Аркадий Вайнер - Ощупью в полдень Страница 2

— На каком расстоянии от вас шла женщина, которую убили?

— А кто его знает! Вам же точно надо? А я разве меряла. Думаю, что шагов пятьдесят. А может шестьдесят… Если б заранее знать…

Тихонов внимательно слушал, стараясь тщательно рассортировать все, что говорила эта расстроенная пожилая женщина. Ведь она и ее подруга Анна Семеновна Лапина были единственными очевидцами убийства.

— Как выглядел мужчина?

— Как? Обыкновенно вроде. Высокий, в кепке, пальто, кажись, было темное…

— Гражданка Лапина, а вы не разглядели его лицо?

— Да где же? Темно ведь. Тропинка узкая, я спиной к нему повернулась, когда он нас обгонял.

— По тропинке двое рядом могли идти? Или одному надо было посторониться?

— Так я ж про то и говорю! Одному отступить надо было, не то нога в снег проваливалась.

— А какая сумка у него в руке была?

— Да это, по-моему, и не сумка вовсе, а чемоданчик. Вот вроде как студенты носят.

— Вы бы могли этого человека опознать?

Женщина подумала, помялась:

— Не, боюсь грех на душу взять. Темно ведь было. Так и в тюрьму человека ни за что упечь можно.

— Так просто человека в тюрьму не упекают… Давайте дальше. На тропинке вас было четверо: вы с Евстигнеевой, перед вами мужчина, перед ним — эта женщина.

— Правильно. Когда дошли до середины пустыря, женщина уже подходила к самому краю, а мужчина ее нагонял. Потом пошел впереди. Потом подняла голову, смотрю — ни его, ни ее не видать. Прошли мы еще немного, а она, горемыка, глядь, лежит на снегу. А его уж и след простыл.

— Давайте еще восстановим последний момент, когда все были на тропинке. Вы видели, как он обгонял женщину?

— Да, видела.

— После этого они сразу исчезли из виду?

— Нет. Я еще видела, как он шел немного впереди, а она сзади.

— Сколько метров было приблизительно от вас до них?

— Да, так, если на глаз, метров пятьдесят, наверное.

— Если мы выедем на место, вы сможете показать, где вы все находились?

— Думаю, что смогу…

«…ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Я, судебно-медицинский эксперт Сорокин, на основании изучения обстоятельств дела и данных судебно-медицинского исследования тела гражданки Аксеновой Т. С., двадцати восьми лет, с учетом:

1) характера раневого канала, направленного сзади вперед, сверху вниз, несколько слева направо и слепо заканчивающегося на внутренней поверхности четвертого левого ребра;

2) особенностей краев раны — круглой формы, ровных, без осаднения;

3) наличия в левой лопаточной кости округлого отверстия, повторяющего форму оружия, диаметр которого соответствует размеру раны;

4) отсутствия поясков осаднения и ожога, — прихожу к заключению, что смерть Аксеновой наступила в результате проникающего ранения левого легкого и сквозного ранения сердца с последующей тампонадой его, причиненного длинным (не менее 17–18 см) остроконечным орудием, действующим по направлению своей продольной оси, вероятнее всего, толстым шилом…»

Тихонов даже присвистнул:

— Ничего себе! Шилом!

Шарапов еще раз внимательно просмотрел акт экспертизы.

— Да-а, дела…

У Шарапова привычка такая: «да» он говорит врастяжку, будто обдумывая следующее слово.

— Шилом. Надо же! Так что у тебя есть, Стас?

— Вот смотрите, Владимир Иваныч: план, составленный по обмеру и показаниям Евстигнеевой и Лапиной на месте убийства. Длина тропинки — сто восемнадцать метров. Тело Аксеновой лежало на расстоянии двадцати четырех метров от дома шестнадцать. Обе свидетельницы утверждают, что неизвестный обогнал Аксенову метров за десять — двенадцать до этого места. Это-то и непонятно. После того, как он ударил ее шилом в спину — больше ведь и некому, — она сделала еще около двадцати шагов и упала, даже не вскрикнув.

Шарапов осмотрел лист с одной стороны, потом зачем-то перевернул его вверх ногами. С обратной стороны лист был покрыт столбиками цифр; они умножались, складывались, делились, вычитались.

— Что это за арифметика?

Стас прищурил глаз от дыма.

— Да пришлось вспомнить: «пешеход вышел из пункта А в пункт Б, через час следом за ним выехал велосипедист…»

Шарапов кивнул:

— Понял. Что получили?

— Исходные данные у меня очень приближенные. Я сделал три варианта: на разную скорость ходьбы убийцы убитой и свидетельниц. Потом три варианта на разную засечку интервалов, через которые Евтигнеева и Лапина видели Аксенову и убийцу на тропинке. Потом привел их к средним результатам.

— И что?

— Несообразность. Лапина говорит, что, взглянув в последний раз перед собой, никого на тропинке не увидела. А убийцу, по моим расчетам, она должна была увидеть. Уже после того, как Аксенова упала.

— Ладно, поехали на место…

Все длилась эта бесконечная ночь. Снегопад немного стих, и прожектор с оперативной машины просвечивал почти всю тропинку — от дома шестнадцать до корпусов гостиницы «Байкал».

Шарапов сказал:

— Здесь она упала. Ему осталось пройти всего метров десять — потом он исчез в тени от дома шестнадцать. Видишь, дом заслоняет свет фонарей на шоссе. Поэтому Лапина его и не видела.

— Может быть, — сказал Тихонов. — Но что-то здесь не то…

Он махнул рукой — и прожектор на оперативной машине погас.

Мгла непроницаемая, прошитая белесыми стежками снегопада, повисла над пустырем.

Они прошли по тропинке до шоссе, где ветер на столбах с визгом раскачивал фонари. Последней дорогой Тани Аксеновой, которую она не прошла до конца. Здесь снегопад сатанел совершенно, мокрые снежинки липнули к лицу, лезли в рукава и за шиворот. Хлопнула сухо, как затвор, дверца машины, и Шарапов сказал:

— На Петровку…

Вторник

Ключ слегка заедало в замке, и, чтобы открыть дверь, его надо было быстро покрутить несколько раз налево-направо, подергать туда и обратно. Тихонов чертыхнулся, но ключ повернул все-таки нежно, дверь открылась. В кабинете было сине от утренних зимних сумерек и холодно. «Черти хозяйственники, — меланхолично подумал Стас, — окна, наверное, заклеят к Первомаю». Стекло покрылось толстой узорной изморозью. Не снимая пальто, Тихонов подошел к столу и включил электрическую плитку. Медленно, лениво вишневела спираль, теплые струйки воздуха стали ласкаться о покрасневшие замерзшие пальцы. «Перчатки на меху надо купить», — так же безразлично подумал Стас и сразу забыл об этом. Снял пальто, толстый мохеровый шарф бросил на спинку стула. После вчерашней ночи он чувствовал себя разбитым. От теплого воздуха плитки его снова потянуло в сон. «Хорошо бы пойти в ночные сторожа. Сидишь себе в тулупе, в валенках, в малахае на свежем воздухе. И спишь. Красота. А утром сменился — и снова спишь. Лафа!» Стас засмеялся тихонько, вспомнив это слово. Во время войны у всех мальчишек высшую степень блаженства обозначало слово «лафа». А потом, так же неожиданно, как и появилось, оно исчезло.

Тихонов потянулся изо всех сил — затрещали суставы. Бабушка говорила в детстве: «Смотри, выскочат все кости из гнезд, будешь вбок-поперек расти».

Тихонов встал, походил по кабинету. Начнем обзванивать автобусное хозяйство. Звякает диск телефонного аппарата.

Шесть цифр:

— Пожалуйста, дайте начальника эксплуатации.

Шесть цифр:

— Попросите к телефону старшего диспетчера.

Шесть цифр:

— Линейную службу прошу.

Шесть цифр:

— Начальника четвертой колонны. А! Очень приятно. Говорит старший инспектор МУРа Тихонов. Нет-нет, с вашими ничего не случилось. Вы мне сообщите, пожалуйста, каков интервал движения двадцать четвертого маршрута в районе Владыкина между двадцатью и двадцатью одним часом. Сколько? Одиннадцать минут? Так. Теперь второй вопрос. Сообщите фамилии водителей, проехавших Владыкинский конечный круг с двадцати часов двадцати минут до двадцати часов сорока пяти минут. Записываю. Гавриленко — двадцать двадцать шесть, Демидов — двадцать тридцать семь, Ласточкин — двадцать сорок восемь. Спасибо. Когда они работают сегодня? Очень хорошо. До свидания.

«Так… Шоферы будут в пять. Поеду к Аксеновой домой. Ну и разговор мне там предстоит! У родных такое горе, а мне ведь детали нужны. Ладно, поеду, посмотрю по ситуации…»

Тихонов вышел на Петровку, обогнул Екатерининскую больницу, двинулся по Страстному бульвару к Пушкинской площади. На воздухе сонливость прошла. Негромко поскрипывал под каблуками снег, заваливший скамейки высокими «купецкими» перинами. Стас на ходу зачерпнул ладонью ком тяжелого мягкого снега, скатал тугой, жесткий шарик и бросил его в ствол старого развесистого тополя. Снежок с хрустом разбился, с ветвей посыпались пышные белые хлопья. Впереди шла высокая тощая старуха. Она обернулась и сказала хрипло: