Луиза Пенни - Смертельный холод Страница 19

– А что еще вы заметили на озере?

Питер попытался вспомнить. Он помнил, как стоял на обочине дороги, глядя на небольшой спуск к заснеженному озеру. Матушка и Беа уже находились возле своих стульев.

– Стулья, – сказал Питер. – Матушка, Эм и Кей всегда берут стулья, чтобы сидеть рядом с обогревателем.

– И сколько там было стульев сегодня утром? – спросил Гамаш.

– Три. Два рядом с обогревателем, а другой чуть поодаль.

– Так что же случилось? – Гамаш подался вперед, держа обеими большими руками теплую кружку. Глаза его смотрели живо и внимательно.

– Все появились примерно в одно время, – сказал Питер. – Эм и Матушка уже сидели на своих стульях, когда к ним присоединились мы с Жоржем. Несколько минут мы обговаривали стратегию, потом прибыла другая команда, и вскоре вся трибуна вроде уже была заполнена.

– Я поднялась туда в тот момент, когда матч начинался, – вступила в разговор Клара.

– Где вы сели?

– Между Мирной и Оливье.

– А где была Си-Си?

– На одном из стульев возле обогревателя. – Клара слегка улыбнулась.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил Гамаш.

Клара слегка зарделась – не смогла сдержаться, и ее подспудные мысли проявились.

– Я вспоминала Си-Си. Это очень в ее духе – занять лучшее место. Ближе всего к обогревателю. Там должна была бы сидеть Кей.

– Вы ее не любили? – спросил Гамаш.

– Нет. Я считала ее жестокой эгоисткой, – ответила Клара. – Но конечно, смерти она не заслуживала.

– А чего она заслуживала?

Этот вопрос поставил Клару в тупик. Чего заслуживала Си-Си? Она задумалась, глядя в огонь на пламя, которое плясало, потрескивало, играло. Лемье заерзал на своем месте и чуть было не сказал что-то, но Гамаш перехватил его взгляд, и тот закрыл рот.

– Она заслуживала того, чтобы ее оставили в одиночестве. Такого наказания за ее отношение к людям, за то, что она причиняла им боль, было бы достаточно. – Клара пыталась говорить твердым и спокойным голосом, но она чувствовала, что он дрожит, и старалась не расплакаться. – Си-Си нельзя было доверять, когда она находилась в обществе других людей.

Гамаш хранил молчание, спрашивая себя, в чем же провинилась покойная, что такая прекрасная женщина, как Клара, желает ей столь страшного наказания. Гамаш знал, как знала и Клара, что изоляция страшнее смерти.

И он тут же понял, что раскрыть это убийство будет не просто. Человек со столь извращенной психикой, сеявший вокруг себя зло, вел жизнь, полную тайн и полную врагов. Гамаш пододвинулся чуть ближе к огню. Солнце уже село, и на Три Сосны опустился вечер.

Глава одиннадцатая

– Она была не так уж плоха, – сказала Рут Зардо, забивая пробку назад в бутылку.

Она налила себе еще порцию, не предложив выпить гостям.

Гамаш и Лемье сидели в холодной кухне на белых пластмассовых садовых стульях – Рут называла их обеденными. На Рут были два траченных молью свитера, а мужчины остались в куртках.

Агент Лемье потер руки и еле сдержался, чтобы не подуть на них. После разговора с супругами Морроу они пересекли деревенский луг в направлении самого маленького домика, какой доводилось видеть агенту Лемье. Это была не более чем хижина с двумя окнами на первом этаже и одним – на втором. Белая краска отслаивалась, один из светильников на крыльце не горел.

Дверь открылась, словно ее выбили тараном. Хозяйка стояла в дверях, высокая и неряшливая, и все у нее было тощим. Ее тело, руки, губы и юмор. Они прошли по темному коридору, освещенному слабой лампочкой, и Лемье несколько раз споткнулся о стопки книг.

– Я смотрю, в Квебекскую полицию теперь принимают убогих, – сказала Рут, указуя на него тростью. – И все же этот лучше, чем та, что вы приводили в прошлый раз. Как ее звали? А, не важно. Полная катастрофа. Ужасная грубиянка. Садитесь, если уж нужно, только не устраивайтесь слишком удобно.

Лемье снова потер руки, потом вытащил авторучку и принялся записывать.

– Я слышал, про Си-Си де Пуатье говорят как про грубую и эгоистичную женщину, – начал Гамаш, удивляясь, что его дыхание не превращается в облачко пара.

– И что?

– Не очень хорошая характеристика.

– Да и она сама была не ахти как хороша. Но и не так уж плоха. Нет, в самом деле, – старая поэтесса отхлебнула вина и поставила стакан на круглый пластмассовый стол, – поди найди кого-нибудь не жестокого и не эгоистичного.

Гамаш забыл то совершеннейшее удовольствие, которое получаешь от общения с Рут Зардо. Он громко расхохотался и поймал ее взгляд. Она тоже принялась смеяться.

Робер Лемье недоуменно посматривал на обоих.

– И что же вы думаете о мадам де Пуатье?

– Я думаю, что она была злобная, привлекательная внешне и да, жестокая. Но я подозреваю, что тому были причины. Мы ее здесь не очень хорошо знали, но предположить вполне можно.

– Давно ли вы с ней познакомились?

– Чуть больше года. Она купила старый дом Тиммер Хадли.

Произнося эти слова, Рут внимательно следила за тем, как прореагирует Гамаш. Но ее ждало разочарование. Реагировал он полтора часа назад в доме Питера и Клары. Клара тогда сказала ему, что Си-Си приобрела старый дом Хадли. Они посидели некоторое время молча, и агент Лемье снова подумал, что он чего-то недопонимает.

Когда Арман Гамаш в последний раз был в доме Хадли, он чуть не погиб там вместе с Питером, Кларой и Бовуаром. Если и был на земле дом, который рыдал, то это старый дом Хадли.

Гамаш никогда не забудет тот подвал и темень. Даже сейчас, перед веселым огоньком, с теплой кружкой в руках, в окружении друзей и коллег, Гамаш ощущал волну страха. Он не хотел возвращаться в то темное место, но знал, что это неизбежно.

– Она пользовалась этим домом только по выходным, – продолжила Рут, увидев, что ее бомба не взорвалась. – У нее дочь и муж. Вот уж парочка настоящих лузеров. В Си-Си хоть была какая-то искорка. Какая-то жизнь. А эти двое были похожи на две серые массы невзыскательности. Жирные и ленивые. И скучные. Очень скучные.

Для Рут Зардо определение «скучный» было величайшим оскорблением. Оно стояло рядом с такими неприемлемыми качествами, как «добрый» и «милый».

– А что случилось на мачте по кёрлингу? – спросил Гамаш.

Разговор о семье Си-Си, казалось, вывел Рут из себя. Она стала еще более лаконичной и недружелюбной.

– Она умерла.

– Нам бы хотелось услышать больше, чем два слова, – сказал Гамаш.

– Команда Эм, как обычно, проигрывала. Потом Си-Си умерла. – Рут ровно сидела на своем стуле и недовольно смотрела на Гамаша.

– Не играйте со мной в эти игры, мадам Зардо, – любезно произнес он, с любопытством глядя на нее. – Мы что, будем начинать все сначала? Неужели вы никогда не устаете?

– Не устаю злиться? А что в этом плохого? – Она в шутливом приветствии подняла стакан с вином.

– А почему вы злитесь?

– А разве вас не злит убийство?

– Но вы злитесь не из-за этого, – сказал он задумчиво, чуть ли не сочувственно. – Или, по меньшей мере, не исключительно из-за этого.

– Умный мальчик. Вы наверняка много об этом слышали в школе. Который теперь час?

Столь резкая перемена темы ничуть не смутила Гамаша.

– Без четверти пять.

– Через несколько минут мне нужно уходить. Меня ждут.

– Что случилось на матче? – попытался еще раз Гамаш.

Лемье задержал дыхание. Он не знал почему, но ему этот момент казался важным. Старая поэтесса смотрела на Гамаша. Ее лицо и поза излучали отвращение. Гамаш же просто смотрел на нее с задумчивым и твердым выражением на открытом лице.

Рут Зардо моргнула. Она словно перенеслась из одного мира в другой. Лемье показалось, что глаза она закрывала в гневе, а открыв, совершенно изменилась. По крайней мере, изменилось ее отношение к происходящему. Она глубоко вздохнула и кивнула седой головой. Потом слабо улыбнулась.

– Вы пробуждаете во мне все самое худшее, старший инспектор.

– Вы хотите сказать, что собираетесь вести себя по-человечески?

– Боюсь, что так.

– Мои извинения, мадам.

Гамаш тут же поднялся с пластмассового стула и поклонился. Она наклонила голову в ответ.

Лемье совершенно не понимал, что тут происходит. Он подумал, может, это какая-то странная английская традиция – танец агрессии и покорности. Насколько ему было известно, среди франкоязычных канадцев такое случалось редко. Он чувствовал, что французы гораздо более открыты в том, что касается их чувств. А англичане? Ну, англичане лицемерны. Никогда толком не знаешь, что у них на уме, а уж о чувствах и говорить не приходится.

– Я была на трибуне рядом с Габри. Матч уже продолжался некоторое время. Эм, как я сказала, проигрывала. Бедняжка Эм всегда проигрывает. Дела у нее шли так плохо, что она назвала свою команду «Клеймите беспокойство». В какой-то момент Габри ткнул меня в бок. Кто-то принялся кричать, что произошел несчастный случай.