Фридрих Незнанский - Секретная сотрудница Страница 2

«Костя, но почему я?!» — справившись с изумлением, возмутился он.

«Потому что больше некому, — отводя взгляд, со вздохом ответил Меркулов. — Ты же понимаешь: лето, народ в отпусках. Пока еще подходящую кандидатуру подберут! Вот я и предложил тебя… В общем, надо, Саша, надо».

Турецкий почувствовал, что он сейчас взорвется, как перегревшийся паровой котел. Но Константин Дмитриевич его опередил.

«Пожалуйста, не кипятись. Это ненадолго. Побудешь прокурором недельку-другую. Ну самое большее месяц. А потом — езжай себе с ветерком на Рижское взморье… Все, Саша. Иди работай. Я уже и распоряжение подписал».

Турецкий вышел от старого друга в бешенстве, едва удержавшись от того, чтобы не хлопнуть напоследок дверью. В сущности, было это в своем роде повышение. Но какое: его, матерого важняка, будто в насмешку перевели на административную работу! Пусть временно. Но суть от этого не меняется. Между тем спорить было совершенно бессмысленно. И долгожданный отпуск снова летел ко всем чертям. А вместе с ним — уходящее лето и тщетные надежды по-человечески отдохнуть наконец вместе с семьей…

Поневоле взвалив на себя новые обязанности, Турецкий всю неделю чувствовал себя не в своей тарелке и постоянно злился. Вдобавок ко всему, он каждый вечер с тревогой ждал звонка жены, с которой еще предстояло как-то объясниться. Ирина с их дочкой Ниночкой гостила по летнему обыкновению у своей тетки в Риге и второй месяц безуспешно ждала к себе мужа. К сожалению, у них стало уже своего рода семейной традицией подолгу жить порознь. Вечно занятый работой, Александр Борисович был хронически не способен уделять должное внимание семье. И устав от бесплодного ожидания, жена просто уезжала к тетке, где она по крайней мере не чувствовала себя такой безнадежно одинокой и заброшенной.

Позвонила она накануне вечером, когда он, с трудом волоча ноги, едва ввалился домой и замертво рухнул на диван. Спросила без предисловий — твердо и холодно: «Саша, ты когда наконец приедешь?» По напряженному звучанию ее голоса Турецкий сразу догадался, что от его ответа будет зависеть очень многое. Но все равно начал виновато что-то бормотать про срочную работу, просьбу Меркулова и это проклятое временное назначение, из-за которого опять срывался его отпуск. Затем понял, что она его не слушает, и замолчал. Ирина тоже молчала. Долго. (А разговор, между прочим, был международный!) Наконец жена вздохнула и сдавленно произнесла: «Знаешь, я так больше не могу… Я… Мне надоело так жить…» — «Как?» — устало спросил он. Помолчав, она в сердцах выкрикнула: «Как ты… По-турецки!..» И бросила трубку. Естественно, всю ночь после этого разговора Александр Борисович почти не сомкнул глаз. Думал, ворочаясь с боку на бок, об их бестолковой семейной жизни. И своей собственной — такой же бестолковой. А может, и больше. Хотя думать тут было особо не о чем. Ибо виною всему была его сумасшедшая работа, не имеющая ничего общего с нормальной семейной жизнью. Неудивительно, что наутро он встал совершенно разбитый и, пока собирался на работу, все буквально валилось у него из рук. В последний момент, когда Турецкий мимоходом взглянул на себя в зеркало и невольно скривился, из его обожженной руки выпали еще и ключи от квартиры. Но выпали уже по другой причине. Ибо в этот момент стоявший на тумбочке телефон внезапно разразился истерической трелью, которая сама по себе не предвещала ничего хорошего.

— Саша! — раздался в трубке знакомый хрипловатый голос Меркулова. — Ты еще дома? — удивился он. И озабоченно добавил: — Приезжай, дружок, поскорее. Тут у меня для тебя одно срочное дело нарисовалось…

«Опять дело, — с раздражением думал Турецкий, разгоняя свой видавший виды «жигуленок» по залитому утренним солнцем Комсомольскому проспекту. — Ну и жизнь у вас, господин-товарищ важный следователь! Верно говорят: покой нам только снится. Да и есть ли он вообще на свете — этот покой?!»

Многие заметили, что заместитель Генерального прокурора России по следствию Константин Дмитриевич Меркулов был уже не тот, что раньше. И это была правда. В последние годы на фоне неудержимой криминальной волны, сопровождавшейся все более дерзкими и масштабными преступлениями, которые, за редким исключением, оставались совершенно безнаказанными, он заметно охладел к своей работе. И разменяв шестой десяток, нередко с горечью думал о том, что жизнь его, в сущности, пропала даром. Потому что никакие усилия, затраченные на очищение общества от скверны, не способны были радикально изменить саму порочную человеческую природу.

По этой причине Константин Дмитриевич уже не проявлял к прокурорской работе того усердия, которое отличало его в минувшие годы. Пользуясь негласными льготами заслуженного работника юстиции, старался по возможности избегать особенно громких и ответственных дел, не суливших ему, по обыкновению, ничего, кроме головной боли. Вместо этого его все чаще можно было увидеть на различных официальных мероприятиях, где он со значительным видом представительствовал или втихомолку дремал, либо в Дворянском собрании, куда Константин Дмитриевич теперь нередко наведывался как признанный потомок старинного дворянского рода Долгоруковых. А свободное время он всецело посвящал своей семье. Все его интересы отныне сосредоточились лишь на том, чтобы дотянуть потихоньку до пенсии. И обосновавшись на даче, мирно ковыряться в земле или нянчить внуков, которые у них с Лелей несомненно должны были рано или поздно появиться…

Однако сегодня утром мирное течение этой жизни было снова нарушено непредвиденным событием, которое заставило Константина Дмитриевича изрядно призадуматься, а также поделиться своими соображениями с Турецким.

— Что это с тобой? — попытался шутить Меркулов, когда тот наконец вошел в его кабинет и угрюмо плюхнулся в кресло. — Не иначе, бандитская пуля?

— Угадал, — язвительно усмехнулся Турецкий. — Именно пуля. Только не бандитская. Шрамы украшают прокурора, не так ли?

Константин Дмитриевич сокрушенно вздохнул:

— Я все понимаю, Саша… И что я тобой вечно все дырки затыкаю. И что тебе давно пора в отпуск. И что с Ириной у вас опять нелады… Но и ты должен меня понять. Поверь, кроме тебя, действительно не было подходящей кандидатуры. И потом, это же временно… Ну, не смотри на меня волком. Сам знаешь, я ведь тоже человек подневольный.

— Ладно, — смягчился новоиспеченный прокурор. — Проехали. Говори лучше, зачем позвал? Опять новое назначение?

— Не совсем, — открыв свой «дипломат», Меркулов вынул оттуда распечатанное письмо и положил его на стол перед Турецким. — Вот, прочти для начала. А после мне скажешь: что ты об этом думаешь?

На измятом конверте размашистой твердой рукой был выведен домашний адрес Константина Дмитриевича. Адреса же отправителя почему-то не было.

— Это что, анонимка? — спросил Турецкий. — Или что-нибудь личное?

— Читай, пожалуйста, — кивнул Меркулов. — И прошу тебя, отнесись к этому внимательно и серьезно.

Неопределенно хмыкнув, Александр Борисович нахмурился и, развернув письмо, начал читать.

«Уважаемый Константин Дмитриевич!

Прожив долгую жизнь, я даже не предполагал, что однажды рука моя осмелится написать… донос. А именно так, в некотором смысле, можно расценить это письмо. Предполагаю, оно может показаться Вам несколько странным, если не более. Но, несмотря на это, надеюсь, что Вы поймете меня правильно и примете все необходимые меры. Со времени нашего знакомства я всегда глубоко уважал Вас как безупречно порядочного и достойного человека, истинного профессионала своего дела, бескомпромиссно стоящего на страже интересов закона. Именно поэтому, после тягостных и долгих раздумий я все же решил сообщить Вам о тех чрезвычайных обстоятельствах, которые не так давно стали мне известны.

По сведениям, полученным мною из достоверного источника, в медицинской лаборатории одного из секретных военных объектов Москвы серийно проводятся незаконные хирургические операции с целью получения донорских человеческих органов с последующей продажей их за рубеж для трансплантации. Это варварское преступление совершается под покровительством высокопоставленных лиц в государственном аппарате и при содействии одной из гуманитарных организаций при российском отделении Красного Креста. Операции проводятся в принудительном порядке и сопровождаются бесследным исчезновением и гибелью людей. Посвятив медицине всю свою жизнь, я до глубины души возмущен происходящим и считаю, что дело требует срочного вмешательства Генеральной прокуратуры России.

К сожалению, упомянутые сведения представляют для меня серьезную опасность. Поэтому я вынужден был прибегнуть к помощи анонимного письма, которое, надеюсь, попадет в Ваши руки и не останется без внимания. Готов сообщить все известные мне факты лично Вам или Вашему доверенному лицу — опытному следователю либо прокурору.