достоинство и преданность могли бы вознаградить такого человека, у него была такая награда.

— Если вы увидите мистера Роджера, сэр, если захотите увидеться с ним для своей истории, которую вы пишете, не передадите ли ему мой сердечный привет?

— Не забуду, мисс Флауэр. — Он положил руку поверх ее мертвых рук и слегка пожал их. — До свидания и благодарю вас.

Надежная, хорошая и преданная служанка.

Он вернулся в «Оливу и голубку». Старший официант пристально поглядел на Арчери, когда он спустя четверть часа входил в обеденный зал. Генри, в свою очередь, уставился на него, на стулья, расставленные вдоль стен.

— Сегодня вечером танцы, сэр. Мы просим наших клиентов обедать ровно в семь, но предполагаю, мы найдем вам что-нибудь. Сюда, пожалуйста.

Арчери последовал за ним в меньший из двух холлов, расположенных за обеденным залом. За втиснутыми столами люди торопливо поглощали свою еду. Он сделал заказ и через стеклянные двери стал наблюдать, как на помосте занимал свое место оркестр.

Как ему провести этот жаркий долгий летний вечер? Танцы, очевидно, продолжатся до половины первого или до часу, и в отеле будет невыносимо. Может, просто спокойно прогуляться? Или он мог бы взять машину и поехать посмотреть на «Дом мира». Официант принес тушеное мясо, которое заказывал викарий, и тот, решив сэкономить на напитках, попросил стакан воды.

Он был почти один в своем алькове, по крайней мере, в двух ярдах от соседнего стола, и чуть не подпрыгнул, когда почувствовал что-то мягкое и пушистое на своей ноге. Отодвинувшись, он опустил руку, приподнял край скатерти и встретился с парой ярких глаз, сидящих на лохматой голове.

— Привет, пес, — сказал он.

— О, извините. Он вам надоедает?

Он поднял глаза и увидел, что она стоит возле него. Очевидно, они только что вошли — женщина, мужчина со стеклянными глазами и еще пара.

— Совсем нет. — Равновесие покинуло Арчери, он обнаружил, что почти заикается. — Я действительно не возражаю.

— Вы были здесь па ленче, не так ли? Полагаю, он узнал вас. Пойдем, Пес. У него нет имени. Мы называем его просто Пес, потому что он один и это просто такое же хорошее имя, как Джок, или Джип, или еще какое-нибудь. Когда вы сказали: «Привет, пес», он решил, что вы его личный друг. Он очень вежливый.

— Безусловно.

Она взяла пуделя на руки и прижала его к кремовому шелку платья. Теперь, когда на ней не было шляпы, он мог видеть совершенную форму ее головы и высокие спокойные брови. Старший официант, чрезвычайно церемонный, успокоился.

— Назад, Луи. Как плохой пенни из пословицы, — в сердцах бросил стеклянноглазый муж-чина. — Моей жене пришла фантазия пойти на танцы, но нам бы сначала пообедать.

Итак, они женаты, эти двое. Как это не пришло ему в голову раньше? Почему это вызывало в нем некоторое напряжение?

— Наши друзья должны успеть на поезд, — обратился мужчина со стеклянными глазами к официанту, — так что если вы способны выкладываться с былой скоростью, мы будем вам вечно благодарны.

Они все сели. Пудель слонялся под ногами обедающих, подбирая крошки. Арчери немного удивился, как быстро им был подан их обед, хотя они все заказали разные блюда. Викарий задержался над своим кофе и кусочком сыра. Конечно, о нем в его уголке так не беспокоились. Кое-кто пошел танцевать, минуя его стол и оставляя за собой слабый запах сигар и цветочного парфюма. В обеденном зале, теперь танцевальном, были открыты двери в сад, и нары стояли на террасе, слушая музыку в тишине и покое летнего вечера.

Пудель сидел на пороге, скучая и наблюдая за танцующими.

— Ко мне, Пес, — позвал его хозяин и встал со стула. — Я довезу вас до вокзала, Джордж, — сказал он. — У нас только десять минут, так что вы пошевеливайтесь, хорошо? — Он, кажется, имеет целый ряд выражений, подразумевающих понукание. — Ты не идешь, дорогая. Допивай свой кофе.

Стол заволокло сигаретным дымом. Тут все время курили. Мужчина уходил всего на полчаса и, тем не менее, наклонился и поцеловал жену. Она улыбнулась ему, раскуривая очередную сигарету. Когда они ушли, Арчери и она остались одни. Незнакомка пересела в кресло мужа, откуда могла наблюдать за танцующими, многих из которых она, казалось, знала, поскольку иногда махала и кивала, будто обещая скоро присоединиться к ним.

Арчери вдруг почувствовал себя одиноким. Он никого здесь не знал, кроме двух, скорее недружелюбных, полицейских. Его пребывание может продлиться целых две педели. Почему он не попросил Мэри присоединиться к нему? Это могло бы стать праздником для нее, переменой, а она — видит бог — нуждается в переменах. В ту же минуту, как допьет вторую чашку, он может пойти позвонить ей.

Голос женщины напугал его:

— Вы не будете возражать, если я возьму вашу пепельницу? Наши уже полные.

— Конечно, нет. Берите. — Он толкнул тяжелое стеклянное блюдо, но при этом нечаянно коснулся кончиков ее прохладных сухих пальцев. Рука была небольшая, похожая на детскую, с короткими ненакрашенными ногтями. — Я не курю, — добавил он скорее испуганно.

— Вы здесь надолго? — Ее голос был легким и мягким.

— Всего несколько дней.

— Я спросила, — сказала она, — потому что мы часто приходим сюда, и я вас здесь прежде не видела. Большинство здесь завсегдатаи. — Незнакомка осторожно вынула изо рта сигарету и гасила ее до тех пор, пока не исчезла последняя искорка. — Здесь раз в месяц танцы, и мы всегда приходим. Я люблю танцевать.

Впоследствии Арчери удивлялся, что заставило его, провинциального пятидесятилетнего викария, сказать, что он, дескать, тоже не прочь. Возможно, это было смешение ароматов, надвигающиеся сумерки или просто то, что он оказался не в своей тарелке.

— Вы хотели бы потанцевать?

Играли вальс. Генри был уверен, что вальс он одолеет. Они иногда вальсировали на церковных собраниях. Вы просто на раз-два-три переставляете ноги по треугольнику. Но он чувствовал себя смущенным. Что она подумает о нем в его возрасте?