Аркадий Адамов - Злым ветром Страница 2

— Вам виднее, — отвечает.

И ведь глазом не моргнет. Но тут у меня вдруг мелькает новая мысль. Значит, она никуда в эти часы не отлучалась? Прекрасно. Тогда как же она могла все проморгать? С ее-то опытом, с ее строгостью? А может, опыт у нее богаче, чем я думаю? И вор был, конечно, мужчина. Такие стареющие дамочки, случается…

Я извиняюсь и, подозвав одного из сотрудников, шепчу ему кое-что на ухо. Сотрудник уходит. А я снова возвращаюсь к допросу. Спешить сейчас не стоит, надо подождать, когда вернется Котов. Вдруг ему повезет.

— Да, — говорю, — вы правы: мне виднее. И мы еще вернемся к этой теме. А пока скажите, кого из посторонних вы видели за это время у себя на этаже?

Она снова медлит с ответом. Не вспоминает, а соображает, это я точно вижу. И еще вижу, что она начинает меня опасаться. Небось сначала решила: какой-то молодой пижон тут распоряжается и строит из себя Шерлока Холмса. А теперь опасается. С одной стороны, это мне приносит некоторое удовлетворение, конечно. Я даже испытываю легкое злорадство. Но в то же время я понимаю, что это усложняет работу. Было бы лучше, если бы она меня еще некоторое время за дурака считала. Для дела лучше. Выходит, я где-то допустил промах.

Вот Кузьмич наш тут безупречно точен, это я сколько раз наблюдал. Такое, знаете, простодушие в нем вдруг появляется, такая безобидная недалекость, что смех разбирает, как иной раз кое-кто на это клюет. И совсем неглупые люди попадаются. Начинают с Кузьмичом говорить эдак снисходительно, со скрытой насмешкой, покровительственно даже. И он, представьте, терпит, он не дрогнет. Словно и вовсе самолюбия человек лишен. Зато потом… Ведь они же следить за собой перестают, контроль притупляется. Элементарное дело, казалось бы. И умом, безусловно, это понимаешь. Особенно вот так, как я вам рассказываю. Но в тот момент человек мыслить абстрактно не способен, он стремится быстрее оценить данного, конкретного своего противника. Для него это важнейшее дело сейчас. И если этот противник работает так, как наш Кузьмич, нет вопроса и нет сомнения. Вот ведь штука какая. Все тут от таланта зависит. Я это слово не боюсь к Кузьмичу применить. Вы мне скажете, притворство это, обман, вот и все. А я скажу — хитрость, находчивость, мастерство. Чувствуете оттенки? И без этого оперативная работа вообще ноль.

Так вот, Кузьмич наш великий мастер, в частности, и на такие разговоры, как у меня сейчас. Уверяю вас, это очень трудно. Вот ведь какой-то промах я в этом разговоре допустил. Скорей всего самолюбие меня подвело. Выдержки не хватило. Что ж, еще один урок, еще одна зарубочка. А моя Маргарита Павловна между тем, собравшись с мыслями и про себя все, конечно, прикинув, начинает вспоминать, кого она из посторонних людей видела в эти часы на своем этаже.

Но вот наконец появляется Котов. Вид у него все такой же невозмутимый, и понять, удалось ему что-нибудь узнать или нет, невозможно. Что и требуется, конечно. Потому что Маргарита Павловна очень пытливо на него взглянула. Котов отзывает меня в сторону и торопливо докладывает. Я спокойно киваю ему в ответ и возвращаюсь на свое место. Но я чувствую на себе чужой, настороженный взгляд.

— Что ж, продолжим, — говорю я. — Когда вы сегодня пришли на работу, Маргарита Павловна?

— В семь часов, — отвечает.

— А куда вы отлучались в течение дня?

Она привычно пожимает плечами и по-прежнему не смотрит на меня.

— Обедать ходила. В дирекцию меня вызывали, в бельевую. Да мало ли куда…

— Понятно. А из гостиницы вы куда-нибудь выходили?

— Из гостиницы? Нет, никуда не выходила.

Мой вопрос ей явно не понравился, она что-то заподозрила в нем, хотя наверняка не поняла, для чего я его задал. Ну что ж, сейчас поймете, уважаемая Маргарита Павловна.

— Так. Значит, из гостиницы вы в течение дня не выходили, — говорю я. — Когда шли на работу, магазины были еще закрыты. Кто же вам подарил коробочку конфет, Маргарита Павловна, которая в столе у вас лежит рядом с ключами от номеров? В буфетах и ресторане гостиницы таких конфет сегодня не было, мы проверили.

И тут, просто на глазах, снова проступили на ее шее красные пятна, напряглись сцепленные пальцы. Но тонкое лицо с морщинками около глаз и в уголках рта не дрогнуло, словно окаменело. Она плотно сжимает губы, на секунду задумывается и говорит:

— Не помню. Кто-то из жильцов. Конфеты ведь совсем недорогие.

— Конечно, — охотно соглашаюсь я. — Дорого внимание. Но хотелось бы знать, кто его проявил. Мы опросим жильцов. — И, помедлив, спрашиваю: — Что тогда?

— Тогда… кто-то другой.

О, я прекрасно вижу, какая борьба идет в ней. Положение-то ведь глупейшее. Ясно, что она не может не помнить, кто подарил конфеты. Запирательство только ухудшает дело, усиливает подозрения. Но, с другой стороны, назвать того человека тоже радости мало, я же понимаю.

— Ладно, Маргарита Павловна, — говорю я. — Подумайте. Может быть, вспомните. А пока вернемся к этой злополучной двери. Точнее, к тому, как ее открыли. Ключ-то ведь торчит сейчас в замке, если не ошибаюсь?

— Да… — еле слышно отвечает она, не поднимая глаз.

Я прошу Котова принести ключ и показываю его Маргарите Павловне.

— Этот самый?

— Да…

Ей уже все ясно, я же вижу. И пора все рассказать как есть, пора кончить эту глупую игру. Но она молчит. И тогда последнюю точку ставлю я сам. Мне это уже надоело, и потом впереди еще много работы, главной работы.

— Почему на этом ключе нет бирки с номером комнаты, Маргарита Павловна?

Она молча пожимает плечами.

— А потому, — резко говорю я, — что это запасной ключ. Тот ключ у вас украли. Не сами же вы его отдали? Так, я полагаю?

— Никому я ключ не отдавала, — неожиданно твердо произносит она и поднимает на меня глаза.

— А конфеты? — спрашиваю. — Насчет конфет вы ничего не вспомнили?

— Нет, — тем же тоном отвечает она. — Кто-то положил и ушел. Не помню кто.

— Ну а кто мог украсть у вас ключ, вы не догадываетесь?

— Нет, не догадываюсь.

Она ничем не хочет помочь нам и, конечно, ничем не собирается ухудшить свое и без того плохое положение. Все это понятно.

Я заканчиваю протокол допроса, даю ей подписать каждую страницу и отпускаю.

Мы продолжаем работать. Допрашиваем вторую горничную, третью. Беседуем с жильцами на этаже. Возвращается Авдеенко. Он повидался с швейцаром, с лифтерами. Я уже не смотрю на часы. Часы напоминают мне то, что должно было состояться и не состоялось. И еще всякие грустные последствия этого. Так что лучше на них не смотреть, на часы. За окном уже черно. Поздно, конечно. Мы давно перешли работать в кабинет администратора. И вообще порядком уже вымотались.

Наконец я объявляю, что на сегодня хватит. Кажется, сделали все, что возможно, все сведения, какие возможно, добыты. Договариваемся, что завтра утром я приеду к ребятам, проанализируем все данные, наметим план. Это дело вести им. В общем, не бог весть какое дело.

Честное слово, я первый раз смотрю на часы, только когда сажусь в троллейбус. Что касается домашних, то мое возвращение в половине первого ночи их нисколько не удивит. Тем более мама знает, что я на концерт пошел. Ох уж мне этот концерт! Все-таки по отношению к Светке это хамство, честное слово. В третий раз ведь! В конце концов, почему она должна страдать из-за меня! Был бы у нее кто-нибудь другой, она бы уже на всех концертах перебывала. Но при мысли о «другом» мне становится не по себе. Нет, надо жениться на Светке, пока не поздно. И баста. Мы, правда, условились, что сделаем это перед Новым годом. Но так долго ждать опасно. За это время, знаете, всякое может случиться. Вот поженимся, и тогда все. Я буду спокоен. Спокоен? Он, видите, будет спокоен! Он не читает газет, он не знает, что у нас на сто браков сорок два развода. Вполне достаточно, чтобы включить мой случай. В один прекрасный день я умчусь в командировку, не успев попрощаться, как это не раз бывало. И Светка подумает: есть в конце концов у нее муж или нет? А я в это время буду сидеть вечером где-то в чужом городе один в гостинице…

Но тут мои мысли делают вдруг странный зигзаг. Один в гостинице вечером… Вот так, один, сейчас сидит бедный Тарас Семенович Попийвода, кем-то обкраденный, без единой вещи, и мало того, кем-то глубоко оскорбленный, униженный. И между прочим, от меня немало зависит, чтобы это исправить. К тому же зацепочка, совсем маленькая зацепочка, все-таки, как мне кажется, проглядывает…

Утром я прежде всего докладываю обо всем нашему Кузьмичу. Но про зацепочку пока молчу. Надо все это еще раз продумать.

— Ты долго не задерживайся там, — ворчит Кузьмич. — Пусть дело сами ведут. За тобой вон магазин еще. Помни. И Колька Бык тоже не унялся. Вокруг этой компании работать надо. Если они что сотворят, ты в ответе, так и знай. И потом, чего ты тянешь со справкой по автобазе?